Часть 1
В поисках ундины

– А сейчас подумай о своей смерти, – неожиданно велел дон Хуан. – Она – на расстоянии вытянутой руки. И в любое мгновение может приблизиться, похлопать тебя по плечу, так что в действительности у тебя нет времени на вздорные мысли и настроения. Действуй – то, во что ты вовлечен сейчас, может быть твоим последним действием на этой планете…

Карлос Кастанеда. Путешествие в Икстлан

1

Март две тысячи десятого года. В Москве тепло, снег почти растаял, но на тротуарах Тверской в лужах еще плавают грязные ноздреватые айсберги.

В затянутые сеткой леса на фасаде одного из зданий втиснут проход в аптеку, на стене пульсирует ядовито-зеленый контур креста. Маленький навесик украшен гирляндами прозрачных лампочек, из которых, казалось, выкачали весь жар, – выглядят они довольно беспомощно в ярких лучах весеннего солнечного света. С проводов, подобно зубам бутафорского китайского дракона, свисают длинные сосульки.

Такси яичного цвета остановилось, чуть не доехав до угла Тверской и Моховой. Машину ждали. Вальяжный господин, набросив для блезира на лицо маску брутальности, открыл дверь и помог выйти из автомобиля высокой девице скандинавской внешности, с яркой бижутерией в ушах и на запястьях, в вечернем платье и короткой серо-голубой норковой шубке, накинутой на оголенные плечи. Ее и без того немалый рост увеличивали туфли с леопардовым принтом на огромных каблуках.

– Погоди, не набрасывайся на меня, успеешь. За такси я рассчиталась, у тебя есть мелкие деньги? Дай чаевые водителю, пятьдесят, а лучше – сто, – сказала она и привычно одарила окружающих ослепительной улыбкой а-ля Джулия Робертс.

– А вот и наш Новиков. – Стремительно подошла к ресторану – мужчина послушно следовал за ней, – притормозила у входа, достала из сумочки сигарету и закурила.

Затягивалась неглубоко, быстро, порывисто. Взглянула на своего спутника – будто кисточкой мазнула по лицу; красивая узкая ладонь на мгновение коснулась его руки. – Рада твоему приезду, – благосклонно произнесла девушка и повела плечами. – Проходи в зал, столик заказан на твое имя. Я сейчас.

– Постою с тобой, зайдем вместе, дорогая. Давно не виделись, я соскучился, – последовал негромкий ответ.

Неподалеку на скамье сидели смуглые мамаши в пестрых, цветастых платках. По тротуару носились их загорелые бандиты – шумели, дразнили друг друга, приставали к прохожим: «Дядь, а дядь, дай дэсять рублей, не хватат на мороженое!»

На грязной бетонной плитке, раскинув ноги и притулившись к деревянной кадке для уличных растений, разлегся гражданин вполне отечественного вида. Всего несколько часов назад он выглядел совсем по-другому, а сейчас был расхристан и пьян. Довольно приличные пальто, брюки, рубашка – все измято и в мокрой грязи; напоказ – волосатая грудь и мужское естество, безвольно выпавшее из расстегнутых штанов. Нахальные мальчишки со смехом обсуждали его причиндалы. Девчонки отошли в сторону, нехотя кидали снежки через головы своих приятелей, целясь в бесформенную человеческую массу, распластавшуюся на тротуаре.

Девушка выкурила сигарету наполовину и так же порывисто, как делала все остальное, бросила окурок в урну.

– Подожди секунду, – сказала она и решительно приблизилась к лежащему, отодвинув в сторону мальчишек. – Брысь, мелюзга!

Склонилась над пьяным; мелькая идеальной керамикой ногтей, заправила ему рубашку в штаны, застегнула ширинку, запахнула пальто, намотала на шею чудом оставшийся сухим шарф и напоследок с удовольствием осмотрела результаты своей работы:

– Вот так-то оно будет лучше, дружок!

– Что ты делаешь, зачем тебе это? – спросил ее спутник.

– Я, знаешь ли, не брезгливая. Когда-нибудь мне тоже помогут, если со мной случится что-то подобное.

Пьяный неожиданно открыл глаза. Прямо перед ним из разреза длинного платья выглядывала стройная женская нога. Он приподнял голову.

– Послушай, дорогуша, – сказал он заплетающимся языком. – Патанцуем? О д-д-деньгах не беспокойсь…

Девушка засмеялась:

– Посмотри на себя, вояка, ты разве сможешь? Как-нибудь в другой раз. А сейчас… Волю в кулак – и домой, отсыпайся, бай!

