Она льнет к нему. Она может уснуть прямо здесь, прямо сейчас, в сумеречном коридоре, прижавшись щекой к его такому мягкому пиджаку. Надо только держаться на ногах.
– Я выпила шампанского. Это не в моих привычках.
– Знаю. Поэтому сейчас мы пожелаем друг другу доброй ночи, но позволите ли вы мне зайти к вам завтра утром?
Ей кажется, будто пузырьки шампанского летают и лопаются у нее в голове, и даже если все остальные переглядываются, ей наплевать.
В коридоре темно, и, потянувшись за его пальто, она задевает подставку для зонтов и едва не падает. Он подхватывает ее, удерживает под локоть.
– Глупости, деточка, ты справилась бы с любыми трудностями. И нам с тобой так хорошо. Идем, мы тут устроили в твою честь маленький праздник. Не каждый день в этом доме творят историю!
И, дорогая моя девочка, я тебя поздравляю. Какая победа! Джеймс говорит, об этом напишут во всех газетах! Какой замечательный итог всех твоих трудов. Мы так гордимся тобой, мы так за тебя рады!
Доктор Моберли. Доктор Алетейя Моберли. Она справилась. И не станет она никому телеграфировать, не станет пить чье-то шампанское, она будет стоять здесь – возле воды, на солнце, потная, умирающая от жажды – и звать себя новым именем.
Знает ли магнат, что случилось с девочкой на картине? Хотя, разумеется, никаких девочек на картине нет, есть только столкновения света и линий, формы и цвета.