И хотя группа писателей-энтузиастов, предпочитающих проводить свой досуг в саду на углу Некрасова и Маяковского, баре «Хроники» и, если не повезло с погодой и публикой в любимом заведении, в любой из питейных точек неподалеку, ошибочно сосредотачивается именно на алкогольной составляющей жизни улицы Некрасова, некоторую порочную репутацию она все же имеет.

Счастье было возможно

В феврале 1989 года закрыли кафетерий ресторана «Москва» на углу Владимирского и Невского – всем известный «Сайгон». И хотя тусовались там уже не интеллектуалы, поэты, звезды рок-н-ролла и художественного андеграунда, занявшиеся наконец серьезными делами – гастролями, выставками, телеэфирами и даже ставшие депутатами Ленсовета, а стремящиеся к неформальскому образу жизни подростки и тусовочные переростки «вечные пионеры», для которых потеря такого места, как «Сайгон», была невосполнимой, но нужно было где-то встречаться, пить кофе, пиво, добывать траву и так далее. В общем, сайгонские неформалы расползлись в нескольких направлениях, где начали занимать новые пространства. Одним из них стал кафетерий ресторана «Вечерний», находившийся на углу Некрасова и Литейного, который тусовщики называли «Эбироуд»: вероятно, «зебра» на Некрасова напоминала им обложку одноименного альбома «Битлз». Впоследствии на месте самого ресторана «Вечерний» будет открыт музыкально-литературный клуб «Платформа», но, как и все, что открывается на этом месте, долго он не просуществовал.

Место это было во всех отношениях удобное: архитектура здания защищала курящих на улице от ветра, чуть наискосок по Некрасова, возле детской художественной школы № 2, находился тир, где за 25 копеек можно было не только пострелять, но и купить у тамошних взрослых завсегдатаев травы и, с попустительства руководившего этим помещением дядьки, выпить там 18-градусного эстонского яблочного напитка по 5 рублей 50 копеек, который в начале 1990-х стали продавать в специальном ларьке возле дома № 3 по Некрасова. Мерзкий не столько вкусом, сколько послевкусием, он как-то психоделически шибал по мозгам, но что поделаешь: на более благородные напитки с пьяного угла, находившегося в пьяном саду возле памятника Маяковскому, у подростков денег не было.

Но наиболее притягательным для юных пьянчужек был пивной подвал-автомат (баром его как-то не поворачивается назвать язык) «Лабиринт», находившийся на Литейном, как раз напротив кафетерия «Эбироуд». В этом темном подземелье наливали в поллитровые и литровые стеклянные банки для распития в помещении, но редко кто задерживался там надолго, в основном пивом наполняли трехлитровые бидоны и многолитровые канистры, а распивали их подростки-неформалы или в садике у закрытой тогда церкви Симеона и Анны на Белинского, или в проходном дворе с Короленко на Литейный, там, где была мороженица, под влиянием кооперативной моды превратившаяся в «Кофе по-восточному» («Крыса»). Сейчас на ее месте находится магазин сети «Ароматный мир», а проходной двор, знававший тусовки-концерты подвыпивших-подкуривших подростков, закрыт несколькими кодовыми замками.

Недавно в какой-то из фейсбучных групп мне попался короткометражный немой фильм о тех временах: неформальско-студенческая компания блукает между Крысиным двориком, «Лабиринтом», «Эбироудом» и другими дворами, пьет пиво, дурачится, играет на гитаре… Досмотрев 10-минутный ролик до конца, я с ужасом осознала, что все участники той веселой компашки, которых я смогла опознать, умерли, не дожив даже до 2000-х.

В 1990-е подростки повзрослели и маршруты по этому микрорайону перестали быть значимыми – одни ушли в учебу, работу и бизнес, интересы других переместились к Некрасовскому рынку.

Некрасовский рынок: ширка против синьки?

Старожилов Литейной части алкогольные коннотации улицы Некрасова не то что удивят, а по-настоящему обескуражат. «Кто же тут пил? – спросят они. – Когда? Где? И, главное, как не боялись-то?»

Один из первых островов кооперативной торговли конца 1980-х, Некрасовский (Мальцевский рынок) – помню купленные там в 1988-м как бы итальянские кеды, которые выкрасили ноги в трудно смываемый мрачно-фиолетовый цвет за первые два часа носки – уже в начале 1990-х превратился в главную в центре СПб точку по продаже маковой соломки и произведенного из нее «черного», а к середине 1990-х эти наркотические экопродукты сменились героином.

