Глава 2. Пока мой ребенок спит

Христина высадила меня у польской кулинарии, и я купила на ужин куриную котлету и пирОги – польские вареники – с картошкой. Домой идти не хотелось, и я присела за столик в самой кулинарии. Собственно, это было одно из немногих мест, где в нашем городишке можно было перекусить сидя. Недалеко была еще пара забегаловок, но те торговали исключительно навынос.

Я ела так медленно, что пироги успели остыть, и последние были совсем уж склизкими и холодными. Я постаралась их поскорее проглотить и решила пойти за пончиком за девяносто девять центов в сетевое кафе – на десерт в польской кулинарии мне денег было жалко.

Из аттракционов в нашей местности оставались еще дисконтный магазин с брендовыми вещичками и прачечная, но в первый я запретила себе ходить, пока не накоплю три тысячи долларов, а вторая была уже закрыта. Поэтому, купив пончик, я пошла домой, на Еловую улицу. Или Сосновую. Или Хвойную, кто ж их разберет, эти американские названия.

Соседей дома еще не было, и я почувствовала себя счастливой, наслаждаясь чаем с пончиком на пустой кухне. Я помыла чашку и контейнер, из которого в обед ела в машине салат с тунцом, вытерла стол и посмотрела на часы. Было только восемь вечера, а мне как-то надо было продержаться до полуночи, когда в России настанет утро, и я смогу позвонить родным.

Наконец, посмотрев шесть серий детективного сериала и слегка поругавшись с соседями из-за пакетов с мусором под их дверью, я нажала на заветную кнопочку в Скайпе.

Почти мгновенно на экране появилась румяная мордочка Сережи. Ой, как волосы-то закудрявились! Прям как у Васи. Может, все-таки от него?

Я смотрела на своего ребенка, стремительно превращавшегося во взрослого, но все еще мило-наивного мужика, и молчала – все не могла наглядеться, а он кричал, будто пытался докричаться через океан – с одного берега на другой.

– Я тебя с шести утра жду! Как тебе Америка, мам? Что видела? Гранд Каньон, Эмпайр стейт билдинг?

– Я видела, как какает белочка, сынок, – грустно ответила я. Все-таки я тут совсем не турист.

– А как? Как кошка или как мышка? – оживился сын.

Боже, настоящий биолог! Неужели он от Пети?

– Я видела не результат, а процесс. Какает, как все, присев, подняв хвостик и расставив лапки.

Мои родители маячили где-то на заднем плане, тактично давая внуку рассказать мне о поездке в спортивный лагерь, скучных уроках физики, фееричных трехочковых бросках и ужасной столовской еде. Потом, помахав мне рукой – наш семейный жест – сын убежал в школу, сдав пост перед экраном компьютера бабушке.

– Как твой английский? – спросила мама. – Еще хромает?

– Не то чтобы сильно хромает… Так, подволакивает.

– Что же ты? Общайся больше с американцами!

– Мам, тут американцы только в черном районе, куда не стоит соваться без пистолета.

– Ну как так, поехала в Америку, а американцев найти не можешь! – вступил папа.

– Знаете что, я сюда приехала деньги зарабатывать, а не лясы точить! Все, мне через шесть часов на работу вставать. Спокойной ночи! Точнее, хорошего дня!

Глава 3. За счет графства Мерсер

Вспомнив, какой сегодня день и где мне предстоит работать, я расхотела вставать, но мысль о деньгах меня приободрила, и я все-таки сползла с матраса. На соседнем матрасе еще сопела Инга – она считала, что лучше подольше поспать, чем позавтракать. А вот я не могла бы даже думать о новом рабочем дне, не подкрепившись хотя бы кофе и бутербродами.

Да, так вот мы, американские уборщицы, и живем – спим прямо на полу на надувных матрасах, экономим на одежде, кофе и чай пьем только дома, и все это ради будущего наших детей. Или, как в моем случае, ради будущего рядом с сыном.

На кухне я столкнулась с тетей Зиной, которая жила в угловой комнате, и угостила ее свежесваренным кофе и бутербродом с сыром. Я бы дала ей еще и конфет, но не была уверена, что она их съест сама, а не отправит в посылке в Ярославль.

