Глава 3. Винсент, который много знал

Неделю погода терроризировала Порт-Рей проливными дождями. На море бушевал шторм. Даже из далеких окон «Барнадетт» не приходилось питать иллюзий, – высокие волны убийственны. Неутихающим маршем они следовали друг за другом, разбиваясь в пену о прибрежный песок. В то время как мятежная стихия грозилась накрыть город, он утомленно показывал средний палец в ответ. Порт-Рей давно уже охладел к проказам межсезонья.

Нина стояла на крыльце перед ливневой стеной и минут десять смотрела, как Джеймс слонялся по двору без всякого скрытого смысла. Умылся дождем, разглядел дали, покурил под гаражным навесом и снова. Занятный персонаж, думала она, пытаясь прикинуть его возраст. На первый взгляд, Джеймсу можно было дать лет тридцать. На второй – и того больше.

– До города подкинуть? – из дверей вышел Грейсон, на ходу просовывая руки в массивную кожаную куртку.

Нина вскинула усталый взгляд на тучи. Ответ был очевиден.

Джеймс бросил сигарету и раздавил подошвой. Утомился то ли шумом дождя, то ли бездействием, словом – решил вернутся в дом. Помимо закоренелого увлечения сигаретами и пьянством, с некоторых пор он обзавелся удивительной привычкой притворяться слепым рядом с Ниной. Не изменяя себе, Джеймс ушел в фирменном стиле: с каменным лицом и ложным убеждением, что Грейсон стоял исключительно в компании собственных мыслей.

– Похоже, я ему не нравлюсь, – Нина проводила Джеймса насмешливым взглядом.

– Ну и что? Я ему тоже не нравлюсь, – спокойно закурил Грейсон. – Характер у него такой, гадкий.

– Чем он занимается? – Мнение о Джеймсе пока складывалось скудное: он выпивал, бездельничал и показательно избегал ее, Нину Стелманис.

– Да знаешь, то тут, то там, – в голосе Грейсона звучала приятная слуху хрипотца. – Город, видишь ли, не первой свежести. Кому окна подлатать, кому проводку починить. Собираем заявки на разную работенку. Все знают Грейсона-Золотые-Руки с напарником… как там его звать-то? – играя забывчивость клиентуры, пошутил он.

Нина рассмеялась. Грей зажал в зубах сигарету и неодобрительно покосился на мрачное небо:

– Пора бы в путь.

К двадцати одному году Нина считала своим великим упущением отсутствие трех навыков: плавания, оказания первой медицинской помощи и вождения автомобиля. Поэтому ей приходилось вести себя осмотрительнее рядом с водоемами и острыми предметами, а до «Джермэйн» добираться с кем-то, кто имел в городе дела. Обычно это был Грейсон. Он держал автомастерскую в Порт-Рее и следовал графику кофейни Эстель.

Нина устроилась на пассажирском сиденье и принялась растирать замерзшие руки. «Шевроле» тетушки Агнес находился в свободном доступе для всех проживающих в «Барнадетт». Это ощущалось по запаху. Когда машину брала Эстель, в салоне оставался аромат дорогих духов и помады, после Несс – машинного масла (сбрызнутого духами Эстель) и сигарет. Грей пах кожей и мятной жвачкой. Порой улавливался штрих Джеймса – древесный, тяжелый аромат, переплетающийся со спиртом и табаком.

Но был еще один запах, встречавшийся крайне редко и не имевший своего обладателя, – порох и железо.

– Так почему, говоришь, ты уехала из столицы? – не отрываясь от глянцевых страниц, осведомилась Марго.

Нина слегка пожала плечами, хотя держала пари, что ничего подобного не говорила:

– Чтобы начать новую жизнь, – она ограничилась коротким ответом, решив, что ни к чему посвящать Марго в подробности семейной драмы.

– Ну и дура. Я бы все отдала, чтобы свалить из этой дыры в большой город. Там же столько возможностей!

– И какие ты бы использовала? – ничуть не обиделась Нина.

– Стала бы киноактрисой, – тряхнула кудряшками Марго. – У меня для этого хорошие внешние данные.

Нина намеревалась было ответить, что для работы на съемочной площадке нужно нечто большее, чем симпатичное личико, но рискуя встрять в долгую и нудную полемику, промолчала. Справедливости ради, личико у Марго, действительно, было приятным.