Она развернулась, быстрой походкой подошла к своему спутнику, подхватила его под руку: «Пошли!» Швейцар уже открывал им дверь.

2

Лето две тысячи тринадцатого года. Герману позвонил Алик Цукерман из Москвы и срывающимся голосом попросил о срочной встрече: «Это важно, очень даже важно». У Алика всегда и все важно. Герман собирался по делам в Москву на пару дней, потому и согласился.

Его тянуло к местам, где он когда-то бывал. К Тверской, Тверскому бульвару, Таганке… Особенно если эти места были связаны с приятными воспоминаниями.

Как же давно он не останавливался в Национале. Года два, наверное, – ровно столько, сколько не видел Ану. Теперь его наезды в столицу случались гораздо реже, приезжал, как правило, на один день без ночевки. Утренний Сапсан вихрем домчал до столицы, как если бы он не выходил из метро на площади Восстания, вечерним Сапсаном в Ленинград – Герман предпочитал называть свой город по-прежнему Ленинградом.

Ему нравился Националь, вычурная гостиница, почти музей в самом центре столицы. Нравился неторопливый завтрак у стеклянной стены с видом на Манежную площадь и Кремль.

Миша Векшин осуждал его пристрастие к Националю: «Обшарпанная старина, что ты нашел в этой гостинице?» Чуть обшарпана, да, но разве это так важно? Здесь бывали Мирей Матьё, Пьер Ришар, Катрин Денёв, Олеша, Шолохов с женой Ежова, Ленин жил. Стиль модерн – цветные витражи, растительный орнамент, слегка обветшалый буржуазный шик начала прошлого века. Пузатые кресла, диванчики, помпезные, надутые от собственной важности портьеры, столики и бар из карельской березы или корня бука. В коридорах – китайские вазы и первоклассная русская живопись девятнадцатого века. Отель напоминал Герману старый облезлый рояль, на котором когда-то играл сам Шопен, да и теперь иногда играют заезжие знаменитости.

Улыбчивые девушки на ресепшен, всегда разные и всегда одинаковые, предупредительный до приторности портье, консьержи, будто мышки. «Мы вас так ждали, Герман Владимирович, именно вас, как мы рады, что вы к нам снова приехали. У вас скидки… Давайте посмотрим. Нет, еще не накопилось достаточно, чтобы дать вам номер бесплатно… Но в лобби-баре у вас скидки на все, кроме спиртного. Вы знаете об этом, у вас карта, очень хорошо. Давайте мы отнесем ваш кейс, ах сами… Лифт любой, можете у входа, но лучше пройти к лифту через лобби, там ближе к номеру».

Раньше, когда в его жизни еще существовала Ана, он часто ездил в Москву и неизменно останавливался в этом отеле. Поезд прибывал около одиннадцати утра. Следовало доложиться, что он в Москве, так было уговорено между ними. «Хорошо, очень хорошо, милый, у меня совсем нет времени, на работу надо. В любом случае я заеду на полчаса, хочу повидаться. Буду около часа, устроит? Спускайся в лобби-бар. Вот и хорошо, заодно и позавтракаешь, там неплохо кормят. А вечером забронируй столик в Кафе Пушкин, на Твербуле. Часов на девять. А потом к тебе. Или нет… После Пушкина зайдем в наш Four Seasons, ты знаешь, там классно. Завтра суббота, можем не торопиться. Хотя нет, с утра мне надо на китайский массаж.

Если хочешь – пойдем вместе. Когда уезжаешь, в пятнадцать? Я провожу. Все, целую, отдыхай. Позвони, когда поселишься».

Дальше – по заведенному распорядку. Добирался до отеля, селился. Заходил в службу консьержей, заказывал тапочки, халат, зубной набор для Аны и, конечно, цветы. «Розы – темно-красные, с длинным стеблем, девять штук. Упаковки не надо. Поставьте, пожалуйста, в вазу к восьми часам, прямо в номер».

Переодевался. Изучал окно во внутренний двор: «Подоконник широкий, Ана может поместиться между рамами, она любит залезать туда с ногами, чтобы покурить, – если открыть наружную раму, а внутреннюю закрыть, датчики, надеюсь, и в этот раз не сработают – еще ни разу не срабатывали». К часу спускался в лобби-бар, завтракал. Ана, как правило, опаздывала и по несколько раз звонила: «Вот-вот выезжаю, скоро выезжаю, уже в пути, немного задерживаюсь, буду минут через пятнадцать». Влетала как ветер, всегда ухоженная, нарядная, стремительная и неотразимая. «Ты уже заказал мне коктейль из креветок?! Оч-чень хорошо. Попроси еще джус: оранж пополам с морковным. Вино? Не знаю, мне на работу. Ну ладно, бокал шампанского. Девушка! – ослепительная улыбка. – Покажите винную карту, нет, не надо, у вас есть Биллекарт Салмон? Нет? Амор де Дойтц – это хар-рашо, очень хорошо, и, пожалуйста, один эспрессо. Будешь пить? Ну пригубишь у меня за встречу».

