Мне Карелия снится

У каждого русского человека свой идеальный образ России, свои наиболее близкие места, своё представление, «с чего начинается Родина». Я, например, больше всего люблю Землю Псковскую – Печоры, Изборск, Малы, Святые горы и сам древний Псков. «Отсюда пошла есть Земля Русская». Но если говорить о собирательном образе России, то, скорее всего, для меня он ассоциируется с Кижами. Дух отшельничества, уединённого монашества, подвижничества и колонизации северных земель – всё это здесь, в Заонежье, где находились новгородские пятины – окраинные владения богатого и мощного города. Мне посчастливилось жить в деревне Ерснёво, что напротив Кижей, в прямом соседстве с одним из самых богатых пятинных поселений – селом Боярщина. Сейчас оно огнило и полуразрушилось, а раньше к крепко срубленным просторным домам с богатыми амбарами причаливали ладьи новгородских ушкуйников, крепко соблюдавших интересы вольнолюбивого города. А в позапрошлом столетии жил на Боярщине знаменитый сказитель былин Щеголёнок, чьё северное пение слушали и в имперских покоях, и в доме графа Л. Н. Толстого. Из окон ерснёвского дома, где я нашёл постоянный приют, как на ладони видны кижские многоглавые храмы – хранители заонежских традиций, символы высочайшей художественной культуры Русского Севера.

На веслах по Онежскому озеру

Незадолго до пресловутой перестройки ушёл из жизни Борис Елупов, а чуть раньше умерла его дивной доброты жена, воспитавшая шестерых детей. Двух сыновей в пьяных драках зарубили удалые местные парни. Покоятся они с родителями на кижском погосте. В этот же приезд вместе со старшим сыном Бориса Юрием провели мы день у их могил, которые расположены напротив родного дома, и, кажется, не будь между ними пролива, они как бы и не уходили из дома. Сидя на кладбищенской лавочке, вспоминал я милых сердцу людей, драгоценные частички Заонежья. А лет двадцать назад в домике музейном – что неподалёку от погоста – раскрывал я иконы XVII века, украшавшие некогда церковь в деревне Челмужи.

Прекрасные дни выдаются в Карелии поздней осенью. Я люблю изменчивость октябрьской погоды. Синее безоблачное небо вдруг застилают беспросветные тучи, волны тяжелеют, вода становится чёрной и тревожной. Несколько минут льёт холодный дождь вперемежку с градом. Мгновение – и снова солнце господствует, как будто и не было шторма. Загорается прибрежное золото тростниковых зарослей, голубеет озёрная гладь. Кажется, кто-то волшебным жестом снял черное покрывало и оживил сказочное царство света и цвета.

Я вспомнил причуды карельской осени, раскрывая челмужские иконы: чёрная густая олифа свободно удалялась с живописной поверхности. Краски буквально полыхали синими, красными, жёлтыми оттенками, когда я снимал компрессы. Они были живые, словно почерпнутые из воды, подсмотренные на небе, поднятые с земли. Я долго не мог заснуть в тот вечер, возбуждённый открытием праздничной гармонии. Окна мастерской, стоявшей у кромки кижского берега, выходили на водную гладь. Лучи солнца осветили пробуждающееся озеро и живопись челмужских икон. Пейзаж за окном и древняя живопись были сотканы красками с одной палитры. Художник сумел, не выходя за пределы иконописной символики, дословно повторить северную цветовую фантазию и запечатлел с помощью искусства красоту окружающего мира, пропел гимн природе озёрного края.

В долгие годы болезненной изоляции снились мне Кижи и елуповский дом. Боялся, что погибнет моя любимая деревня. И переживал не напрасно. Юрий Борисович Елупов с трудом справлялся с непривычной для профессионального инженера ролью деревенского фермера. Но Бог не оставил наше гнездо на произвол судьбы. Внук Бориса Елупова, Вячеслав Юрьевич, стал хозяином крупного маслозавода в Петрозаводске, а зять Юрия Борисовича, Илья, строит первоклассную уютную гостиницу в Ерснёве. Пробурили стометровой глубины скважину, в номера гостиницы поступает серебряная вода. Давалось всё нелегко молодым ребятам, да и самому Юрию Елупову и его жене ой как приходилось вкалывать, обихаживая коровушек.