Работа в «Джермэйн» стала познавательным опытом. Сперва Нина узнала о пяти видах кофейных зерен, а там и о существовании тысячи сортов кофе (правда, Марго назвала всего шесть, а седьмое наименование так и осталось висеть у нее на языке). Нина тут же выдохнула, услышав, что со всей тысячей дела иметь не придется и достаточно знать хотя бы слово «арабика». Но кофейное меню от этого поражало не меньше: американо с молоком и без молока; капучино классический, капучино с карамелью, с корицей; эспрессо с шоколадом, взбитыми сливками, двойной эспрессо; ореховый латте, медовый, сливочный; горячий шоколад. Прибавьте к этому сиропы, топпинги и внезапное желание клиента смешать латте с американо, миндальным сиропом и взбитыми сливками. К счастью, невзыскательные жители Порт-Рея оригинальностью не отличались и, как правило, оставались верны классике.

Нина корпела над капучино с молочной пенкой, но это была совсем не та пенка. При всем желании взбить пену упругой консистенции, она получалась бархатистой и нежной, как первый поцелуй (Нина не брала на себя ответственность за достоверность сведений о первых поцелуях, почерпнутых из книг). «Пенка – это все, приготовишь неправильно – испортишь вкус», – со знанием дела твердила Марго, будто почетное общество любителей кофе пожаловало ей титул «Королева кофейной пенки». Ее слова так плотно забились в голову, что заставляли сомневаться в том, где грань между «испорченным вкусом» и «идеальной консистенцией».

Дегустируя очередной «шедевр» кофейного мастерства, Нина краем глаза уловила, как по ту сторону витрины поползли вдруг черные извилины. Она озадаченно склонила голову вбок, наблюдая за тем, как старик в рыбацком дождевике размашистой струей баллончика выводил символы на стекле кофейни. Понадобилось время, чтобы узнать в отзеркаленных буквах слова «смерть демонам».

Престарелый вредитель был похож на бездомного. Из-под полиэтиленового капюшона виднелась путанная седая борода и лицо, не знавшее мыла. Закончив выходку, он встал под дождем и вперился в Нину глазами, полными ненависти. До того ненавидел, что забывал моргать. Настолько искренний и враждебный настрой незнакомца заставил на полном серьезе задуматься, не убила ли Нина однажды совершенно случайно кого-то, требующего отмщения?

– Марго? – она так растерялась, что на мгновение позабыла слова, – что он делает?

– Где? – Марго стрелой высунулась из-за журнала. – А, это! – облегченно протянула. – Религиозные фанатики. Некоторые люди в городе не слишком жалуют Эстель и полагают, что их угрозы чего-то да стоят.

Марго выпрямилась из-за прилавка и закричала старику:

– Ну что, план на сегодня отработал, день прожит не зря? Давай катись к своим, пока я полицию не вызвала!

Он по-волчьи оскалился. Может, старик и не слышал Марго, но точно все понял по ее агрессивной жестикуляции и нехотя покинул позицию. Нина зачарованно смотрела, как по стеклу стекает черная краска.

– Моя покойная бабка была из этих, – Марго плюхнулась обратно в кресло. – До самого гроба у нее оставались две коронные байки: «Барнадетт» построен на костях сатанистов» и моя любимая, где Эстель день и ночь совокупляется с демонами. Зрелище поди еще то, – на ее лице появилась насмешка, – суть одна: если у тебя умер кот, начальник уволил с работы, а машину обгадили птицы, виноват «Барнадетт». Все беды в городе от него.

Марго поднялась с кресла и размяла спину:

– Пойду покурю, да надо бы убрать эту гадость. Если снова кто-то объявится, зови.

Оставшись наедине с кофемашиной, Нина пыталась осмыслить минувший разговор. Она и прежде слышала о мистических историях вокруг отеля, но не могла подумать, что они имеют реальный вес. А кто-то умудрился и найти в вымысле общего врага. Погрузившись в мысли, Нина даже не заметила, что на сей раз пенка в капучино вышла что надо. Над дверью зазвенел колокольчик, и девушка вздрогнула, первым делом согрешив на возвращение старика. Но подняв глаза, выдохнула. Не он. Однако посетитель казался не менее пугающим.

