Его отец позволил этим тварям разрастись и захватить власть. Это они, их жестокость погубила Соршу.

– А ведь я могу заключить с тобой уговор, – прошептала Кирена. – Когда настанут иные времена, я позабочусь, чтобы тебе сохранили жизнь.

Дамарис стал холоднее льда.

Дорин молча смотрел на паучиху. Он убрал невидимые руки из ее тела и буквально почувствовал, как семечко магической силы неведомого оборотня потянулось за ним. Чуть ли не умоляло его не уходить.

Дорин улыбнулся паучихе. Та тоже улыбнулась.

Потом он нанес удар.

Невидимые руки обхватили и начали поворачивать ее шею. Волна магии Дорина хлынула внутрь, туда, где находилось украденное семя человеческой магии, и окутала семя защитным коконом.

Дорин держал его в руках, будто птенчика, пока паучиха умирала. Изучал каждую грань магии оборотня, пока птенчик не вздохнул с облегчением и не выпорхнул на долгожданную свободу, а потом умчался с ветром.

Кирена осела на снег. Свет жизни в ее глазах потух.

Почти не задумываясь, Дорин сжег ее тело. Никто не пришел узнать, в чем дело, хотя от пепла исходило сильное зловоние. Под пеплом чернело пятно.

Возможно, с ее помощью он попал бы в Морат. Эта мысль вяло шевельнулась в голове Дорина, когда он смотрел на пятно полуоттаявшей земли.

Он снял руку с эфеса. Меч успокаивался, но с какой-то неохотой.

Он найдет путь в Морат. Сам, когда овладеет искусством превращения.

А паучиха и вся ее порода пусть горят в аду.

Через час Дорин уже лежал в маленьком тесном шатре, где невозможно было вытянуться во весь рост. Вторая подстилка пустовала. Сердце не подчинялось его волевым приказам и продолжало бешено колотиться.

Манона появилась в шатре, когда Дорин заставил себя разуться и накрылся двумя плотными шерстяными одеялами. От них пахло лошадьми и сеном. Возможно, они были даже не одеялами, а попонами, украденными из конюшни. Это его не волновало. Тепло – и на том спасибо.

Манона оглядела тесное пространство, подстилку и покрывала.

– Тринадцать – число нечетное, – сказала она, сочтя это объяснением. – В шатре я всегда была одна.

– Прости, что нарушил твое уединение.

Манона сухо усмехнулась, присела на подстилку и стала развязывать тесемки сапог. Вскоре ее пальцы замерли, а ноздри раздулись.

– Что ты сделал? – спросила ведьма, медленно повернувшись в сторону Дорина.

Дорин выдержал ее взгляд.

– Вчера ты сделала то, что сочла нужным, – сказал он. – Сегодня я.

Он не стал прикасаться к эфесу Дамариса, лежащего рядом. Незачем.

Манона вновь принюхалась:

– Ты убил паучиху.

На ее лице он не заметил и тени осуждения. Только неподдельное любопытство.

– Она представляла для нас угрозу, – пояснил Дорин, мысленно добавив: «И была куском валгского дерьма».

Глаза ведьмы наполнились тревогой.

– Она ведь могла тебя убить.

– Нет, не могла, – улыбнулся Дорин.

Манона наградила его еще одним пристальным взглядом, который он тоже выдержал.

– А ты ничего не хочешь сказать о моем… выборе? – спросила она.

– Сейчас мои друзья сражаются на севере. Возможно, гибнут. Мы не можем неделями обхаживать крошанок, завоевывая их расположение.

Так оно в действительности и было. Жестокая правда. Чтобы снискать хотя бы частичное доверие крошанок, им пришлось пересечь эту черту. Тяжелые, бессердечные решения, но такова оборотная сторона королевской власти.

Манона поняла: Дорин сохранит ее тайну до тех пор, пока она сама этого хочет.

– И никакой благородной отповеди с твоей стороны? – удивилась она.

– Это война, – с той же бесхитростностью ответил Дорин. – Всякое бывает.

Неужто он с готовностью расплатился бы своей бессмертной душой, если бы это позволило остановить нынешнюю бойню? Его душа и так уже была достаточно поломана и замарана. Если ради спасения других придется переступать черту за чертой, он готов. Дорин не знал, в какого короля превратится после всего этого.

Манона хмыкнула, сочтя его слова приемлемым ответом.

– Ты искушен во всякого рода дворцовых интригах, – сказала она, снова принимаясь за кожаные тесемки на сапогах. – Как бы ты обыграл эти мои… взаимоотношения с крошанками?

