III
С первого по восемнадцатое июля

Первое письмо врага. – Подготовка к обороне. – Второе письмо. – Ответ Лас-Моренаса. – Строительство траншей. – Грегорио Каталан поджигает несколько домов. – Новая инициатива Наварро Леона. – Отражение атаки. – Перемирие. – Призыв к мятежу. – Письмо монаха Гомеса. – Предупреждение от Вильякорта. – Отказ от капитуляции.

На рассвете следующего утра мы нашли письмо, которое враг оставил возле церкви. В нем они предлагали нам сложить оружие, чтобы избежать бесполезного кровопролития, так как почти все испанские войска уже сделали это, и что дальнейшее сопротивление было бессмысленным. Они добавили, что их нынешнее силы состоят из трех отрядов, которые имеют подавляющее превосходство и готовы нас взять в плен. Это письмо не произвело большого впечатления на нас.

Что касается капитуляции почти всех испанских войск, то мы решили, что эта история не более чем глупая выдумка со стороны врага. Но поскольку проявления их силы были неоспоримыми, а факты, которые мы смогли собрать, показали, что ситуация стала критической, а опасность очень реальной, мы поняли, что это будет долгая история. Поэтому мы старались подготовиться к этому всеми возможными способами. Подозрение и нерешительность уступили место уверенности и решимости, в наших душах пробудилось нечто великое.

Со своей стороны я снова начал настаивать на рытье колодца, понимая, что при плотной осаде мы не сможем покинуть церковь, как это и произошло позднее и нам ничего не останется, кроме как сдаться. Лас Moренас продолжал верить упорно в то, что сказал покойный школьный учитель, но в конце концов разрешил мне действовать по моему усмотрению и я с пятью солдатами начал эту работу.

Результат показал очень скоро, что я не ошибался. На глубине четырех метров мы нашли изобилие воды, достаточной для всех жизненных потребностей. Теперь нам можно было не бояться жажды; но почва внизу была песчаной, а подземное течение очень сильным, поэтому колодец вскоре заблокировало песком. Нужно было закрепить стены колодца и для этого мы разобрали каменный столб из корраля. На самом дне мы установили половину винной бочки. Мой друг Алонсо с остальными бойцами тем временем занимался защитой дверей и окон – необходимыми приготовлениями к бою, которых противник меньше всего ожидал.

На следующий день (также утром, поскольку враг не приближался к нам, кроме как под покровом темноты) мы нашли второе письмо в десяти шагах от церкви, которое они оставили таким странным образом, что мы даже испытали, скорее приятный, шок. Он был помещен в полость куска ствола бамбука, один конец которого воткнут в землю, а другой был покрыт банановым листом, чтобы, без сомнения, не дать дождю намочить его содержимое.

Очевидно, они не хотели дать нам повод называть их сообщения просто «мокрыми бумажками». Второе письмо состояло в основном из жалоб на то, что мы не ответили на первое, и таким образом, что их словам, «не выполнили наши джентльменские обязательства». Затем они повторяли то, что они уже сказали в первом о победоносном прогрессе восстания, заверяя нас, что в их руках уже большинство провинций Лусона, а столицу Манилу осаждают 22 000 тагалогов (наиболее многочисленный народ Филиппин – прим. переводчика), которым удалось отрезать город от водоснабжения и теперь, чтобы избежать гибели от жажды, ему придется капитулировать.

Они, без сомнения, сообщили нам об этой ситуации в Маниле из-за подобного тяжелого положения, в которое, по их мнению, они поставили нас, отведя реку и думая, что теперь наши запасы воды ограничены и поэтому вскоре иссякнут.

Ответ Лас Моренаса был правильным и примирительным. «Манила не сдастся из-за недостатка воды», – сказал он им, – «так как можно использовать морскую воду, которая там есть в изобилии». Он продолжал советовать им, что вместо того, чтобы пытаться вводить нас в заблуждение. они должны вернуться под власть Испании и что он, военно-политический губернатор, примет их с распростертыми объятиями.

Он также порекомендовал, чтобы они не оставляли больше писем в окрестностях церкви, а для того, чтобы отправить их, они должны сыграть сигнал «внимание» и если мы ответим тем же сигналом, они должны послать человека с сообщением, но только одного и с белым флагом. Он также указал, каким образом же им будет передан ответ. Мы поднимаем белый флаг, играем «внимание», после чего они могут послать кого-нибудь, чтобы получить ответ.

Было решено, что мы не будем посылать солдат, опасаясь, что дезертиры могут распропагандировать их или заманить в ловушку. Один из тех негодяев, Фелипе Эрреро Лопес, который был моим слугой, имел наглость явиться, чтобы получить наш ответ. Я вышел сам, чтобы передать ему это и попытался убедить его вернуться к своим обязанностям, но, тот, схватив сообщение и не произнеся ни единого слова, вернулся бегом к своим спутникам в лагерь предательства и стыда.