В кофейню вошел мужчина контрастной наружности – мертвенно-бледный, словно высеченный из мрамора; в черных одеждах. Угольные волосы мягкими волнами очерчивали безупречно-гладкое, худое лицо, смягчали острые черты. Его глаза напоминали стекло, в котором отражалось ярко-голубое безоблачное небо, но блеск их выглядел безжизненным. Вампир викторианской эпохи, – подумала Нина. Облачен был соответствующе: приталенное длинное пальто, галстук, затянутый на высоком воротнике рубашки; из-под классических брюк виднелись дорогие кожаные ботинки. В руках он держал трость с набалдашником из слоновой кости в форме черепа.

Нина смотрела на мужчину, как завороженная, настолько необычен был человек. Возможно, он принял это за проявление симпатии и ответил ей улыбкой. Кривой, жуткой до дрожи.

– Эспрессо, американо, капучино, как скучно, – осматриваясь по сторонам, промурлыкал человек и обрисовал тростью в воздухе дугу.

– А в ваших краях, полагаю, меню отличается особой экзотикой? – с невинной улыбкой парировала Нина, не веря, что среди местных встречаются столь эксцентричные личности.

– В моих краях кофе – особый вид искусства, – с гордостью в голосе сообщил он. – «Черный, как ночь, сладкий, как грех, горячий, как поцелуй, крепкий, как проклятие», знаете, кто сказал? Впрочем, о чем это я? Вы ведь тоже родом не из этих мест.

– Так сильно заметно? – она подозрительно приподняла бровь.

Человек приблизился. От его одежды потянуло терпким ароматом граната.

– Интуиция, – он взял из вазочки на прилавке бесплатную карамельку, с любопытством поднес к глазам и кинул обратно. – Так значит, «Барнадетт»? Охотно бы там остановился.

Нина собиралась было подловить его на излишне достоверной интуиции, но тут же представила, что человек просто-напросто мог заметить ее в компании Эстель. Уж где живет Эстель, кажется, никто не сомневался.

– Боюсь, это невозможно, – ответила она.

– Но не для ваших друзей.

Человек резко бросил на нее пронзительный взгляд. Испытывающий, волнующий в жилах кровь. Нина точно предстала перед ним нагой, оголив все: тело, душу, сознание. Человеку удалось ненадолго выбить ее из колеи, вывернув изнанкой ощущение слабости. Но слабость находилась в разных плоскостях с жизненным кредо Нины. Вспомнив об этом, она упрямо заглянула в его глаза, как смотрят в глаза страху, и сложила руки на груди:

– Знаете моих друзей? – Нина решила отыграть роль до конца.

– Возможно, – тонкие губы человека расползлись в загадочной улыбке.

Внутри все кричало об опасности и умоляло незнакомца убираться подальше. Он был старомодно одет, странно себя вел и явно хотел напугать. Оттого интереснее казался.

– Как ваше имя? – Нина продолжала задавать вопросы.

– Винсент.

– Мне передать друзьям от вас привет?

– Не стоит, мы не настолько тесно общаемся.

Винсент замолк и оглядел зал так, словно пытался запомнить его во всех подробностях.

– Раз вам нечего предложить, кроме этого подобия меню, я откланяюсь.

Постукивая по полу тростью, он направился к выходу. Нина проводила чудно́го господина взглядом до самой улицы, так и оставив при себе молчаливое несогласие с «подобием меню». После встречи с Винсентом в ней осела какая-то необъяснимая немощность. Она оперлась руками о прилавок и шумно выдохнула. Винсент знал кого-то из «Барнадетт», что-то в этом было увлекательного.

На редкость странный тип.

Путаясь в смешанных чувствах, Нина уставилась на витрину. «Смерть демонам». Черные ручьи краски бежали по стеклу, переливаясь из одной буквы в другую, как вдруг сложились в совсем иные слова:

«Ducunt Volentem Fata, Nolentem Trahunt».

«Покорного судьба ведет, строптивого тащит», – без труда перевела Нина, будто всю жизнь владела латынью. Она протерла глаза и попыталась прочесть снова, но слова вернулись в исходное состояние, обретя ту же форму и смысл, которые пытался донести защитник веры.

Бредовое видение хоть и не претендовало на подлинность, но неприятно смутило.

Как уязвимо человеческое восприятие, – чтобы обмануть его, достаточно немного поиграть с пространством.