– Сейчас все карты – в их руках, – сказал Дорин, положив левую руку под голову. – В этом – твоя главная сложность. Ты нуждаешься в них гораздо сильнее, чем они в тебе. Единственная карта, которую ты до сих пор считала своим козырем, – твое происхождение. Но крошанки отвергли и ее. И разгром Желтоногих не помог. Так как нам убедить их в ценности твоей карты? Как заставить их поверить, что они действительно нуждаются в крошанской королеве – единственной продолжательнице королевской династии?

Дорин задумался над своим вопросом. Манона молчала.

– Есть заманчивая перспектива: восстановить мир между крошанками и Железнозубыми, но ты… – Дорин поморщился. – Ты более не считаешься будущей главой клана Черноклювых. Значит, ты даже не можешь выступать от имени своего клана, не говоря уже о всех Железнозубых. Что остается? Договор, заключаемый от имени отряда Тринадцати. Его никто не признает.

Манона сбросила сапоги и легла. Устремила взгляд в низкий потолок.

– Всему этому тебя научили в твоем стеклянном замке?

– Да.

Пока он не превратил замок в груды осколков и облака пыли.

Повернувшись на бок, Манона подперла голову рукой. Светлые волосы, выбившиеся из косы, обрамляли ее лицо.

– Ты ведь не сможешь силой своей магии… попросту заставить их?

– Мне такие способы неизвестны, – сдержанно рассмеялся Дорин.

– Но Маэва как-то сумела проникнуть в разум принца Рована и убедить его, что та женщина и есть его истинная пара.

– Я вообще не представляю, какой магической силой обладает Маэва, – поморщился Дорин.

Что она тогда сделала с Рованом? Что творила нынче с разумом террасенской королевы?..

– И потом, мне как-то не хочется ставить опыты на потенциальных союзницах.

– Меня вообще ничему такому не учили, – вздохнула Манона.

«Странно, если бы тебя учили искусству дипломатии», – подумал Дорин.

– Хочешь услышать мое откровенное мнение? – спросил он.

Золотистые глаза вперились в него. Ведьма едва заметно кивнула.

– Найди то, что для крошанок особенно важно, и обрати это себе на пользу. Как ты думаешь, что могло бы заставить их пойти за тобой и увидеть в тебе настоящую крошанскую королеву? Вчерашнее сражение создало крупицу доверия, однако они не спешат тебя признавать. Возможно, Гленнис тебе что-то подскажет.

– У старухи спрашивать рискованно.

– Ты ей не доверяешь?

– А с какой стати мне ей доверять?

– Она – твоя прабабушка. Встретила тебя вполне приветливо, а не приказала убить на месте.

– Моя бабушка тоже не приказывала… до поры до времени.

Лицо Маноны осталось бесстрастным, но пальцы впились в кожу головы.

– Вот тебе пример, – продолжал Дорин. – Аэлине требовалась поддержка микенианского флота. Но соплеменники капитана Рульфа веками прятались по бесчисленным островам и никуда плыть не желали. У них существовало поверье: в Террасен они вернутся, если вдруг снова появится морской дракон. Когда-то морские драконы были их союзниками, однако потом бесследно исчезли. И Аэлина устроила им явление морского дракона. Она выманила небольшой валгский флот для нападения на Бухту Черепов, выбрав такое время, когда пиратская столица была наиболее беззащитной. И в разгар сражения на помощь микенианцам приплыл морской дракон, сотворенный силой магии.

– Дракона звали Лисандрой, – усмехнулась Манона.

Дорин кивнул.

– И что, микенианцы купились на это?

– Поголовно. Аэлина вовремя узнала, чем можно привлечь их на свою сторону. Вот и подумай, чем ты смогла бы привлечь крошанок.

Манона вытянулась на подстилке, поигрывая красным лоскутом в косе.

– Утром спрошу у Гисланы.

– Сомневаюсь, что Гислана это знает.

– Ты всерьез считаешь, что мне нужно спрашивать у Гленнис?

– Да, всерьез. Думаю, она тебе поможет.

– С какой радости?

На лице Маноны появилось мимолетное выражение… ненависти к самой себе. Дорин видел его не впервые. А ее соратницы? Открывалась ли ведьмам отряда Тринадцати эта потаенная черта ее характера?

– Когда-то мать Гленнис выполнила просьбу своей королевы и увезла новорожденную наследницу, дабы не прервался род крошанских королев. Твой род. Думаю, старуха не просто так рассказала тебе эту историю. Гленнис намекала: в случае чего она сделает то же самое.