Тетя Зина нелегально жила в Америке уже лет двадцать, и все это время без выходных и отпусков мыла дома и офисы, чтобы обеспечивать оставшихся в России детей и внуков. Действительно, как не помочь – в семье ее дочери все время кто-то страдает то от повальной безработицы, то от тяжелых болезней, а в семье сына вечно что-то празднуют. В итоге тете Зине вменяется в обязанность содержать пять лет сидящего без работы зятя и выплачивать ипотеку за двухуровневую квартиру, подаренную на свадьбу внучке.

И внучке, которую тетя Зина ни разу в жизни не видела лично, похоже, нет никакого дела до того, что ее бабушка одевается в вещи, отданные ей хозяевами домов, ест пустые макароны, страдает от болей в спине и не может себе позволить сходить к врачу.

Между тем тете Зине уже под семьдесят, и долго ли она так еще протянет? Что будут делать ее родственники, если однажды она не проснется? Может, просто не заметят, что бабушка не выходит на связь, пока им не понадобятся деньги? Убедят себя, что ничего не могли сделать, чтобы она не умерла одна в чужой стране? Обрадуются, что ее похоронят бесплатно, как бомжа, за счет графства Мерсер?

Глава 4. Царица Савская

После завтрака у меня еще оставалось двадцать минут до выхода, и я написала в свой блог небольшой пост о том, что перфекционизм зря считают достоинством. Это подняло мне настроение, и предстоящий день уже не казался таким тяжелым, так что к углу Сосновой и Вишневой, откуда меня обычно забирала Христина, я подходила вприпрыжку. Там я пару минут постояла, считая заколоченные окна на старой пожарной каланче на противоположной стороне улицы, и наконец мне просигналил знакомый минивэн.

– Твой любимый дом сегодня, да? – спросила меня Христина уже в машине.

– Скорее наоборот, это я там любимая, но не взаимно.

– Какой он странный, да?

Я молча кивнула, а про себя подумала, что Соломон, наверное, с вечера меня сидит ждет, каламбуры готовит.

Зайдя в дом, как всегда, открытый, на столе в гостиной-прихожей я обнаружила англо-собачий разговорник. Я прошла в кухню. Там Соломон пичкал собаку вялым сельдереем и что-то бормотал. Я решила, что он обращается ко мне, и переспросила:

– Что?

– Я не тебе, я псу.

– Думаешь, он тебя понимает?

– Да, ученые доказали, что собаки воспринимают даже не сами слова, а мыслеобразы. Когда я говорю с ним, он видит образы из моего сознания.

– О… Тогда он и по-русски должен все понимать, да?

Соломон посмотрел на меня так, будто я заявила, что могу доказать теорему Ферма.

– Никогда не думал об этом.

– Сейчас проверим, – пообещала я Соломону.

– Такер, иди на диван, – сказала я по-русски собаке.

Пес оскалил зубы.

– Видишь, не воспринял он мыслеобраз дивана, – сказала я Соломону, снова переходя на английский.

– Это потому, что у вас нет тесной духовной связи. И еще он не хочет на диван, – заявил Соломон и остался при своем.

Я не стала спорить. Не хотела отбирать у человека надежду на то, что хоть собака его понимает.

Соломон Стейнбек носил имя царя и фамилию известного американского писателя и изо всех сил пытался повторить успех если не первого, то хотя бы второго. Но, видимо, небеса и издатели дружно решили, что одного известного писателя с фамилией Стейнбек миру достаточно.

Когда я пришла в его дом впервые, то ненароком обмолвилась, что уборка – это так, временно, чтобы было на что жить, пока я определяюсь с дальнейшими планами, а вообще я хочу стать писателем. Обычно после таких высказываний собеседник выражает или скепсис, или наигранное восхищение, но Соломон неожиданно стал рассказывать мне о своем пути в искусстве.

Вся эта старая мебель, отлетающие обои, рваный ковер – это все временно. Просто он пожертвовал работой за зарплату, чтобы написать сценарий по научно-фантастическому роману, а как только сценарий будет закончен, Соломон станет богат, как его библейский тезка. Вот тут уже скептическое выражение могло бы появиться на моем лице, но я, жалея его седины, вида не подала.