Как легко человеческий мозг можно сбить с толку.

По ночам Нина не прекращала слышать крики, музыку и музыку, заглушающую крики. Убедившись, что звуки реальны, оставалось только догадываться, кого в доме мучили кошмары.

***

В лужах отражались фонари. Авель наступил на световую дорожку, заставив ее расплескаться в стороны и разойтись кругами. В тишине опустевших улиц раздавался топот ног по сырому асфальту и надсадное дыхание. Авель очень опаздывал.

Он влетел по крылечной лестнице одного из домов и четырежды постучал в молоточек. Два раза быстро и два с промежутком в секунду. Дверь приоткрылась, за натянутой дверной цепочкой показался человек. Его звали Молот. Но это было не совсем его имя, ведь правило первое гласило: никаких реальных имен, никаких должностей. К слову, от своего второго имени Авель был в восторге и даже гордился тем, что он, согласно Библии, занял место любимчика Бога. Мало кто мог похвастаться подобной изобретательностью, а ходить под ликом первого праведника и подавно. Зависть, да и только. Два раза в неделю Авель чувствовал себя кем-то значимым, после чего вновь с головой окунался в заурядную жизнь.

В общем, узнав Авеля в лицо, Молот со звоном сбросил цепочку и впустил брата внутрь. С порога запахло свечным воском, можжевельником и кексами с гашишем. Из внутренней комнаты слышалось негромкое хоровое пение.

Растерев окоченелые руки, Авель принялся шнырять по карманам исхудалого пальто, пока в ладони наконец не блеснула горстка монет. Он сделал взнос в граненую хрустальную вазу, дождался, когда монеты с характерным звоном достигнут дна, и поспешил пройти в зал, где уже начался обряд.

В комнате сгустился мрак, одолеваемый равномерным покачиванием свечных огней. На обшарпанном полу в кругу сидело человек тридцать и все без имен, каждый называл себя в меру фантазии: Шторм, Берта, Арес, Оби-Ван и много-много других прозвищ, которые Авель не мог вместить в голове. В центре лежал человек, точно без сознания, и немного подергивался. Вселившемуся в него демону явно было не по нраву священное пение. Ненавязчивым жестом Авель попросил Юпитер немного подвинуться, чтобы вклиниться в круг и подхватить молитву изгнания дьявола в синтезаторной аранжировке.

Ведомый каким-то предчувствием, Авель осмотрелся. Зал был обставлен аскетично: никаких диванов, никаких столов, раскинутые по стенам свечи выхватывали из мрака лишь очертания домашнего алтаря с пучками высохших веточек и зажженной курильницей, – плавно тянувшаяся волна сизого дыма била травяными ароматами, в которых узнавался тот самый можжевельник и лаванда. Казалось, все осталось прежним с последнего приема, но Авель ощущал, что именно сегодня что-то изменилось. В кругу собравшихся он заметил новое лицо.

Совсем молодой парень лет восемнадцати, похожий на скелет. Ей-богу, казалось, что стоит дотронуться до юноши, да что там дотронуться, дунуть в его сторону, как он развалится, рассыплется, распадется на отдельные части. Его острые кости туго обтягивала бледная кожа, глубоко впалые глаза лихорадочно бегали по комнате, а тонкие запястья перевязаны застарелыми бинтами, – увидев его, сама смерть поежилась бы с перепугу. Потерянным взглядом парень смотрел на пения, явно не зная слов. В попытках изобразить деятельность он лишь покачивался в такт с остальными. «Наверняка даже взнос не оплатил», – фыркнул про себя Авель.

Человек в центре круга зашелся безумным, надрывным криком и забился в судорогах, испуская изо рта пену. Чем сильнее он дергался, тем больше укреплялась всеобщая убежденность в происках нечистой силы. Юноша, которого так пристально разглядывал Авель, буквально был поражен изумлением, – ему впервые довелось наблюдать обряд очищения души от дьявола. Авель злорадно ухмыльнулся, не слишком вспоминая, как сам, впервые увидев подобное, чуть концы не отдал со страха.

Пение смолкло. Еще с минуту одержимый дрожал всеми мышцами, а затем резко обмяк. В распахнутых глазах навечно застыл непередаваемый ужас, – он умер с пеной на губах и обмоченными штанами.