Жители окрестных домов ставили стальные двери, заваривали чердаки и подвалы, вешали амбарные замки, но все эти дорогостоящие меры предосторожности не приводили ни к каким результатам: потребители инъекционных наркотиков взламывали сложные замки, вышибали любые двери, чуть ли не перегрызали решетки выходов на чердаки…

Десятки шприцов ежедневно выметались из подъездов. На ступеньках и окнах в самых разнообразных состояниях сидели – лежали – чесались – блевали наркопотребители разного пола и возраста. Иногда с маленькими детьми. Иногда, а может быть, и довольно часто – вряд ли сохранились корректные статистические данные, – в этих же подъездах, дворах и закоулках наркопотребители заканчивали свой земной путь.

В общем, Некрасовский рынок и прилегающие к нему улицы были полны опасностей. Жертвами уличных ограблений становились не только молодые хозяйки эпохи первоначального накопления капитала, в чьих условно крокодиловой кожи лопатниках, по тогдашней моде, лежали банкноты всех достоинств и всех известных валют, но и старушки, несущие с почты пенсию, и школьники, накопившие на сникерс или киндер-сюрприз. И хорошо, если удавалось отделаться только материальным: наркопотребители в поисках дозы не ценили ни свою жизнь, ни чужую. Надо ли говорить, что подвыпившие мужчины представляли для них наиболее лакомую добычу. Наркоманская мораль того времени резко противопоставляла благородную наркоту грязной «синьке» – так что отколотить и ограбить подгулявшего мужика представлялось делом не только полезным, но и в каком-то смысле богоугодным.

В общем, заходить без особой надобности в этот неблагополучный квартал, а уж тем более там выпивать не хотелось даже местным жителям – слишком это было опасно. Да и милиция не дремала: разделаться с Некрасовским рынком по разным причинам она не могла, а вот доставить в 78-е отделение милиции или в один из ближайших вытрезвителей подвыпившего отколоченного и ограбленного мужика – запросто. И там, что называется, добавить. А что, сам виноват: «Журавль должен на болоте сидеть, а не по деревне шляться», – до недавнего времени эта мудрость была одним из основных правил жизни мегаполиса. В последние годы приезжие всех мастей, увы, пытаются перестроить ленинградские нравы под собственные представления о культурной столице, но вместо ожидаемого комфорта и общественного согласия их идеи и поведение приносят только еще большую общественную напряженность и желание добровольно сегрегироваться от таких петербуржцев, а их любимые места обходить десятой дорогой.

В общем, долгое время пить на Некрасова было просто небезопасно: если наркоши не наваляют и не ограбят, так их дело доделают менты из 78-го отделения.

78-й отдел полиции пьяницу бережет

Слава 78-го отдела полиции Центрального района, расположенного по адресу ул. Чехова, 15, практически на углу Некрасова, тоже не способствовала стремлению к возлияниям в этом микрорайоне. Трудно найти петербуржца или петербурженку старше тридцати лет, кому удалось бы ни разу не побывать в этом поистине народном месте. Бывали здесь, конечно, не только пьяницы, но и, например, участники разнообразных протестных выступлений, и оказавшиеся на улице в неурочное время подростки, ограбленные залетными и аборигенами туристы и гуляки, жители Центрального района, пришедшие в отделение за справками… В общем, по известности и народному чувству 78-й отдел полиции может уступить только уже не существующему на историческом месте – напротив Московского вокзала, 5, отделению милиции, сотрудники которого в советское время посвящали свои труды и дни борьбе с неформальной молодежью – от сайгонских интеллектуалов до секс-сотрудниц с Московского вокзала.

Я живу на улице Чехова и каждый раз, когда мне по каким-то причинам приходится сообщать новым знакомым, где я живу, то вижу, как они слегка меняются в лице, в глазах появляется ностальгическая дымка, и после секундной паузы они с широкой улыбкой, а то и нервным хохотом спрашивают:

– Это где ментура, да?

За чем обычно следует подробный и эмоциональный рассказ о времени, проведенном в этом знаменитом учреждении. И особенно о том, в каком состоянии и с какими приключениями приходилось оттуда выбираться. Вообще состояние и настроение выпивох, переночевавших в 78-м, легко наблюдать ранним утром, когда помятые граждане разного возраста, благосостояния, а иногда и пола смущенно пробираются по Некрасова к Литейному проспекту, некоторые, все так же конфузясь, умудряются даже стрельнуть у спешащих на работу прохожих десятку-другую на поправку здоровья.

