Глава 1

Я живу в съемной квартире, отдельно от своей матери, хотя мне всего семнадцать. Моя жизнь похожа на безоблачное небо, которое неожиданно накрыли тучи. Как говорила мама, ей достаточно было видеть меня на катке. Но терпеть моё присутствие еще и дома было ей в тягость. Я вернулась в свою небольшую квартирку, уставшая и измотанная, и рухнула на кровать, не раздеваясь.

Нога всё также болела. Усталость накрыла меня волной, но я знала, что не могу просто так прогнать боль. Я решила отодвинуть штанину джинсов, чтобы посмотреть на свою лодыжку. На ней красовался большой фиолетовый синяк, будто художник немного неаккуратно оставил мазок на моем теле. Кожа вокруг опухла, покраснела, и в тот момент меня охватило чувство безысходности. Я понимала, что теперь меня ждет обязательный трёхнедельный запрет на каток. «Класс», – думала я про себя, глубоко вдохнув и снова рухнула на кровать, уставившись в потолок, когда все вокруг казалось таким бесконечным.

В тот момент, когда я почти заснула, телефон начал обрываться от уведомлений. Я потянулась к нему, и все уставшие мысли о боли, слезах и неудачах сжались в маленький комок гнева, когда я открыла Instagram. Ужаснулась жестокости комментариев под своими фотками. «Эмма Розенберг просто отстой», «Она самая худшая фигуристка в Штате, теперь она больше не мой кумир», «Кимберли Кейн намного лучше» и так далее. Каждый комментарий был как нож, который глубже вонзался в мою душу.

Я отключила интернет и, чтобы не расстраиваться ещё больше, просто выключила телефон. Кто такая Кимберли Кейн? Звучит как наивный вопрос, но именно он терзает меня до сих пор. Девушка, ей столько же, сколько и мне – семнадцать. Это не просто соперница, это отчасти моя Альтер-эго, тот идеальный образ, к которому я стремилась, но никогда не смогу его достичь. А ещё моя мать – её тренер. Как здорово, не правда ли?

Моя мама всегда превозносила Кимберли, на тренировках больше времени уделяла ей, чем мне. Она всегда сосредоточено работала с Кимберли, погружаясь в её успехи, пока я оставалась в стороне, как призрак, бродящий по пустым коридорам.

Каждый раз, когда они вдвоем заливались смехом во время разминки или устраивали очередную съемку для Instagram, я чувствовала, как меня поджигает непереносимое жгучее чувство. Вокруг меня были комментаторы, на каждом шагу я слышала шепоты зависти и укоров, но они были лишь музыкальным фоном к трагедии, которую я переживала каждый день. С каждым новым успехом Кимберли, с каждым её соло на соревнованиях, моё сердце туго сжималось, а мечты о блестящей карьере таяли, как снег на солнце. Забытая и оставленная, я чувствовала себя как недоделанная кукла, время от времени выносимая из коробки, чтобы на миг занять место. Мама любила говорить: «Эмма, ты должна быть лучше. Ты должна стараться больше». Но она не видела, как я стараюсь, как слезы катятся по щекам после каждой тренировки, когда я не могла упорно выполнить какой-нибудь элемент.

У меня оставалось еще немного сил, я встала и подошла к зеркалу. На моем отражении было нечто отталкивающее. Мои запавшие глаза и дрожащие губы выдали состояние глубокой депрессии, которая нарастала во мне, как накопленный лед на лезвии коньков. Я вспомнила, как мама всегда говорила о том, что лед требует собранности и упорства. Но что делать, если самой главной поддержкой является тот, кто добивает тебя?

Я поняла, что не могу сидеть сложа руки и позволять другим определять мое «я». У меня была мечта – вернуть себе не только каток, но и уважение, которое когда-то существовало между мною и мамой. Я достала блокнот, один из немногих, где записывала свои мысли. Ставя перед собой четкие цели, я приняла решение не сдаваться. Не быть лишь «дочкой тренера», а стать личностью, достойной своего места на льду.

Иногда мне казалось, что моя жизнь – это какая-то дразнящая игра, в которой я всегда оказывалась в проигрыше.