– Еще одна освобожденная душа вознеслась к Всевышнему.

Из круга поднялся невысокий человек с курчавой шапкой белых волос. Он поразительно был похож на одного из тех купидонов, которых печатали каждый год на открытках ко Дню влюбленных. Человек называл себя Вимоном, в честь священника Вимона – фигуры очень значимой для верующих Порт-Рея. Но тот Вимон, что стоял сейчас в центре круга, был больше, чем рядовым служителем церкви. Он значился пророком, исполняющим обязанности ангела на Земле. Ангел говорил с самим Богом и передавал его волю: отказаться от роскоши и богатства, молиться трижды в день, сидеть на диете из овощей, круп и Святого Духа. И что важнее, Вимон был единственным в городе, кто не боялся противостоять тьме. Он взрастил в умах последователей горящую веру в очищение, которая направляла, точно огонь маяка. Знакомство с ангелом стало для Авеля знаменательным событием, ведь только тогда он понял, что вера не позволит жизни разлететься на куски, скрепит ее благой целью.

Когда начинал говорить Вимон, все замирали с вниманием и трепетом, ибо «тем, кто ангелу не внемлет, заказана дорога в ад». Поэтому стоило ему возвыситься, как зал охватила гробовая тишина, – в ад никто не хотел, там душно, шумно и кексики гашишем вряд ли пекут. А про нескончаемые муки даже думать не хотелось, – уж Авеля в преисподней наверняка ожидали тонны вечной бюрократической работы.

– Бог. – Гордо произнес Вимон. – Бог все видит. Прямо сейчас он наблюдает за нами, вкушает нашу любовь и открывается в ответ…

– Но что есть Бог? – внезапно вклинился новенький, которого Авель мысленно нарек Скелетом.

Вимон обратил на Скелета взгляд, ни капли не смущенный тем, что его перебили:

– Мы не знаем его имени. Не знаем, как он выглядит. Не знаем, откуда он появился. Бог – это все вокруг нас и одновременно ничего. Отдайся ему любовью преданной, и он ответит тебе тем же, – на этих словах ангел повернулся вокруг себя, заглядывая в лицо каждого брата и сестры. – Мы любим Бога, но он все еще крайне разочарован нами, – в лице скользнуло виноватое выражение, – он очень недоволен тем, что на протяжении долгих лет наш город отравляет дьявольская скверна. И источник ее – «Барнадетт».

– А что там, в «Барнадетт»? – вновь не удержался Скелет.

Но Вимон и в этот раз не растерялся:

– Обитель тьмы. Очень древний и опасный. Охраняемый Стелманисами – одним из древнейших родов Порт-Рея. Какое-то время там был отель – греховное царство для совращения душ, где вино лилось рекой, а люди находили отраду в распутстве…

– Что же произошло? Неужели, правда, проклятье? – Скелет с такой бесцеремонностью прерывал Вимона, словно пытался обойти ангела в телевизионной викторине «Кто быстрее даст ответ», надеясь получить в приз кухонную утварь. Дивясь его назойливости, Авель возмущенно скрестил руки на груди.

– Гнев Господа. – С достоинством внес ясность Вимон. – Бог противостоял тьме, уничтожил грех и дал нечестивым второй шанс. Но разве что-то изменилось? Зло по-прежнему среди нас, – он бросил пренебрежительный взгляд на бездыханное тело, – зло стоит наказать. Я верю, что именно к этому готовит нас Бог. К достижению высшей цели. Осталось дождаться знака. Ты хочешь знать, что сейчас в «Барнадетт»? Кости и кровь, жертвоприношения и боль…

– Почему полиция не занимается этим? – не унимался Скелет.

Теперь уже настала пора Вимону раздраженно закатить глаза. Слово «полиция» работало на него, как красная тряпка матадора на быка. Служители закона в этих стенах благорасположением не пользовалась. Закон в целом не сверялся с истинной войной между добром и злом.

– Ясное дело почему, – сердито нахмурил брови ангел, – колдовство Эстель обеспечивает дому неприкосновенность.

На худом лице Скелета появилось недоумение, будто он сомневался в услышанном. Но Вимона это не слишком беспокоило:

– Думаю, самое время прочесть молитву изгнания дьявола. Бог должен видеть нашу солидарность. Нашу готовность бороться с демонами и впредь…