– Тогда почему бы не сказать напрямую?

– А ты, случайно, не заметила, что твое появление не вызвало у крошанок взрыва ликования? Даже эта уловка с атакой Желтоногих не изменила их отношения к тебе и твоим ведьмам. Гленнис умеет вести игру. Тебе тоже нужно обучиться. Прежде всего узнать, что привело их в этот лагерь, а затем обдумывать следующий свой шаг.

Губы Маноны плотно сжались, затем изогнулись в улыбке.

– Хорошо же твои учителя тебя научили, короленок.

– Когда тебя растит тиран, находящийся под властью демона, это имеет свои преимущества.

Дорин говорил спокойно, но в душе начинал бурлить гнев.

Манона смотрела на белый след от ошейника. Дорин ощущал ее взгляд почти как прикосновение.

– Ты продолжаешь его ненавидеть.

– А с чего мне его любить? – удивился Дорин.

Лунно-белые волосы ведьмы тускло блестели в полутьме шатра.

– Ты мне рассказывал, что он был человеком. Глубоко внутри он оставался человеком и, насколько возможно, пытался тебя уберечь. Однако ты и сейчас его ненавидишь.

– А если я и сейчас считаю неприемлемым то, каким образом он меня уберегал?

– Но твою целительницу убивал не человек. Демон.

– Это ничего не меняет, – стиснул зубы Дорин.

– Так ли уж не меняет? – нахмурилась Манона. – Сколько живут одержимые валгскими демонами? Считаные месяцы. Ты сам едва выдержал подселение.

Дорину стоило волевых усилий, чтобы не содрогнуться от ее безжалостно правдивых слов.

– Твой отец продержался несколько десятков лет.

Ведьма смотрела ему в глаза. Дорину было не привыкать выдерживать ее взгляд.

– Если ты пытаешься сделать из моего отца подобие благородного героя, не трать время понапрасну. – Дорин хотел на этом прекратить разговор, но не удержался от вопроса: – А если бы тебе сказали, что твоя бабушка в глубине души – добрая и заботливая, что она вовсе не хотела убивать твоих родителей и многих других? И, даже приказывая тебе убить твою сводную сестру, она делала это «по стечению обстоятельств». Ты бы легко поверила и столь же легко простила бы ее?

Взгляд Маноны скользнул вниз, к шраму на животе, скрытому под одеждой. Дорин приготовился услышать гневный ответ, но услышал совсем другое:

– Устала я от разговоров.

Прекрасно. Он тоже устал.

– Можешь предложить какое-то иное занятие, ведьмочка?

Голос Дорина стал хриплым. Он знал: Маноне прекрасно слышен бешеный стук его сердца.

Манона молча переползла на его подстилку, так что оказалась сверху. Волосы из ее разлохматившейся косы скрыли лица обоих.

– Я же сказала, что не хочу говорить, – выдохнула она, наклоняясь к его шее и касаясь зубами белого шрама.

Дорин негромко застонал и раздвинул ноги, упершись бедрами в бедра ведьмы. Его дыхание стало прерывистым. Рука сама двинулась по спине Маноны.

– Ну так закрой мне рот, – прошептал он, обхватывая ее ягодицы.

Манона слегка покусывала ему шею и подбородок. Никакого намека на железные зубы, однако Дорин чувствовал их присутствие, словно изящный меч, занесенный над его головой.

Только наедине с Маноной ему не требовались объяснения. Только с нею он мог быть самим собой, а не королем или еще кем-то. Только в ее объятиях у него исчезало всякое самоосуждение, он забывал горечь поражений и тяжесть грядущих дел.

Наслаждение и блаженные минуты полного забвения.

Рука Маноны нашла пряжку его пояса, он потянулся к ее поясу, и все остальное происходило без слов.

За одним их слиянием вскоре последовало другое, что притупило напряженность Маноны, но лишь отчасти. Проснувшись, она с удивлением обнаружила, что снаружи еще светло. Вчерашний налет сбил привычный ход времени. День выдался пасмурный. Под свист ветра Манона оделась, решив побеседовать с Гленнис.

Адарланский король продолжал спать, завернувшись в покрывала, которые они соединили для большего тепла. Может, он и хотел держать Манону в объятиях, но она не позволила. Когда все кончилось, она повернулась к нему спиной и закрыла глаза. Дорин не возражал. Два слияния подряд утомили его, и он быстро заснул. Под его негромкое похрапывание Манона обдумывала, с чего начнет разговор со старухой.