3 июля они прислали нам еще одно письмо с дезертиром Феликсом Гарсиа Торрес, которое мы не приняли, сказав ему, что он должен дать врагу понять, что если в будущем они продолжат присылать эмиссаров такого рода, мы встретим их пулями. Я полагаю, что они так и поступили, потому что знали, что такие люди с большей вероятностью могут с нами сговориться, а также потому, что если бы с ними что-то случилось, это не было бы очень большой потерей, а возможно, они просто хотели нас раздражать. Но мы и не пожелали бы их принять. Их присутствие с посланием, призывающим нас спустить флаг, тот самый, который касались их предательские губы, их трусливое поведение, которое мы ни в коем случае не смогли бы стерпеть.

В тот же день из-за постоянной стрельбы врага стало невозможным выходить из церкви, поэтому мы использовали несколько каменных плит, чтобы соорудить печь в коррале, так как наши запасы хлеба иссякли через семьдесят два часа после того, как мы заперлись в церкви. Печь со всеми дефектами, которые только можно было представить, но столь поленая для приготовления столь ценного продукта, была закончена в тот же день. Чтобы облегчить стирку тех немногих предметов одежды, которые все еще оставались у нас (благодаря некоторым честным жителям, которые не унесли все это), мы распилили две пустые винные бочки, такие же, как использованная в колодце, и таким образом обеспечили себя двумя прекрасными деревянными корытами. Две жестяные банки из-под австралийских мясных консерв послужили ведрами для наполнения этих ванн. Теперь мы нуждались только в дополнительном запасе одежды, чтобы сделать наши процедуры стирки более приемлимыми, так как некоторые из нас должны были ходить голыми или полуодетыми, если мы хотели предаться роскоши чистой одежды.

Район боевых действий в Балере

Tribunal – здание суда

Trincheras Tagalas – траншеи тагалогов

Trinchera española – испанские траншеи

Pozo Negro – выгребная яма

Huerto – огород

Plaza del Pueblo con naranjos – деревенская площадь с апельсиновыми деревьями

Casas Fortificadas – укрепленные дома

В то время, когда мы предпринимали меры предосторожности, необходимые для длительного сопротивления, враг не проявлял особой настойчивости. Ограниченные пространством этой скромной церкви, где ничто не казалось более странным, чем поклонение Богу и где, несомненно, никогда не было, чтобы Бог более искренне призывался и почитался, чем в те дни, настолько горьких, когда нам приходилось смотреть изо дня в день на то, как траншеи осаждавших удлинялись, запирая нас, формируя нечто очень похожее на паутину, которую паук так умело ткет, чтобы предотвратить любую попытку побега своей жертвы.

Мы не могли противодействовать их действиям, потому что численное превосходство противника было велико и любая такая попытка с нашей стороны привела бы к бесполезным потерям, к катастрофе, материальной и моральной, которую мы не могли себе позволить.

Ни один из врагов не выдавал себя при строительстве траншей. Они очень хорошо понимали опасность этого и старались все делать под покровом ночи. Мы были начеку, чтобы стрелять в точку, где услышали шум, но шум волн близкого моря способствовал врагу. Таким образом, они смогли в некоторых местах приблизить свои окопы к пятидесяти шагам от нас, а в других – даже к двадцати, создав линию, хотя и не непрерывную, но прикрытую и защищенную в разных точках домами, ближайшими к церкви.

В местах, которые казались им наиболее уязвимыми, они снесли ряд жилищ, превращая это место в своего рода сельскохозяйственные поля, которые обеспечивали превосходную защиту от нашего огня и через которые они могли нас провоцировать в любой момент, используя построенный своего рода бруствер, отлично укрепленный и снабженный бойницами для стрельбы.

До этого момента мне уже пришлось зафиксировать не один случай самого позорного и отвратительного преступления, которое только может совершить солдат – дезертирства. И в противоположность этому трусливому поступку мне приятно отметить акт самопожерствования и героизма, достойного славы, совершенного совершенно ранее неприметным Грегорио Каталан Валеро (Gregorio Catalán Valero). Он стал первым в ряду самых достойных бойцов осады, одним из тех, кто заслужил особого упоминания.

Более всего мы опасались окончания строительства этой удавки траншей, которая приближалась к серьезному опорному пункту – казармам Guardia Civil, расположенным менее, чем в пятнадцати шагах от церкви, рядом с ее северо-восточным углом. Нам было совершенно ясно, что отсюда они смогут нанести нам большой урон, используя близость и прочность этого здания, а также его расположение.

Нужно было устранить эту угрозу любыми путями и Грегорио совершил это с невероятной смелостью. Он выскочил из церкви и, несмотря на яростный огонь противника, ухитрился поджечь не только казармы, но и школьное здание с таким уменьем, что все сгорело дотла, несмотря на рой инсургентов, которые, при их полном превосходстве, не осмеливались противодействовать этому, опасаясь оказаться под градом наших пуль.

Может быть, Грегорио Каталан еще жив*. Если он сможет прочитать эти страницы, то это станет хотя бы небольшим возмещением, того, что я смог бы добавить к своей благодарности.

