Лифт остановился перед нами, двери разъехались в стороны, мы вошли в кабину.

– Знаешь, это просто безумие, – сказала я Ло. У меня вспотели ладони.

– Не бойся, – улыбнулась она. – Мы зайдем на минутку, оглядимся и быстро уйдем, если нам что-то не понравится. Вошли и вышли, о’кей?

– О’кей, – вздохнула я, вот только я совершенно не чувствовала себя о’кей. Мне было страшно и тревожно. Вполне вероятно, сейчас расскажут обо мне то, чего я сама о себе не знаю. Или, того хуже, все это окажется жестокой шуткой.

Оказавшись на пятом этаже, мы прошли по длинному коридору, пока не оказались перед деревянной дверью с изысканной резьбой и изогнутыми медными цифрами 1 и 7. Я негромко постучала. Мне никто не ответил, тогда я постучала громче. За дверью раздались шаги, и мое сердце забилось быстрее.

Повернулась ручка, скрипнули петли. Поток наполненного благовониями воздуха вырвался в коридор, когда перед нами предстала худая женщина с седыми волосами, собранными на затылке в пучок. Когда ее глаза встретились с моими, суровое выражение лица сменилось улыбкой.

– Ах, это ты, Джейн, – произнесла она с сильным акцентом, который я сразу определила как французский. – Я так рада, что ты пришла. Входите, пожалуйста.

Ло вошла следом за мной в квартиру, которая выглядела так, как будто мы оказались в Париже 1890-х годов. Тяжелые шторы из синего бархата не позволяли свету проникнуть через высокие стеклянные окна. В старинных шкафах выстроились безделушки, от фарфоровых балерин до ваз, расписанных сложными узорами. Книжные шкафы от пола до потолка полностью занимали стену справа. Стремянка на роликах позволяла добраться до самых верхних полок.

– Прошу вас, садитесь, – сказала Колетт, указывая на диван, обитый бархатом цвета индиго, с потертыми подушками. – Я приготовлю чай.

Мы с Ло сидели молча, пока она не толкнула меня локтем.

– У меня такое ощущение, будто мы попали в фильм.

– Согласна, – шепнула я. – У меня такое же чувство.

Вернулась Колетт с подносом, на котором стоял дымящийся чайник с чаем и три чашки. Она поставила поднос на кофейный столик, села в кресло напротив нас и сложила руки на коленях.

– Рада видеть тебя, Джейн, – после этих слов Колетт повернулась к Ло. – И кто же тебя сопровождает?

– Это моя подруга Ло, – ответила я, наливая чай Ло и себе. – Я…

– Я рада, что она составила тебе компанию. – Улыбка Колетт увяла. Она посмотрела на Ло, потом снова на меня. – Тебе нужен человек, с которым ты могла бы поговорить.

– Поговорить?

Колетт кивнула.

– Но я обязана спросить. Ты доверяешь ей?

– Разумеется, я ей доверяю, – я говорила так, словно защищалась. – Ло моя давняя подруга.

– Хорошо, – старая женщина удовлетворенно кивнула. – Тогда она должна поклясться, что никогда и никому не скажет того, что услышит сегодня.

Я посмотрела на Ло и с трудом сглотнула. Прежде чем я открыла рот, она поклялась:

– Будь я проклята, если проговорюсь.

При этом Ло подмигнула.

Колетт поджала губы.

– Что ж, ладно, – сказала она. – Джейн, я уверена, что тебе не терпится узнать, почему я прислала тебе такую поздравительную открытку и пригласила тебя сюда.

Я робко улыбнулась.

– Должна признаться, что я несколько смущена.

– И, вероятно, относишься ко всему скептически, – добавила Колетт.

– Честно говоря, да.

– Понимаю. Я отреагировала так же, когда была в твоем возрасте. Но, Джейн, ты должна выслушать то, что я собираюсь сказать тебе, и принять.

Я посмотрела на Ло, которая слушала очень внимательно, потом снова на Колетт.

– И все это, если я соглашусь на ваши условия? – уточнила я.

Колетт встала, подошла к книжному шкафу у дальней стены. Она передвинула стремянку к центру шкафа, поднялась по ней, сняла с самой верхней полки книгу и вернулась к своему креслу.

У нее в руках было старинное издание в кожаном переплете, выгоревшем на солнце. Корешок выглядел потрепанным, по краю расплылось пятно.

