Переводы для нас выполнили: Владимир Садовский (с английского – большинство текстов, включая введение и вступительные статьи к разделам),

Степан Михайленко (с английского и французского),

Николай Охотин (с английского), Армен Арамян и

Анастасия Новикова (с французского)

В оформлении обложки использована карикатура Алана Хардмана «Государственная машина» (1980-е гг.)

© Книгоиздательство «Гилея», переводы на русский язык, 2020

Введение

B 1961 году Джордж Вудкок, лучший англоязычный историк анархизма, пришёл к выводу, что как историческое движение анархизм умер в 1939 году Он провалился¹.1939 год стал годом, когда последнее популярное анархистское движение – в Испании – было уничтожено. К такому же заключению пришёл и Даниэль Герен². Некогда широкие анархистские движения существовали во Франции, в Мексике, Италии и на Украине. Анархисты также временами пользовались значительным влиянием в Италии, Аргентине, Бразилии, Швейцарии, России, Китае, Японии, Великобритании, США и других странах. В период Первой мировой войны и последующее время анархистов повсюду подавляли или абсорбировали коммунисты, фашисты, нацисты и даже перонисты. Победа фашистов в Испании в 1939 году довершила разгром последнего массового революционного анархистского движения, начатый ещё коммунистами в 1937 году.

К 1961 году большая часть анархистов съёжилась до небольших кучек постаревших бойцов. Некоторые из них были этническими эмигрантами (в Соединённых Штатах это итальянцы или евреи) или изолированными эксцентриками, в основном в Британии, Франции и США. Некогда вызывавший страх анархизм оказался почти забытым. Даже Вудкок, сам бывший активный анархист в 1940-х и 1950-х годах, полагал, что хотя анархистские идеалы и не могут исчезнуть, но останутся существовать лишь как источник вдохновения³. Несколько академических учёных – а анархизм теперь был достаточно безопасен для изучения – разделяли это снисходительное мнение⁴. Революционный анархистский пыл исчез. Некоторые говорили об «анархизме без финалов»: об отказе от «утопического» идеала будущего свободного общества в пользу анархистов, тихо культивирующих анархистские персональные взаимоотношения в своих анклавах⁵.

К 1968 году Вудкок в некоторой степени поменял своё мнение. Всё ещё нигде не существовало организованного анархистского движения. Но к тому времени антивоенные демонстрации стали частыми в Западной Европе. В Соединённых Штатах это были не только антивоенные и анти-призывные движения, но и движения за гражданские права, за власть студентов, власть чёрных, за сексуальную свободу и освобождение женщин; на подходе были и другие требования. Вудкок ещё не оказался свидетелем некоторых из них, однако он заметил, что нечто происходит: что-то пусть не ярко анархистское, но однозначно анархическое⁶. С ним согласился Пол Гудман⁷. Мюррей Букчин писал об «интуитивном анархизме среди сегодняшней молодёжи»⁸.

Некоторые, я бы сказал, мягкие анархисты-интеллектуалы уже пользовались скромным успехом у широкого круга американских читателей (Дуайт Макдональд, Карл Шапиро, Кеннет Рексрот, как и сам Джордж Вудкок и в особенности Пол Гудман). Но «новые левые» на своём излёте часто становились авторитаристами, о чём Гудман сокрушался в своей последней книге⁹. В начале 1970-х годов мейнстримовые издательства начали переиздавать таких анархистов, как Прудон, Бакунин, Кропоткин, Гольдман и Беркман – все они, за исключением Прудона, были уроженцами России – а историки стали публиковать новые исследования об истории анархизма в Испании, России, Мексике и других странах. Этот процесс продолжается и сейчас. Я буду цитировать многие из этих книг. Они оказались ресурсами для обновления анархизма.