Аны нет. Эпоха Аны в его жизни давно закончилась. Теперь все по упрощенной схеме. Номер в гостинице он оплатил заранее: с двойной кроватью, чтобы как тогда.

Герман в Сапсане размышлял о будущем разговоре с Аликом. С какой стати Цукерман ищет встречи с ним, что может быть на уме у этого человека, какие особенные события настолько вывели его из себя?

Время от времени они виделись в Продюсерском центре анимации и компьютерных игр (ПЦАК, какая же нелепая аббревиатура!) Миши Векшина. Никогда не были близки, да и что у них может быть общего? Чертик, спрятавшийся в темном уголке его уха, шелестел трескучим голосом: «Ана, Ана, это Ана, звонок может быть связан с Аной, только с ней».

Что же Алику надо, что ему вообще нужно от Германа? Ветеринар-вирусолог. Графоман, пишет бездарные стихи под претенциозной рубрикой философская лирика. Герман открыл компьютер, заглянул в поисковик: «Стренджер Бездны», псевдоним нашего философа.

 
За ночным порывом ветра
Выйду тихо на веранду (вышел до ветра, что ли?).
Все молчит и ждет рассвета.
Купол звезд покрыл савáном (сáваном, вообще-то)
Спящую свою равнину
Только все это условно.
Леса, сопки, все долины
Смотрят в небо свое гордо («смотрят в небо беспардонно» – лучше рифмовалось бы, наверное).
 

Какие отзывы? «СТРАННенькая БЕЗДарность»… «Грубо, довольно грубо», – подумал Герман. Встречались, правда, и комплиментарные. Посмотрим, что дальше.

 
Часто по дороге в бездну
Иногда не замечаешь (часто или все-таки иногда?)
Шаг, который уже сделан
И подводит ближе к краю.
 

«Часто по дороге в бездну»… Нет, литератор Цукерман, пожалуй, не тронул тонких струн его души.

«Так, посмотрим „Живой Журнал“. Консультирует посетителей по вирусным заболеваниям, а еще выдает себя за специалиста-сексолога. О, есть даже часы приема!» Вирусные заболевания Германа не интересовали, консультации сексолога – тем более.

Что еще? В свое время Алик был безнадежно влюблен в Анастасию. Об этом знали все. Ане Штопоровой не нравилась ее фамилия, и она просила обращаться к ней только по имени и обязательно на английский манер – Анастейша, в крайнем случае просто Ана, – и уж, конечно, не Настя, не Стася, не Тася! Но Цукерман упорно звал ее Анастасией. Во всем остальном он был полностью у нее в подчинении. Приносил в офис сласти, фрукты, бегал за сигаретами, готов был исполнять любой ее каприз, даже по ночному звонку. Исполнял все это безропотно, с готовностью, без эпатажа и ерничанья, что, казалось бы, совершенно не соответствовало его строптивому характеру.

Получается так: из общих интересов у них – только Ана. Но Алик, скорее всего, даже не знал, что Герман с Аной три года встречались. Векшин, возможно, знал. Хотя вряд ли, скорее догадывался. Ана предпочитала, чтобы на работе не было известно о ее романе с Германом. Их видели вместе, что из этого? Были общие проекты, вот и все. Она могла подвезти Германа в отель, как бы по пути домой, иногда вместе обедали, бывало, что и с Векшиным. Ничего, ровно ничего это не значит. Нет, вряд ли Алику известно об их романе. Из москвичей только Леня Мелихов мог быть в курсе. Но Мелихов с Аликом, наверное, незнакомы. Алик хочет повидаться именно с ним, Германом, и, когда звонил, был сильно взволнован. Любопытно, что могло вывести его из равновесия?

– Привет, Алик, я уже здесь. Где бы нам лучше поговорить? Заходи в Националь, я там остановился, ближе к вечеру освобожусь. Не нравится? Ну а как тебе ресторан ЦДЛ?