– Я расскажу вам историю, – начала Колетт. – Все началось в Париже в 1893 году. – Она сделала паузу и открыла книгу на первой странице. – Там жила бедная, но красивая девушка по имени Элоди. Она торговала цветами на улице в фешенебельном квартале Парижа. Ее тележка стояла напротив дома Люка и Марселины Дюмон, графа и графини Овернских. Марселина отчаянно ревновала Люка, потому что ее муж влюбился в молоденькую цветочницу. Он осыпал ее подарками – меха, драгоценности, – и делал он это на виду у своей жены. Когда Марселина поняла, что Элоди ответила на любовь графа, ее гнев не знал границ, но не потому, что она любила Люка. Нет. На самом деле в сердце Марселины было мало любви. Ее брак был всего лишь деловой сделкой между двумя богатыми парижскими семьями. И все же она ревновала. Однажды на маскараде, куда Элоди должна была прийти по приглашению Люка, Марселина отомстила сопернице. У нее в услужении был один цыган, которого в определенных кругах считали колдуном, способным наслать на человека паралич, сифилис, слепоту или глухоту. Цыган пришел на бал в костюме. Марселина щедро заплатила ему за то, чтобы он причинил вред Элоди. Но когда колдун коснулся ее руки во время танца, он почувствовал незримое присутствие странной и неизвестной силы. Цыган ощутил ауру любви такой мощи, что услышал пение тысячи детей и шепот любви всего города. Стоя рядом с Элоди, он понял, что она источает любовь, огромную любовь.

Я подвинулась к краю дивана.

– Так он сумел заколдовать ее?

Колетт покачала головой.

– Нет, он не смог этого сделать. Колдун не смог себя заставить совершить этот шаг. Элоди была словно роза, воплощенное совершенство, и он не нашел в себе сил проклясть ее. Он поступил иначе.

Я нахмурилась.

– Иначе?

– Цыган наградил Элоди даром.

Я посмотрела на Ло, потом снова на Колетт.

– Он наградил ее даром видеть любовь. С той минуты Элоди могла зайти в комнату или в переполненное кафе и сразу увидеть любовь во всей ее правде и красоте.

Колетт долго смотрела на меня, и я почувствовала, как по моим рукам и спине побежали мурашки.

– У меня тоже есть этот дар, дорогая, – продолжала Колетт. – И у тебя. Дар был передан мне, а я передала его тебе в тот день, когда ты родилась в Шведском госпитале.

Я испугалась.

– Вы принесли зеленый букет. Моя мама помнила вас до дня своей смерти.

– Да. Этот цвет – наследство Элоди. Ее история – это твоя история, и это моя история.

Я покачала головой.

– Я ничего не знаю о любви.

Глаза Колетт встретились с моими и цепко удерживали взгляд.

– Это не так. Это знание в тебе с самого рождения. И ты обязана выполнить определенные условия до твоего тридцатилетия или…

Ее голос прервался.

– Или что? Я превращусь в тыкву?

Колетт положила руку на старинную книгу.

– В этой книге многовековые записи. Когда цыган передал дар Элоди, она была обязана пройти важное испытание, прежде чем вступить во владение этим даром. Чтобы сохранить любовь в своей жизни и видеть ее в жизни других, Элоди предстояло определить шесть типов любви.

– Шесть типов любви?

Колетт кивнула.

– Возможно, ты уже о них знаешь. В шестидесятых годах одна неразумная женщина с нашим даром скопировала одну из страниц книги. В семидесятых годах эта копия попала в руки именитому психологу, и он написал на эту тему бестселлер.

Ло прокашлялась.

– Я слышала об этой книге, – сказала она. – Она называется «Цвета любви», верно?

– Да. – Колетт перевернула страницу старинной книги. – Но людям не известно, что замысел этой книги подсказали вот эти страницы, на которых описаны шесть типов любви.

Она немного помолчала.

– Ты распознала истинную любовь в своей жизни, Джейн?

– Это личный вопрос, и я не знаю, как на него ответить, – ответила я.

Колетт поставила чашку с чаем на кофейный столик.

– Я хотела спросить, видела ли ты любовь в людях, которые близки тебе. Если так, то ты не могла не заметить ее признаков.