Каждый раз, как я приходила сюда прибираться, Соломон какое-то время крутился рядом со мной, разводя меня на разговоры о политике, литературе и проблеме отцов и детей, а затем демонстративно скрывался в гараже, заявляя, что пошел писать свое великое творение. Судя по звукам, доносящимся из гаража, для вдохновения он смотрел мыльные оперы.

Жена Соломона Саванна удивительно соответствовала своему имени. Она была сухой в обращении с мужем, общаясь с ним, словно с прислугой или домашним скотом. Но в глубине души она была жаркой, судя по лежавшим на тумбочке книгам, одни названия которых вгоняли меня в краску: «Мультиоргазменная женщина», «Тантрическое супружество». В туалете, прямо напротив заставленного ароматическими свечками подтекающего унитаза, висел коллаж с ее желаниями: гармония в семье, секс, интересная работа, просветление.

У нее была аллергия на пыль, и Соломон требовал, чтобы я протирала каждую безделушку в доме. А дом просто кишел разложенными повсюду корягами, цветными круглыми камушками, нефритовыми, аметистовыми и самыми обычными булыжниками, соляными лампами, ракушками, разномастными Буддами, индийскими богами, пузатыми Хоттеями, слониками, верблюдами, развесистыми подсвечниками для Хануки, шишками и уродливыми глиняными поделками.

Последние заслуживают отдельного рассказа. Какая только керамика не валялась по дому! Тут были тарелки-звездочки, тарелки в виде знака бесконечности (а может, автора сего шедевра вдохновила форма какашки), кривобокие чаши и дырявые вазы. Апофеозом глиняного безумия стала зеленая пасть бегемота (только пасть, без других частей морды) с языком странной формы. Правда, когда я протирала пыль с этой штуки в третий раз и догадалась более пристально посмотреть внутрь, я поняла, что это вовсе не пасть, а грот. А внутри не раздвоенный язык, а пара влюбленных.

Сегодня Соломон попросил меня начать уборку с первого этажа, так как наверху спит его ребенок. Странно, конечно, называть ребенком долговязого подростка, но для отца, видимо, его сын всегда малыш.

Я уже успела вымыть весь первый этаж и перекусить, когда наконец сверху спустился «малыш» Исайя. Почему его нарекли в честь пророка, я не знаю, но не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что ребенка с таким именем будут бить в школе. Хотя, может, тут к детям с необычными именами относятся помягче, чем у нас.

Сегодня Исайя был обут в резиновые сапоги до колена. Я подумала, может, на улицу пойдет – хотя там сухо и вообще-то зиму никто не отменял, несмотря на +10, отсутствие снега и яркое солнце. Но для прогулок в кирзачах все равно холодновато.

Однако я ошиблась: Исайя на улицу не пошел, а принялся слоняться по первому этажу. Я решила, что он будет завтракать, но снова не угадала. Он уселся в гостиной собирать пазл из 2000 кусочков – хорошо известную мне картину Ренуара «Портрет актрисы Жанны Самари».

Я спросила у него, могу ли прибрать его комнату, и тут Исайя замер и чуть не выпрыгнул из кирзачей от потрясения.

– Это ты? – спросил он, тыкая в коробку с пазлом.

– Нет, у меня глаза другого цвета, – спокойно ответила я.

Спокойствие мое объяснялось просто: люди всегда говорили что-то подобное, когда я и упомянутый портрет разом оказывались в их поле зрения. Мне это уже говорили одноклассники по художественной школе, а в университете на лекции по импрессионистам преподавательница мировой художественной культуры, демонстрируя студентам этот портрет, воскликнула: «Надо же, как на Наташу похоже!»

Однажды я пришла в Эрмитаж на временную выставку импрессионистов и долго стояла перед этим портретом. Меня неожиданно толкнули в спину, я обернулась, и начавшая было извиняться старуха застыла, явно еле сдерживая желание перекреститься.

В общем, оставив Исайю наедине с моей картонной копией, я отправилась отмывать второй этаж. Начала с самого неприятного – санузла: Саванна любила купаться в грязи (тоже мне царица Савская!), и мне каждый раз приходилось подолгу отмывать ее ванну. А учитывая, что из чистящих средств в этом доме был только уксус, задача это была непростая.

Через два часа, изрядно вымотанная, я с радостью села в машину Христины. У этого дома был только один плюс – он находился в отдаленном районе, и я успевала хорошо отдохнуть по дороге к следующему пункту назначения.