– Нет, Герман, не ходок я по ресторанам. Не ем, как люди, ты же знаешь: у меня гастрит, таблетки принимаю. Так что загляни лучше ко мне в мастерскую, это недалеко от ЦДЛ, дворами можно пройти, я все разобъясню.

– Мастерская? Не думал, что ты автомобилист.

– Да нет, не получился из меня автомобилист, понимаешь, теряюсь за рулем. А-а, ты про мастерскую… Можно и лабораторией называть. Я же вирусолог. Кошачий, собачий, лошадиный – без разницы. Вирусы, они и есть вирусы. Мочу мне люди приносят, кровь в пробирках. Раньше трудился в клиниках, теперь сам с усам, на дому работаю. В общем, приходи в лабораторию, у меня дело к тебе, а потом можешь спрашивать о вирусах, о моноцитах, о вакуумных пробирках, о чем захочешь. Если интересно, конечно.

Было сухо, но порывистый ветер и низкое свинцовое небо однозначно предупреждали о скором ливне. Герман вызвал такси; вскоре по крыше застучали первые капли дождя. Мелькнула дикая мысль: «А может, она здесь, может быть, он сейчас снова увидит Анастейшу. Хотя что ей делать в мастерской Цукермана?»

Лаборатория оказалась крошечной квартиркой на первом этаже. Вход с улицы. «Алик тот еще гусь. Сам просил о встрече – важно, мол, неотложно. Но встречаться все равно будем именно там, где ему удобно. Зачем я согласился на ночь глядя идти в эту живопырку? У двери кошками пахнет. Слабохарактерный ты, Герман. Ладно бы однокашник, старый приятель… Кто он тебе, этот Цукерман? Сладкий человек? Какой он сладкий! Скорее кислый. Может, кислый с горчинкой. Ну ладно, жми кнопку звонка, слушай рассказы о горько-кислых проблемах Алика Цукермана, проблемах с легким запахом кошачьей мочи».

Алик был один. Он почти не изменился. Приземистый, плотный, сильные волосатые руки. Глаза – грустные, беспокойные. Румянец на шелушащихся щеках, очки в проволочной оправе и мулявинские усы – все как раньше. Такие усы давно уже не носят. Сколько ему? Когда познакомились, тридцать пять было. Сейчас, значит, около сорока. В уголках рта желтые пузырьки – наверное, только что таблетку принял. От гастрита? Говорили еще, что лечился от шизофрении. Может, что-то успокоительное?

В лаборатории более-менее порядок. Центрифуги, микроскопы, стекла, пробирки, пробирки… Старомодный компьютер с заляпанной клавиатурой.

– Ну что, попьем чайку для начала? Хочешь зеленый – будет зеленый. Хочешь черный – будет черный. Схожу приготовлю. Посмотри пока журналы.

Журналами Герман не заинтересовался, а книги полистал. Сборники стихов «Стренджера Бездны», томик «Онлайн по-шотландски»: роман об идеальной девушке-воительнице, еще пара совсем новых книг любителя прогулок по краю бездны – тоже о героических женщинах, об их подвигах во имя добра со звериным оскалом. Рядом книги избранных авторов. Марк Твен, Стивенсон, Буссенар… «Два капитана», «Верлиока», «Три толстяка». Почему книги в лаборатории? Наверное, задерживается допоздна. Может, и стишки отстукивает на ноутбуке.

Появился Алик с подносом. Чай, сливки, плюшки.

– Выпить хочешь?

– Если только за компанию. И по чуть-чуть.

– Угощу уникальным напитком, – черная водка BlaVod, акроним от Black Vodka, – в общем, «Блин-водка». Подобный цвет получается благодаря добавлению сока черной моркови и экстракта расторопши. Что такое черная морковь? Скорцонера, она же черный корень, она же козелец. Известна в Европе со Средних веков, лечебное и съедобное, надо сказать, растение. Содержит инулин, аспарагин, левулин, витамины С, В1, В2, калий, магний, железо, фосфор… Тебе неинтересно? Тебе это пофиг, я вижу. Что тебе вообще интересно? А получаются, между прочим, отличнейшие коктейли. К черту чай. Хочешь, сделаю «Полуночное солнце»? Черные слои BlaVod и рубиновые – клюквенного сока. Попробуем?

Выпили по бокалу, поговорили о делах в Продюсерском центре, вспомнили общих знакомых. Алик явно тянул время.

На стеллаже, рядом с небольшим зеркалом – фотография грустной женщины в старомодном берете. Снизу надпись: «Вероника Тушнова».

– Кто это?

– Поэтесса. «А знаешь, все еще будет», «Не отрекаются любя», популярные, между прочим, песни.