Гручо Маркс в одном из фильмов братьев Маркс иронизировал, что он тяжким трудом продвинулся от ничтожества до состояния крайней нищеты. В похожем положении находился и анархизм в 1960-х годах. Ему было некуда идти, кроме как наверх (как гласит американское выражение). Он и восходил, медленно, но неуклонно. Было бы чудовищным преувеличением сказать в 1978 году, что анархизм испытывал «одну из своих периодических волн популярности»¹⁰. Анархизм никогда не был популярен. Но вот такое движение наверх было, когда я впервые повстречал настоящих анархистов. Меня они в основном не впечатляли. Были, к примеру, панки-анархисты. По крайней мере, они были молодыми. Но анархизм, который можно выучить из текстов песен (и текстов не слишком-то умных, надо признать), будет в лучшем случае поверхностным. Большинство из тех белых юнцов среднего класса теперь стали белыми старпёрами среднего класса. Среди них больше юристов, чем анархистов (а я – и тот, и другой). Но малая их часть стала серьёзными анархистами. Анархисты всё ещё порождаются тем, что осталось от панк-сцены, не только в Соединённых Штатах, но и в таких отдалённых местах, как Эстония или Филиппины.

Семидесятые и восьмидесятые были также зенитом субкультуры “do-it-yourself’, которую я называю «маргинальной средой»¹¹. Это была очень децентрализованная субкультура, в которой индивидуалы или очень небольшие, обычно эфемерные группы сами выпускали постеры, фэнзины, “mail art” и кассеты, которые отдавались, обменивались или продавались за небольшие деньги. Вы бы могли назвать это самиздатом, если не считать тот факт, что у этих маргиналов гораздо менее вероятно, по сравнению с советскими диссидентами, могли возникнуть проблемы с законом. Но иногда это случалось и с ними. Существовало некоторое пересечение с субкультурой панков, а также с научно-фантастическим фэндомом. В основном этим занимались подростки и молодёжь, в основном белые, в основном мужчины, в основном североамериканские. Некоторые из них были открыто политизированными, как правило, анархистами. Но сам дух всей этой сцены был анархическим. Это было место, на тот момент одно из немногих, где анархисты могли позволить себе самовыражение и где их могли принять всерьёз. Я был активным участником этой субкультуры и писал об этих маргиналах¹².

Лишь немногие из маргинальной среды остаются в рамках своих изначальных средств выражения. Я связываю упадок этой субкультуры в основном с развитием Интернета, где частично продолжается похожая деятельность. Пусть ситуация сложилась действительно так, но было бы пуристской придиркой говорить, как это делает Хаким Бей, что «они сохраняли посреднические структуры почтовой коммуникации и ксерографии и таким образом не смогли преодолеть изоляцию игроков, в буквальном смысле оказавшихся вне пределов игрового поля»¹³. Собственно говоря, благодаря этим маргинальным медиа я лично встретился со многими из самых интересных людей в моей жизни, завёл несколько романов, а также познакомился с Джерри Рейтом, чей текст включён в настоящую антологию, и с самим Хакимом Беем.

Такова самая свежая история анархизма, которую я способен дать моим читателям в настоящее время. То, что Джордж Вудкок и другие¹⁴ называли классическим анархизмом, было в основном ориентировано на борьбу рабочего класса в Европе и частично в Северной и Южной Америках. Но этим он не исчерпывается. Кое-что из классического анархизма всё ещё ценно, даже при отсутствии анархизма рабочего класса. Однако перед вами не антология классического анархизма. На английском языке доступно несколько анархистских антологий, но как минимум две из них довольно скверного качества¹⁵. Одна из достойных внимания доходит до 1945 года¹⁶, то есть до даты, где моя антология только начинается. Ещё одна из хороших работ доведена до 1968 года¹⁷, а значит до эпистемологического прорыва постлевых анархистов. Перед вами же антология, составленная мной на основе моих глубоко субъективных выдержек из того, что я знаю об анархистской литературе после 1945 года. У меня был доступ только к англоязычным материалам, некоторые из них были переводами, но в основном это тексты, написанные на английском. Я бы хотел знать больше, но не имел такой возможности. Я включаю только авторов, определяющих себя как анархисты. Изредка я скептически отношусь к таким заявлениям, но я им верю, если их тексты мне интересны.