В Петрозаводске, как и во Пскове, пришлось мне посетить кладбище: пока я вынужденно отсутствовал, здесь появились могилы замечательных моих друзей-коллег, талантливых скульпторов Лео и Хенно Ланкиненов, тонкого графика и поэта Алексея Авдышева, замечательного дизайнера, скульптора и художника Эдуарда Акулова. Сопровождала меня в траурном визите любимая моя карельская художница Тамара Юфа (Чванова), дочь елецкой кружевницы. Сорок лет назад увидел я её очаровательный «Ладвинский пейзаж» на республиканской выставке и с тех пор покорён дивными её иллюстрациями к «Калевале», поэзией тонкой живописи и графики прекрасной Тамары. Сейчас она много времени проводит в церкви, но работы не оставляет, понимая, что труд – высшее служение наше на Земле. Я рад, когда ощущаю теплоту, исходящую от её живописных работ, теплоту, полученную от доброй её мамы, простой русской кружевницы, всю жизнь отдавшей работе и воспитанию талантливой дочери.

В конце 2002 года в Петрозаводске закончили реконструкцию Музея изобразительных искусств. Приехав на торжества по случаю его открытия, я получил сильнейший эмоциональный заряд. Петрозаводский музей не уступает самым современным хранилищам изобразительного искусства. Переоборудованный на высшем профессиональном уровне, он, безусловно, стал центром культурной жизни Карелии.

Во время освящения открываемого музея его директор Н. Вавилова представила меня местному владыке Мануилу. Он тепло приветствовал меня, поблагодарив за труды по спасению и реставрации северных икон.

Сорок с лишним лет живу я с Карелией в сердце и благодарен Богу за щедрый его дар общения с людьми Заонежья, его природой и нетленным искусством местных мастеров.

Тихая моя Вологда

Прошло более сорока лет с того дня, когда посчастливилось мне впервые прикоснуться к чуду созерцания росписей Рождественского Богородицкого собора Ферапонтова монастыря, а помнится и сегодня та встреча в малейших подробностях, цветовых оттенках, тончайших нюансах духовной радости и неземного восхищения.

Колёсный пароход «Фёдор Достоевский» вечером отходил от вологодской пристани и потом двое суток неспешно пробирался через реки, озёра, шлюзы и каналы к городу Кириллову, а оттуда по просёлочной дороге рукой было подать до Ферапонтова монастыря. Посетителей и туристов тогда было совсем мало, и мне, командированному сюда Всероссийским реставрационным центром, никто не мешал работать и наслаждаться творением Дионисия и его сыновей. Очутившись в соборе ранней осенью, когда хрустальный свет словно растворял в себе драгоценное звучание многоцветной дионисиевской палитры, я воочию представил, какую Божественную радость чувствовали мастера бригады Дионисия, закончив росписи Богородицкого собора. Такой точно восторг, наверное, испытывал Джотто, работая в храмах Ассизи, Микеланджело, самозабвенно украшавший фресками Сикстинскую капеллу, и, в конце концов, Пушкин, поставивший последнюю точку в «Борисе Годунове».

И рабочая часть той поездки одарила меня щедрым открытием. На деревянной скамье в притворе собора я увидел две большие иконные доски с аккуратными окошками реставрационных расчисток, сделанных, как потом оказалось, в двадцатые годы. Краски иконы перекликались с палитрой дионисиевских фресок, а в музейной инвентарной книге значилось, что они происходят из местного ряда иконостаса Рождественского собора. Я только что отобрал в Вологодском музее два десятка икон на реставрацию в Москву и сильно порадовался такому уникальному пополнению моего списка. Но один из старых специалистов, задававший тон в тогдашней деятельности Всероссийского центра, до сих пор не знаю почему, сказал, что находка моя гроша ломаного не стоит, и отказал в её вызове на реставрацию. Слава Богу, в Русском музее мне удалось рассказать коллегам о чудесном «ферапонтовском явлении», и они, не откладывая дела в долгий ящик, в тот же год доставили обе иконы в Ленинград, и теперь прекрасно отреставрированные шедевры являются украшением богатейшей экспозиции Русского музея, ибо написаны Дионисием или одарёнными его сподвижниками.