Все эти чувства сжались вместе и словно душили меня. Я должна была или оттолкнуться от них, или, в конце концов, сдаться. В тот момент, как я закрыла глаза, я поняла, что в меня кто-то постучал. Это был вопрос, который больше всего меня мучил: могу ли я быть успешной, если моя собственная мать меня ненавидит? Если даже лед, который завораживал меня, стал таким холодным и жестоким?

Весь вечер я провалялась на кровати, глядя в потолок, о чем-то мечтая, и, в конце концов, уснула, полная обиды и разочарования.

Утро настало неожиданно ярким, как будто мир решил напомнить мне о своих просторах вне четырех стен. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь плотные занавески, создали теплое пятно на полу, приглашая меня начать новый день. Я потянулась, а затем, как всегда, направилась к своему неизменному спутнику – зеркалу. Сначала мне не хотелось смотреть на себя, но, собравшись с силами, я заставила взгляд задержаться на своем отражении.

В зеркале смотрела на меня девушка с растрепанными светлыми волосами, которые казались соломенными от недостатка ухода, и уставшими голубыми глазами, выдающими бездну эмоций. Я отметила, как бледность лица контрастирует с нежным румянцем, который мне хотелось вернуть.

– Не вешай нос, – шептала я себе, утирая слезы, потянувшиеся к щекам. Я не заметила, как уснула.

Воспоминания о жестоких комментариях, которые раздались после последней гонки, вновь нахлынули, как неотступный призрак. Они вот-вот поглотят меня, но внутри разгорелся огонь. Да, я не могла кататься, но это не означало, что я сдамся. Я схватила телефон, вновь подключив интернет. В этот раз я сделала осознанный выбор – не читать комментарии, а сосредоточиться на том, что могу улучшить в себе. Я вспомнила, как мечтала о выступлениях в олимпийском сезоне, и одно лишь это напоминание подстегнуло меня.

Сев за стол, я открыла свой любимый блокнот с пожелтевшими страницами и начала записывать мысли. На каждую страницу легли мои размышления – о тренировках, о тех сильных и слабых сторонах, которые требовали работы. Я думала о каждом элементе: о прыжках, о вращениях, о том, как мне нужно улучшить свои шаги. Я мечтала стать фигуристкой, которой могла бы гордиться не только мать, но и я сама.

Дух соперничества начинал окутывать меня, как легкий туман перед восходом. Я чувствовала, что начинается новая глава, и это будет моя история – история Эммы Розенберг, которая не собиралась сдаваться и прятаться в тенях.

Я подняла голову, ощущая, как уверенность наполняет меня. Вспомнила о своих тренировках в ледовом дворце: о холоде, который щекочет щеки, о звуках скользящего по льду конька. Я вспомнила, как скользила, как волнение перед выступлением обжигало мне душу, как волны аплодисментов могли заставить забыть о страхах и сомнениях.

– Я сделаю это! – произнесла я вслух, словно вселяя в себя веру.

Собравшись, я выключила телефон, выбросила из головы все, что могло отвлечь меня, и направилась к катку. Впереди меня ждал день жесткой, но необходимой работы над собой. Воспоминания о недавних неудачах отошли на второй план, уступив место новым целям и планам. Я обрела ясность, которую так долго искала, и знала: эта новая Эмма Розенберг достойна борьбы.

Через час я уже стояла собранная у входа в каток. Волнение заполняло меня, смешиваясь с пронизывающим холодом, проникающим в легкие сквозь тонкие осенние вещи. В какой-то момент я почувствовала легкую боль в левой ноге – это было последствие травмы, о которой все еще шептались вслух. Но я старалась не думать о ней. «Не сейчас,» – повторяла я себе, как заклинание, чтобы отгородиться от страха и неуверенности. Глубокий вдох, и я сделала шаг внутрь.