Когда я осознала сказанное Колетт, мое сердце забилось чаще. Я сама никогда не влюблялась по-настоящему. Но видела ли я любовь в других? Я постаралась вспомнить, как моя бабушка говорила о дедушке, который умер, когда мне едва исполнилось три года. Она обычно с тоской смотрела на небо и говорила: «Скучаю я по своему парню». А потом я вспомнила мою покойную маму и отца, который ушел от нас, когда я была еще совсем маленькой, поэтому я толком и вспомнить его не могла. Их любовь была сильной и глубокой. Он исполнял для нее серенады, подыгрывая себе на мандолине, стоя под окнами ее квартиры теплыми ночами. Мама много раз рассказывала эту историю, особенно после второго бокала вина. Воспоминания об их любви никогда не прекращали будоражить ее. Они не отпускали маму. И она их не отпускала.

Я повернулась к Колетт и вгляделась в ее лицо.

– Как я могу быть уверенной, что видела любовь, если все любят по-разному?

– Ах, моя дорогая, ты права, – ответила она. – Нет одной формы любви. Этих форм шесть, и между ними существует еще множество оттенков.

– «Пятьдесят оттенков любви», – фыркнула Ло.

Я с досадой посмотрела на нее.

– Подождите… Этот дар, которым, по вашим словам, мы обладаем. И вы говорите, что мы не одни такие?

– Да, – подтвердила Колетт. – Нас всего четырнадцать.

– Но как они?.. Что они?..

– Как закончились их истории, это ты хочешь узнать? – Старая женщина кивнула будто бы своим мыслям. В ее глазах появилось сожаление. – Некоторые выполнили свое предназначение, поэтому вели ту жизнь, которая приносила им удовлетворение и радость. Другие этого не сделали. И я не хочу такой участи для тебя, Джейн. Я хочу, чтобы и ты испытала любовь, которую ты видишь в жизни других людей. Я хочу, чтобы ты пережила это сама.

Я покачала головой.

– Но это не так, – возразила я. – Я не могу видеть любовь.

– Конечно же, ты это можешь, дорогая, – улыбнулась Колетт. – С самого детства твое зрение временами тебя подводит, не так ли?

– Ну да, – согласилась я. – Но у меня опухоль на глазном нерве. Я хожу к неврологу с раннего детства, и врачи уверены, что близки к пониманию причины этого дефекта.

– Это и есть твой дар, – убежденно сказала Колетт, – а не неврологическое заболевание.

Я судорожно глотнула.

– Мне неприятно разочаровывать вас, но мое зрение ухудшается вследствие медицинской аномалии, а не по романтическим причинам.

– Опиши мне то, что с тобой происходит в такие моменты, – попросила Колетт. – Что именно происходит и когда?

Я взглянула на Ло, потом перевела взгляд на Колетт.

– Это случается всю мою жизнь. Я долго думала, что в этом ничего особенного нет и у всех время от времени перед глазами появляется туман. Это беспокоило маму, и она водила меня от одного специалиста к другому. Врачи считали, что виной всему тревога или еще какие-то психологические причины, потому что зрение подводило меня только в присутствии других людей. Этого никогда не случалось, когда я находилась одна. Моя голубоглазая мама пыталась развеселить меня, утверждая, что всему виной мои зеленые глаза. Глаз такого цвета больше ни у кого в семье не было. «Твои глаза похожи на яркие зеленые гладиолусы, – обычно говорила она. – У этих цветов есть и тайное название – лилия-меч, потому что они способны пронзать сердца».

Я снова посмотрела на Колетт.

– У вас тоже зеленые глаза, – удивленно произнесла я.

– Верно. – Колетт сначала улыбнулась и только потом продолжила:

– У всех женщин, обладающих нашим даром, такие глаза.

Я недоверчиво покачала головой.

– Расскажи мне подробнее о том, в какие именно моменты у тебя перед глазами появляется туман, – попросила Колетт.

– Это всегда случается неожиданно, – начала рассказывать я. – Я могу идти по улице, или разговаривать с друзьями, или разглядывать толпу, как вдруг перед моими глазами появляется облако. Многие годы врачи говорили мне, что у меня глазная мигрень. Иногда у меня одновременно начинала болеть голова, но чаще всего это просто туман перед глазами. Порой к нему присоединялось сильное давление изнутри. Это трудно объяснить.

Колетт кивнула.

– И когда это случилось в последний раз?

Я на мгновение задумалась.

– Вчера, в доме моей подруги Элейн и ее мужа Мэтью.

– Ага, – понимающе кивнула Колетт. – И это случилось в тот момент, когда они были вместе?

– Нет. – Я задумалась, вспоминая Элейн, которая готовила рождественский обед в своей кухне. – Она делала пюре из сладкого картофеля и разговаривала с новым соседом. Его зовут… Чарльз.