За сорок с лишним лет неоднократно возвращался я к берегам Бородавского озера по служебным делам; выбирая с группой Андрея Тарковского натуру к съёмкам фильма о Рублёве; сопровождая любознательных друзей или намереваясь в очередной раз окунуться в гармоническую благодать дионисиевских фресок. Конечно, Псков, Кижи, Ярославль, где провел большую часть жизни, стали местом почти постоянного пребывания, но и Вологодчина была мне дорогой и близкой.

Начиналось дорогое сердцу, вот уже почти полвека длящееся путешествие по летним дождём умытым улицам, ведущим от вологодского вокзала к кремлю. Сколько тепла и тихой радости исходило от пробуждающихся на рассвете деревянных домов, так непохожих друг на друга и так затейливо украшенных, что перед каждым из них невольно хотелось остановиться. От балконов, мезонинов, окошек с ажурными наличниками, ярким пламенем герани и синевой домашних фиалок струился «несказанный свет». Деревянное кружево, сотканное местными мастерами, поражало неудержимой фантазией и богатством орнамента.

В кремле расположен историко-художественный и архитектурный музей-заповедник. В послевоенную пору он мало чем отличался от краеведческих хранилищ России. Экспонаты имелись в изобилии – от археологических предметов II тысячелетия до н. э. до современных вологодских кружев и свидетельств Великой Отечественной войны. Но изучение их, а главное, показ зрителям, только начинались. Война давала о себе знать: многие раны ещё не зарубцевались, а неудержимая тяга к прекрасному, к сохранению памяти поддерживала музейных работников, возрождавших свои детища.

При посещении провинциальных музеев случаются самые неожиданные встречи с творениями старых мастеров. Я готов часами рассматривать собрания российских галерей. С какой любовью и заботой подобраны их коллекции! Каким вниманием окружён каждый экспонат! За каждой вещью чувствуется труд служителей музея. Это, как правило, удивительные люди, великолепно знающие свое дело, преданные ему и истинные патриоты местной культуры. Своими знаниями они делятся бескорыстно, получая удовольствие от общения с посетителями и стараясь как можно доходчивее рассказать о своей любви к экспонатам, чья история известна им, как собственная биография.

Николай Чудотворец. Ферапонтов монастырь. Дионисий. Роспись собора Рождества Богородицы

Реставратор-художник Вологодского музея Николай Иванович Федышин относится к славной породе людей, которым доверена судьба охраны художественного наследия на местах. «Столичные музеи так переполнены и загромождены, что после них хочется посмотреть что-либо попроще, провинциальное. Недаром все наши (вологодские. – С. Я.) вещи с таким интересом смотрятся приезжими посетителями» – это выдержка из письма Ивана Васильевича к Екатерине Николаевне Федышиной – один из наглядных документов, свидетельствующих о преданной любви этих людей к Вологодскому музею; любви, во имя которой сложили они свои светлые головы в кровавой мясорубке красного террора.

Николай Иванович это родительское чувство унаследовал с генетической закономерностью и продолжал их музейное служение с завидной последовательностью.

Пять тысяч. Таково примерно количество единиц хранения древнерусской живописи в Вологодском музее. Датируются памятники XIII – XIX веками. Если учесть, что любая доска требует внимательного отношения реставратора, а некоторые из них нуждаются в срочной профилактической помощи, можно представить, какой груз обязанностей в те годы был возложен на Николая Федышина. И справлялся Николай Иванович с ними безукоризненно, никогда не устраивая паники и не жалуясь на трудности профессии.