В 1969 году Николас Уолтер писал: «Анархистская литература из прошлого тяжко давит настоящее и усложняет нам написание новой литературы будущего»¹⁸. Но начиная с 1960-х годов этот груз уже не был столь тяжким для многих анархистов. Классические анархистские тексты продолжали писаться (среди прочих, и самим Уолтером) и после 1945 года. Несколько из них я включил в книгу, но не для того, чтобы классический анархизм был справедливо представлен, а потому что считаю их до сих пор имеющими ценность.

У меня нет намерения быть беспристрастным. Я не включаю сюда ни один из современных текстов, который бы, по моему мнению, был нечитабельным или неинтересным или неанархистским. В США большинство из того, что выпускается якобы анархистскими издательствами, анархистским не является¹⁹. Я не включил в антологию никаких реформистских, националистических, расистских, отстаивающих «третью позицию», национал-анархистских, национал-большевистских, лефтистских, “tankie”²⁰ или авторитаристских текстов. Здесь вы также не найдёте ни анархо-синдикализма, ни анархо-капитализма. Эти два последних направления в лучшем случае несут в себе «привкус анархизма», но они не являются анархистскими²¹. Здесь нет «платформизма»²². Нет пуританского, трансфобного «радикального феминизма». Нет «постанархизма». Нет «прямой демократии». Нет «репрессивного труда». Да здесь вообще ничего про труд нет! Здесь только анархизм. Включая, например, тексты Алекса Комфорта, Роберта Пола Вольффа и Эрнста Манна, практически неизвестные современным анархистам.

Многие из постклассических анархистских текстов можно обобщённо охарактеризовать и как «постлевые»²³. Яркую общую критику левых можно найти в главе про левачество. Но многие из авторов, вошедших в антологию, критикуют официальный левый курс в рамках любой из рассматриваемых здесь тем. В своё время классический анархизм имел немалую ценность, хотя у него были и недостатки. Катастрофическим изъяном являлась его неспособность отделить себя от левых. Раз за разом анархисты поддерживали левых, которые всякий раз предавали их. Как написал Макс Неттлау, «авторитарные социалисты всегда были нашими врагами»²⁴. Современный анархо-лефтизм соединяет в себе архаичную наивность классического анархизма с реформизмом и авторитаризмом левых. А вместе с этим разделяет и непопулярность левых. Левые обвиняют постлевых в том, что те повернулись спиной к рабочему классу. Но на самом деле именно рабочий класс повернулся спиной к левым.

Я не начинаю с главы-введения в анархизм. После 1945 года таких введений было написано множество. Все они, по моему мнению, неудовлетворительные, включая и моё собственное²⁵. Даже сами определения анархизма часто оказываются неполными и противоречивыми. Например, определение, предложенное Мюрреем Букчином, даже умудряется не включать в себя тезис об уничтожении государства²⁶. Мне нравятся минималистичные определения, например, Пауль Эльцбахер утверждал, что анархисты «для нашего будущего отрицают государство»²⁷. Или как писал Питер Маршалл: «Анархию обычно определяют как общество без управления, а анархизм – как социальную философию, чьей целью является реализация этого»²⁸. Всегда есть искушение определить анархизм так, чтобы он включал в себя всё хорошее, истинное и прекрасное, забывая о его изначальном значении, определяющем одно принципиальное условие, при котором и возможно процветание хорошего, истинного и прекрасного. Определение анархизма не должно быть похожим на десять заповедей²⁹. Что есть анархия? Самоорганизующееся общество³⁰. Зачем быть анархистом? По меньшей мере, началом ответа на этот вопрос будет – а зачем быть кем-то ещё?³¹

Нескольких тематических разделов, часто включающихся в анархистские антологии, вы здесь не найдёте. Анархисты, начиная с Уильяма Годвина (так много всего пошло от него), часто интересуются вопросами образования. Поскольку меня перед поступлением в колледж четыре раза исключали из различных школ, я тоже этим интересуюсь. Но современные анархисты, за исключением Пола Гудмана³², на эту тему писали весьма немного. Самая радикальная критика, как, например, у Ивана Иллича³³