Нашему солдату нужен пример, инициатива, которые поведут его куда угодно и, через несколько дней, другой солдат, Мануэль Наварро Леон (Manuel Navarro León), будущей жертве последующей эпидемии, от которой мы пострадали, удалось поджечь еще один соседний дом из которого нас обстреливал противник.

Видя наше упорное сопротивление и постоянную бдительность, которую мы старались использовать в своих интересах при любой небрежности противника и не позволяя ему действовать безнаказанно, что очень его раздражало и в результате вскоре мы заметили, что он готовится к штурму.

Тем временем мы также делали нужные приготовления, замуровав нижнюю половину каждой двери и защитив верхнюю часть скатанными одеялами или ящиками, заполненных землей. Окна были оборудованы таким же образом, чтобы никто не смог бы через них проникнуть и в них сделали бойницы.

Для того, чтобы мы могли выбраться наружу в случае необходимости, оставили небольшое отверстие в двери в восточной стене церкви. Таким образом, мы были настолько плотно заперты, что никакой злоумышленник не смог бы пробраться в наше убежище и при такой попытке его ждала бы смерть.

8 июля лидер мятежников Сирило Гомес Ортис направил нам письмо с просьбой приостановить военные действия, чтобы люди могли отдохнуть от непрерывных боев. Этот человек решил показать свою щедрость и, сославшись на информацию от дезертиров о том, что мы страдаем из-за нехватки продуктов, он предложил нам все, что нам может понадобиться, и предложил послать для этого двух безоружных солдат. В качестве подтверждения серьезности предложения он отправил с письмом небольшую коробку сигарет для капитана и сладости для каждого из солдат.

Приостановка была согласована (и никто не нуждался в ней больше, чем мы) до наступления темноты, после чего стрельба могла начаться снова. Мы поблагодарили Ортиса за его любезное предложение и сообщили ему, что у нас достаточно всех видов провизии и в обмен на его любезность послали ему бутылку хереса, чтобы он мог выпить наше здоровье, и различные мелкие подарки.

В согласованное время военные действия возобновились и больше не прерывались в течение всей осады. Противник прибегал к любым средствам, чтобы добиться нашей капитуляции. Видя, что известие об их победах по всему острову не повлияли на нас. они пытались запугать нас сетью окопов, которые окружили нас; затем они прибегли, как только что упоминалось, к вежливым предложениям и, ничего не добившись этим, они пытались напугать нас громкой игром труб, которые, непрерывно звуча на разных расстояниях, должны были указывать на присутствие очень больших сил. Этот метод, который уже использовался в ряде кампаний военной истории, так и не достиг своей цели.

Они также добавляли к этому самые страшные угрозы и (больно об этом писать) мерзкую наглость стаи предателей из нашей собственной армии, которые постоянно кричали, что мы обманули отряд, что мы приведем его к гибели, а дело наше проиграно и так далее с тем же эффектом, призывая наших солдат дезертировать, а не то по своей глупости они погибнут в церкви, что (оставляя офицеров защищать себя, если те этого захотят), они должны спасти свои собственные жизни, что им гарантируют хорошее обращение и что они получат все преимущества, дезертировав в лагерь противника. Против этого слов прочные стены и амбразуры были совершенно бесполезны; здесь могла помочь только постоянная бдительность.

18-го числа рядовой, Хулиан Гальвете Итурменди, был тяжело ранен, а 31-го скончался вследствие ранения. Христианские обязанности, которые мы были обязаны ему посвятить, потребовали создания еще однго печального атрибута – кладбища.

18-го также мы получили письмо, адрессованное военно-политическому губернатору и брату Гомесу Карреньо. Его подписал коллега последнего, монах Леонсио Гомес Платеро. Он посоветовал нам сдаться, убеждая нас сложить оружие перед предводителем Каликсто Вильякорта, который с радостью примет нас в Катипунане, добавив, что к нам будут относиться с особым почетом и немедленно отправят в Испанию, как это уже имело место с остальными отрядами, почти все из которых сдались без боя. Письмо было любезно написано с определенным красноречием, подобным тому, которое использовали исповедники на смертном одре. Мы не ответили на него.

Но срочное сообщение, которое мы получили на следующий день, 19 июля, от Вильякорты, не могло рассматриваться таким же образом. Он писал:

«Я только что прибыл с тремя колоннами под моим командованием и, зная о бесполезном сопротивлении, которое вы оказываете, я сообщаю вам, что, если вы сложите оружие в течение двадцати четырех часов, я буду уважать вашу жизнь и имущество, обращаясь с вами со всем уважением. В противном случае я заставлю вас сделать это без всякого сострадания и возложу на офицеров всю ответственность за каждый возможный смертельный исход.

Отправлено из моей штаб-квартиры 19 июля 1898 года.

Каликсто Вильякорта».

На следующее утро мы направили ему следующее: «Сегодня в полдень истекает срок, установленный в вашей угрозе. Офицеры не могут нести ответственность за гибель людей. Мы едины в решимости выполнить свой долг и вы должны понять, что если и овладеете церковью, то это произойдет только тогда, когда в ней не останется никого, кроме мертвых тел – смерть предпочтительнее бесчестия».

И действительно, мы предпочитали смерть.