Правда, с развитием российской банковской системы – то есть постепенным исчезновением из оборота наличных денег, – делать это становится все сложнее. Я и сама недавно вынуждена была отказать нарядной даме элегантного возраста в ста рублях, которые она сшибала на углу Чехова и Некрасова возле часто меняющего название бара, который в народе почему-то считается ментовским и популярностью не пользуется. Есть, правда, версия, что принадлежит этот бар одному из отцов русского рока – я, впрочем, не вижу тут никакого противоречия: с кем еще ментам вступать в алкогольно-коммерческую коллаборацию, как не с воинствующе-православным музыкантом. И хотя ищущая финансовой помощи дама всячески намекала на зверства, которым ее свободный дух был подвергнут в 78-м, место она выбрала неправильно: люди без наличных в этой части улицы Некрасова помочь страждущему не могут.

Другой разговор – профессионалы алкогольного дела: они давно навострились выпрашивать себе на «соточку», а то и «маленькую» возле всех «Росалов» города. «Росал» на пересечении Некрасова и Маяковского тоже не стал исключением. Там мастера сшибания на бутылку избрали шокирующий и этим эффективный способ развода прохожих. Задумчивая жертва выбирается или возле магазина, или уже внутри. Если внутри, то все очень просто: редкий утренний посетитель «Росала» не присоединит мерзавчик для собрата по несчастью к своей покупке, разве что тот, кто и сам с трудом нашел средства на восстановление здоровья и разума. Но такой посетитель может и поделиться глоточком и найти нового друга. Совсем другое дело – заставить совершить покупку случайного прохожего, который не то что не собирался угощать кого-то в «Росале», а и вообще привык обходить такие места стороной. Тут нужна невероятная изобретательность и/или владение навыками гипноза. Мою маму, например, уговорили оплатить карточкой бутылку пива просьбой: «Не оставь умирать, матушка Россия!» Кто же не поднимется на три ступеньки и не проведет карточкой по терминалу после такого патриотического призыва?

А одна моя знакомая рассказывала, что всегда реагирует на подобные просьбы возле винных магазинов просто потому, что считает, что алкоголики, аскающие у магазина – вестники грядущей удачи, так что ей совершенно не лень потратить несколько минут на помощь человеку в деликатном состоянии.

Однако вернемся к 78-му отделению: интересно, что несмотря на внушительное здание – оно было построено как школа – и жуткую блокадную историю (рассказывать которую в иронически-блудливом тексте неуместно), 78-й отдел полиции – место вовсе не грозное и зловещей ауры, как, например, расположенный в Песках 76-й отдел полиции (Мытнинская, 3), не имеет. А то, что днями и ночами из-за его забора доносятся лай и поскуливанье, так это не задержанных овчарками травят, а воспитывают щенков служебных пород, которые скоро поступят на службу Родине: в 78-м отделении находится собачий питомник, что, без сомнения, придает этому и без того примечательному месту человечности и обаяния.

Иногда холеных лакенуа, малинуа и восточноевропейских овчарок кинологи – как правило, молодые женщины-полицейские – выводят погулять прямо под окна дворового фасада здания на Чехова, 15, к восторгу обитателей тамошнего «пьяного садика» под сенью (или тенью) памятника Маяковскому (скульптор А. Б. Пленкин, арх. В. П. Литвяков, 1976), или, как называют его местные жители и сочувствующие, «Головы» или «Башки».

У Головы

Удивительно, как много жизни и страстей порой помещается на самом крошечном пространстве. В сквере на углу Некрасова и Маяковского, площадью 0,12 га, есть все и на любой вкус: памятник Маяковскому, длинные скамьи для отдыхающих, детская площадка и даже общественный туалет. Тут гуляют дети, пенсионеры, собаки, сотрудники соседних офисов, в том числе и 78-го отдела, трудовые мигранты и почему-то в огромном количестве голуби, в смысле птицы, ну и наши герои-выпивохи – в этой ипостаси у Головы может оказаться представитель любой из вышеперечисленных групп. Кроме разве что детей.

Как часто бывает с подлинно народными местами, все эти люди в самых разных проявлениях мирно соседствуют друг с другом. Выпивохи и собачники не лезут на детскую площадку, старушки не делают замечаний курящим в обед офисным клеркам, а ведут куртуазные беседы с дедками-собачниками и пожилыми джентльменами, давящими «маленькую». Иногда в саду у Головы появляется и совсем уж реликтовая дама лет восьмидесяти, живет она на Маяковского, а поражает воображение случайных зрителей тем, что с ней повсюду ходит огромный котище «пролетарского» окраса – черный с белыми лапками. Свою госпожу-хозяйку он сопровождает по доброй воле, без всякого принуждения, то есть поводка. У трезвых обитателей сквера появление этой пары вызывает умиление, а у выпивших – мысль обратиться к психиатру-наркологу.