Свет, вырывающийся из ярких ламп, отражался на гладком льду, заставляя его искриться как драгоценный камень. Я прошла мимо охраны, и, взяв за правило игнорировать сладкие запахи свежей выпечки и горячего шоколада из кофейни, направилась к катку. Подготовка к соревнованиям проходила на глазах, и я заметила свою мать, как всегда, с бордовым блокнотом в руках, а также Кимберли – мою соперницу, вернее, ту, которую все считали фаворитом. Она, грациозно вращаясь, легко исполняла тройной аксель, а в этот момент в груди у меня взметнулась волна зависти. Как же мне хотелось летать также, как она! Я попыталась подавить этот момент; мне нужно было оставаться верной себе, своей мечте. Я подняла голову и направилась к матери.

Когда я подошла поближе, она выглядела сосредоточенной, отдавая указания Кимберли. Внутри меня опять закололись сомнения, но я старалась держаться уверенно. Она обернулась и, увидев меня, нахмурилась.

– Ты что здесь забыла? У тебя же травма, – произнесла она, в ее голосе прозвучало так много пренебрежения, отчего холод прокрался мне в душу.

– Я пришла посмотреть, – ответила я, выжав из себя то, что должно было звучать уверенно. – Раз уж не могу тренироваться, буду наблюдать.

Моя попытка остаться рядом и поддержать себя потерпела крах, как будто я наткнулась на непреодолимую стену.

– Незачем, – фыркнула она, отмахнувшись. – Возвращайся домой.

– Но мама… – начала я, но вскоре была прервана.

Я знала, что нужно сохранять спокойствие, но в тот момент мой голос сорвался, как будто был арестован чьей-то недоброжелательностью. Она продолжала говорить, и в каждом слове слышалось железное постоянство.

– Не надо называть меня так, я же просила, – произнесла она, закатывая глаза, и мне ничего не оставалось, кроме как сжать кулаки от досады. – Я тут подумала…

– О чем ты думала? – перебила я, уже предчувствуя, к чему это ведет.

– Я не могу больше тебя тренировать, – произнесла она, как будто сообщая о погоде.

В ту же секунду я ощутила, как мир вокруг меня разломался на кусочки. Невозможность справиться с ощущениями паники и отчаяния словно нахлынула на меня, придавила так тяжело, что мне захотелось закричать.

– Почему? – выдавила я сквозь стиснутые зубы, в то время как слезы собирались в глазах, но долгое время отказывались вырваться наружу.

– Потому что мне нужно сделать ставку лишь на одну фигуристку, – произнесла она смиренно, даже не дрогнув. – И это Кимберли, ты знаешь это сама.

Сдерживаясь изо всех сил, я ощутила, как слезы всё же рвутся наружу, горячие и обжигающие. Все мои мечты, все годы упорной работы, казалось, сгорели под давлением ее слов. Я не могла представить, как продолжать дальше без поддержки той, которая должна была быть моим самым большим союзником. Как быть той, кто выбросила кольцо для защиты на лед, если поддержка вдруг исчезает?

Я осталась стоять, полностью опустошенная, обнимая себя руками, будто пыталась защитить от холода не только тело, но и душу. Надежда вдруг показалась такой далекой и недостижимой.

Едва сдерживая ком в горле, я развернулась и вышла с катка, не произнеся ни слова на прощание. Каждый шаг ощущался как борьба с невидимой силой, тянувшей меня обратно, словно лед был моим единственным домом. Но не в этот раз.

«Класс. Спасибо тебе, мама», – пробегала мысль в голове, когда слёзы, которые я с таким трудом старалась скрыть, начали катиться по щекам. Я вышла на улицу, где холодный воздух ударил в лицо, принёс с собой облегчение и остроту боли одновременно. Мне было так больно, что я не удержалась и села на ближайшую лавку, закрыв лицо руками, чтобы скрыть от прохожих моё отчаяние. Я больше не хочу быть здесь – ни в этой стране, ни под безразличным взглядом матери.

Внутри меня боролись чувства: горечь утраты, всепоглощающее горе и непонятно откуда взявшаяся надежда. Я вытащила телефон из кармана и набрала номер отца. Мое сердце гулко стучало в ожидании. Звонила в надежде, что он поймёт.

– Алло, – произнесла я, вытирая слёзы, вдыхая холодный воздух, чтобы успокоить себя.

– Эмма, всё хорошо? – его голос звучал так заботливо, что в этом вопросе угадывалась тревога. – Ты плачешь?