И в эту секунду я вспомнила тот взгляд, которым они обменялись.

Колетт сцепила пальцы на коленях.

– Теперь ты понимаешь, почему наш дар связан с огромной ответственностью.

Я тряхнула головой.

– Вы же не намекаете на то, что Элейн влюблена в своего соседа? Потому что вы ошибаетесь. Они познакомились только вчера. Элейн и Мэтью до такой степени счастливы в браке, что у некоторых это даже вызывает тошноту.

– Наше зрение никогда не лжет, – твердо сказала Колетт. Ее зеленые глаза сверкнули. Они были более глубокого и насыщенного оттенка, чем мои, напоминая цветом изумруд. – То, что ты увидела вчера, правда, как бы тяжело ни было в это поверить.

Я крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза.

– Трудно поверить? – повторила я. – Практически невозможно.

– Сама любовь, дорогая, не отличается благоразумием, – продолжала Колетт. – Она по природе своей такова, что всегда путает карты. Почему, к примеру, граф влюбился в цветочницу? Или явно счастливая в браке женщина вдруг почувствовала, что ее тянет к едва знакомому человеку в Рождество на ее же собственной кухне? Любовь не всегда логична, но когда ты ее видишь, не узнать любовь невозможно. Джейн, мы можем видеть ее.

На меня нахлынули воспоминания: облако перед глазами, улыбающиеся лица, МРТ, уколы, очки с толстыми стеклами и лекарства. Я снова услышала голос доктора Хеллер: «Ты особенная, Джейн. Я никогда не видела ничего подобного в моей практике».

Я глубоко вздохнула.

– Тебе потребуется время, чтобы это осознать, – сказала Колетт. – Сейчас ты в таком же шоке, в каком была я, когда впервые узнала о моем даре. Но я умоляю тебя постараться понять меня сегодня, потому что от этого зависит твое собственное счастье.

Она вернулась к книге и перелистала несколько страниц.

– Здесь все объясняется. До заката в твой тридцатый день рождения тебе следует определить шесть типов любви. Ты должна увидеть их и записать имена двух людей, а также их историю, для каждой категории. Или…

Голос Колетт прервался. И в эту минуту тишины я почувствовала, как сжалось мое сердце. Что заставило его сжаться? Правда? Понимание?

– Видишь ли, Джейн, если тебе не удастся это сделать, то ты потеряешь способность любить сама. А жизнь без любви… – Колетт замолчала и протянула мне книгу. Она пристально посмотрела на меня. – Жизнь без любви – это, пожалуй, самая худшая судьба из всех, Джейн. Не имеет значения, как ты относишься к нашей встрече, веришь мне сейчас или нет, обещай мне хотя бы подумать о том, о чем мы сегодня говорили. Эрос, Людус, Сторге, Прагма, Мания и Агапе^[1]. Ты должна найти их. Ты не имеешь права отказаться. Дай мне слово, что ты не откажешься.

Я застыла на месте, поэтому Ло взяла у Колетт книгу и кивнула.

– Не беспокойтесь, – сказала моя подруга. – Я прослежу за тем, чтобы она все сделала.

– Спасибо. – Колетт встала. Мы прошли следом за ней к двери, сняли с вешалки свои пальто. Я заметила возле двери старую цветочную тележку. Такие можно было увидеть в Париже в XIX веке, наполненные ландышами и крупными белыми пионами.

Я протянула руку за книгой, которую держала Ло.

– После того как я… гм… выполню свое задание и запишу имена в книгу, что мне с ней делать?

– Ты будешь ее хранить, – объяснила Колетт, – пока не настанет пора сообщить следующей женщине о ее даре.

– Следующей женщине? Но как я ее найду?

Губы Колетт тронула улыбка.

– В тот день, когда родится эта девочка, ты сразу об этом узнаешь. Никаких догадок, никаких сомнений, ты просто будешь это знать, и все. Это случится до заката в день твоего рождения. К этому времени круг уже будет завершен.

Я потянулась к ручке входной двери, но обернулась и еще раз посмотрела на Колетт.

– Послушайте, – сказала я, – я для вас чужая. Почему для вас так важно, чтобы я справилась с заданием? Какое значение это имеет для вас?

Старая женщина снова едва заметно улыбнулась.

– Мы сестры, дорогая. Мы видим в мире, где все слепы.

Колетт коснулась моей руки.

– Неудача не для тебя.