В тот первый приезд в Вологду я так и не понял, как Николаю Федышину удаётся существовать. Жизнь мало кого из нас баловала. Семья Николая Ивановича занимала маленькую каморку рядом с подклетом, где хранились сокровища древней иконописи. Трое детей и он с женой едва там помещались. Мы пытались сочувствовать ему, Коля или с улыбкой отмалчивался, или переводил разговор на рабочие темы. А в мастерскую он приходил всегда первым и с памятниками обращался так осторожно и любовно, что казалось, и нет у него других забот в жизни. Не только укреплял, расчищал и тонировал иконы. Изучал историю каждой доски, старался выведать её секреты и как можно больше узнать о тех, кто писал их в древности. И результаты превзошли все ожидания.

Направляясь в Ферапонтов на торжества по случаю 500-летия сотворения дионисиевских фресок, мы вместе с издателями «Российского архива» Алексеем и Татьяной Налепиными несколько часов провели в иконных залах Вологодского музея. Мне было радостно встретиться с памятниками XV – XVI веков, которые я когда-то реставрировал. Но особый восторг и неподдельное удивление вызвал у нас тот факт, что почти подо всеми многочисленными отреставрированными иконами стоит одна фамилия «врачевателя» – Н. И. Федышин. А рядом древние доски, чьему восстановлению мы обязаны детям и внукам легендарного мастера.

«Фёдор Достоевский» давно уже не плавает в Кириллов. Долго напоминал о прошлых поездках старый пароход, вытащенный на берег реки Вологды. Да и длинными покажутся туристам два дня, проведённые на палубе или в тесной каюте. Всего несколько часов занимает теперь путешествие до Ферапонтова в автомобилях по асфальтированному шоссе. И в самом селе не надо искать ночлег у сторожа музея или его односельчан: к услугам приезжих комфортабельная гостиница. Теперь многие смотрят фрески Дионисия, созданные великим мастером с сыновьями в 1502 году. Смотрят и сравнивают с фресками Леонардо да Винчи, Рафаэля, Джотто и Микеланджело. России повезло с дионисиевскими росписями. Сколько сокровищ унесли безвозвратно пожары, войны и многие беды, приходившие на нашу землю. А вот краски Дионисия сохранились в первозданной свежести. Разве можно не восхищаться сохранностью ферапонтовских фресок, вспоминая удручающее состояние росписей Святогорского монастыря под Псковом (1313 г.), отстающие от стен куски штукатурки церкви в Мелетове (XV в.) и многие другие запущенные ансамбли. О своём восторге перед изысканной красотой фресок Дионисия мне говорили почти все, кто имел счастье их созерцать, – от реставраторов до учёных-физиков, художников и кинематографистов.

В последние десятилетия широко обсуждалась дальнейшая судьба ферапонтовских фресок. Широко и иногда тревожно, до страсти. Нет сомнения – реставраторы должны повседневно следить за состоянием фресок Дионисия. Следить, но не вмешиваться активно в тонкую ткань авторского творения. Вот что писал по этому поводу один из наиболее верных ревнителей Ферапонтовского ансамбля, ведущий специалист Всероссийского ГосНИИ реставрации Г. И. Вздорнов: «Общее состояние сохранности фресок Дионисия можно признать хорошим. Если же быть более осторожным, то следовало бы сказать: относительно хорошим… Реставраторы старшего поколения, которые пользовались несовершенными способами промывки и укрепления фресок, мало работали в Ферапонтове, и живопись Дионисия почти не пострадала от некачественных растворителей. Но было бы неверно говорить, что фрески Ферапонтова надо законсервировать и пускать в собор туристов, но не пускать реставраторов…» В течение почти тридцати лет бригада опытнейших специалистов ГосНИИ реставрации под руководством О. В. Лелековой работала в Рождественском соборе Ферапонтова монастыря и сделала всё возможное для продления нормального существования мирового шедевра стенописи. Труд этой бригады наряду с директором Музея фресок Дионисия М. В. Серебряковой удостоен Государственной премии России. Неудивительно, что юбилей фресок Дионисия сотрудники музея и его друзья отметили достойно и профессионально, а за дальнейшую судьбу, развитие и процветание жемчужины мирового искусства можно быть спокойным даже в наше нелёгкое и тревожное время.