– Нет, пап, – произнесла я, хотя улыбка сквозь слёзы выдавала меня. – Я хочу к тебе, можно приеду?

– А как же мама? Что она скажет? – пришлось ответить на его логичный вопрос.

– Она будет не против, – я уверенно произнесла это, хотя внутри всё сжималось от страха и неуверенности.

– Ну хорошо, приезжай, – согласился папа, и я почувствовала, как на меня накатывает новая волна энергии. – Тебе взять билет?

– Нет, я куплю сама. Прилечу ближайшим рейсом, – решила я, когда внутри меня забурлило желание бросить всё и начать заново.

Мы попрощались, а я, встала с лавки, прихрамывая, почувствовала, как светит солнце и как сложно вернуться в ту жизнь, которая отнимала у меня всё. Мысли о будущем крутились в голове: о том, как я уезжаю в Канаду – куда-то вдаль, туда, где смогу начать новую жизнь. Я собрала свои вещи, чувствуя, как надежда переполняет меня. Я не сдамся и продолжу бороться, даже если для этого понадобится покинуть всё привычное.

С чемоданом на перевес я вошла в квартиру матери. Тишина, как толстая завеса, окутала каждую пыльную деталь, и только звук моего тяжелого дыхания нарушал её спокойствие. Мои шаги отражались в стенах, как эхо забытых разговоров. Открывая дверь, я почувствовала знакомый, но чуждый аромат – смесь кофе и недосказанных слов. Каждый уголок квартиры вызывал всплеск воспоминаний, и всё было именно так, как я запомнила, но одновременно совершенно иначе.

Сильно сжав ручку чемодана, я направилась в кухню. На старом деревянном столе остались следы от многочисленных завтраков, вечерних чаепитий, и споров о театре и фигурном катании, которые мы вели с родительской страстью, даже когда наши голоса постепенно становились всё тише. Я присела, положила чемодан рядом и глубоко вздохнула. Воздух напоминал о том тепле, которое мы когда-то разделяли, но ощущалась в нём и горечь потерь.

Я вытащила из кармана листок бумаги и ручку. Слова стали складываться на странице, словно сама бумага звала их к жизни. Я писала, сжимая ручку так, что костяшки пальцев побелели – подчеркивая каждую букву, каждую эмоцию. Это было прощальное послание, которое, возможно, станет отправной точкой для новой жизни. «Я уезжаю в Канаду к отцу, удачи тебе с Кимберли. Надеюсь, она заменит тебе твою дочь». В каждом слове чувствовалась боль – не потому, что я не любила её, а потому, что все наши отношения были замучены недопониманием и горечью, как паутина, в которой запутались наши сердца.

Сжав записку, я придавила её ручкой к столу, будто в попытке зафиксировать на поверхности дерева то, что я не могла убрать из памяти. С каждым вздохом я чувствовала, как разрывается что-то внутри, словно я вырывала свои корни из земли, лишая себя части прежнего «я».

Вдруг взгляд мой упал на старую фотографию на стене – мы с мамой, улыбающиеся, на фоне ледового катка, где когда-то тренировалась. Я помнила, как мне было восемь, когда мы сняли её в тот солнечный день, когда мы вернулись домой, полные вдохновения после очередной успешной тренировки. В моей душе пронзила острая ностальгия, обжигающая сердце, как холодный лед под острыми коньками. Я пробежалась по своему обгоревшему сердцу, но не могла оставаться здесь дольше.

Подняв чемодан, я вновь посмотрела на фотографию – на ту бесконечную надежду, которая когда-то согревала нас обеих. Но эта надежда разомкнулась, как трещина на льду, оставив только пустоту.

Собравшись с силами, я вышла из квартиры и подошла к двери. Этот жест не означал окончательное прощание – он закрывал одну главу и открывал другую. Я знала, что моя жизнь в Канаде будет наполнена новыми испытаниями и теми же мечтами, лишь чуть более далёкими, чем прежде. Каждый шаг за пределами этой квартиры ощущался как освобождение, как новый старт, и в то же время – как печать на старой странице, которая уже никогда не сможет снова стать белой.