Но это всего лишь мелкие милые частности бытования общественного пространства «У Головы», заметные только особым любителям. А на человека стороннего это место обитания квартального актива в разное время суток производит впечатления от незаметного до пугающего. Утром и днем – его даже сквером не назовешь, так – что-то вроде полустанка: глотнуть кофе, выкурить сигарету, оперативно и смущенно похмелиться в уголке и убраться домой спать, отправить обалдевшего от скуки ребенка на качели, выпустить собаку на газон. Ну в крайнем случае, зайти в 40-рублевый общественный туалет, занимающий, кажется, треть детской площадки.

По мере приближения вечера и ночи пространство будто расширяется, причем не только в физическом, но и в метафизическом смысле.

Сотрудники близлежащих офисов меняют стаканчик кофе на бутылку пива. Возвращающиеся с работы местные жители заходят распить бутылочку вина, молодые родители, что Номер 1, что Номер 2, понимают, что прожит еще один день, и тянут свои напитки из банок неподалеку от детской площадки, причем детям тоже гораздо веселее, чем утром: родители становятся менее строгими, а с горки-паровозика можно наблюдать за жизнью и забавами взрослых людей. Особо интересными объектами для наблюдения и детей, и впадающих в юность с каждым глотком гуляк оказываются проспавшиеся в своих логовищах алкоголики (да-да, законы любой социальной среды таковы, что даже в пространстве, где пьянствовать принято и приятно, выделяются и свои алкоголики, и свои трезвенники).

Алкоголики вносят в спокойный вечер автономного пьянства живую и объединяющую ноту. Кто-то из старых пьяниц начинает выступать. Летом 2018 года, например, у Головы блистал пожилой господин, называвший себя Полковником. Он рассказывал обитателям сквера о том, что его командировали в сквер из самого Большого дома – следить за порядком, в частности, пресекать экстремистскую и террористическую деятельность во время Чемпионата мира по футболу. Ну а поскольку вахту приходится нести в сложных, уж во всяком случае, финансово (на круглосуточное пьянство не напасешься) условиях, то господин Полковник требовал у публики свою дань. Впрочем, он не скандалил, если ему отказывали в глотке горячительного. Другое дело, что налить ему немедленно имело тактический да и стратегический смысл: приняв и выпив угощение, он, как офицер и человек чести, перемещался к другой компании; если же выпивающие почему-то жалели ему глотка, то он доставал компанию рассказами о своих боевых подвигах ровно до того момента, пока ему все-таки не наливали или пока у жадин не кончалась бутылка, из которой ему не удалось глотнуть. Правда, и компании не удавалось поговорить. Некоторые радикальные благотворители пытались откупиться от Полковника пятьюдесятью или ста рублями, но денег он по-гусарски не брал – логично: он же не нищий, а на задании. Занятно, но в конце августа 2018 года я увидела Полковника в отделении Сбербанка на Литейном: немодно, но опрятно одетый, он проверял состояние своего сберегательного счета, архаически пользуясь при этом не пластиковой картой, а сберкнижкой. И хотя мне было дико неловко, я прислушалась: что ж, у офицера действующего резерва всех российских спецслужб на счете лежала вполне приличная сумма – не то чтобы на студию на Парнасе, но уж на круглосуточное пьянство у Головы в течение даже не трех летних месяцев, а пары лет, так что его попрошайничество, видимо, носило сугубо оперативный характер. Да, самое примечательное, что во время ЧМ он поставил на газоне у Башки палатку, где прожил несколько недель, и ни один полицейский из 78-го ни разу не сделал ему замечания.

Настоящая гулянка у Головы начинается ближе к ночи, когда сквер покидают посторонние – старики и дети уходят спать, клерки разъезжаются по домам, а сам садик становится частью более сложного алкогольно-развлекательного комплекса, включающего в себя гастроном «Ника» на противоположном углу Некрасова и Маяковского, под названием «Диета» существовавший там еще в 1980-е годы и до сих пор сохранивший советский стиль (пышногрудые продавщицы в накрахмаленных кружевных наколках, суровый мясник в белом халате) и ассортимент (копченые колбасы и рыбы всех сортов, черная и красная икра, дорогой и никому не нужный алкоголь, жирные торты, сухое печенье и развесная карамель); расположенный в соседнем с гастрономом доме бывший круглосуточный алкогольный магазин «Росал» – когда-то его открытие на этом месте наделало много шума (помню эстрадные шлягеры и воздушные шарики в августе 2015-го) и превратило сквер «У Головы» в летнюю площадку магазина-бара (так гордо именовал себя «Росал»). Круглосуточная торговля прекратилась в связи с антиковидными мерами, но когда-то же эпидемия кончится!