Наверное, стоило разбудить Дорина и взять его с собой. Уж он-то умел вести подобные игры и думать с позиции короля.

Ей вдруг вспомнилось, как рано утром он убил паучиху. Ни капли жалости. Так она сама вчера расправлялась с Желтоногими. Магия Дорина здорово помогла отряду Тринадцати. Но позволить ему вместе себя говорить с Гленнис? Нет, это был бы удар по ее ведьминому достоинству. Она бы лишилась права называть себя ведьмой, если бы свалила разговор на Дорина.

Гленнис занимала самый большой шатер. Манона вошла туда, даже не спросив разрешения, и выпалила с порога:

– Мне нужно с тобой поговорить.

Гленнис сидела перед бронзовым зеркальцем, в котором отражались складки ее красного плаща.

– Поговорить, не дождавшись трапезы? Правда, ее время сбилось из-за… вчерашнего. Своей порывистостью ты явно пошла в отца. Трастэн всегда врывался ко мне в шатер, и каждое дело у него было неотложным. Я едва могла его уговорить немного обождать и поесть самому.

Манона мысленно отмахнулась от сведений об отце. У Железнозубых не бывало отцов. Только матери, бабушки и так далее. Так издавна повелось. Хотя ей и было любопытно, где и как он повстречал Лотиану Черноклювую и что побудило их отбросить многовековую вражду.

– Как мне склонить крошанок на свою сторону? Как убедить их поддержать нас в этой войне?

Гленнис разгладила складки на плаще.

– Только крошанская королева способна возжечь Пламя Войны и призвать каждую ведьму.

– Пламя Войны? – переспросила Манона, удивляясь искреннему ответу.

Гленнис кивнула на вход в шатер:

– У каждой крошанской семьи есть очаг, который путешествует с ними по всем лагерям и иным жилищам. Огонь в этом очаге никогда не гаснет. Пламя в моем очаге берет начало со времен Ведьминого города. Брэннон Галатиний передал Рианноне искру вечно горящего огня. Когда моя мать спасала новорожденную принцессу, она взяла и огонь, поместив его в золотой шар. С тех пор он продолжал гореть в каждом королевском крошанском очаге.

– А что было с огнем, когда магия исчезла на целых десять лет?

– Наши провидицы заранее знали, что магия исчезнет и вместе с нею погаснет магическое пламя. Мы заблаговременно зажгли от магического огня несколько обычных и поддерживали их. Да, он исчез на целых десять лет, а нынешней весной, вместе с возвращением магии, вспыхнул в очаге, где мы видели его в последний раз. – Прабабушка повернулась к Маноне. – Когда крошанская королева созывает своих подданных на войну, пламя из королевского очага разносят по всем очагам лагерей и селений. Прибытие пламени служит призывом. Но на такое способна лишь настоящая крошанская королева.

– Значит, мне достаточно взять пламя из этого очага и соберется целая крошанская армия?

– Нет, – засмеялась старуха. – Прежде тебя должны признать королевой.

– А этого как я могу достичь? – скрипнув зубами, спросила Манона.

– Мне ли отвечать на твой вопрос?

Маноне понадобилось все самообладание, чтобы не выпустить железные ногти и не пройтись ими по шатру Гленнис.

– Почему вы оказались здесь, в этом лагере?

– Разве я тебе вчера не сказала?

Манона топнула ногой. Заметив ее нетерпение, старуха усмехнулась:

– Мы сделали остановку по пути в Эйлуэ.

– Эйлуэ? – встрепенулась Манона. – Если вы решили убежать от войны, должна вас огорчить: это королевство познало ее сполна.

Эйлуэ так и не оправилось от последствий жестокого адарланского вторжения. Маноне вспомнились многочисленные встречи с Эраваном. Он постоянно держал Эйлуэ в поле своего внимания и, казалось, особо заботился, чтобы южное королевство оставалось раздробленным.

– Нам это известно, – сказала Гленнис. – Но мы получили весть от наших южных очагов о возникшей угрозе. Мы отправляемся на встречу с уцелевшими эйлуэйскими военными отрядами. Будем сражаться со всеми ужасами, какие послал туда Морат.

Значит, на юг, а не на север. Не в Террасен.

– Ужасы, которые Эраван намеревается обрушить на Эйлуэ, – просто маневр, чтобы вас разделить, – сказала Манона. – Удержать вас от оказания помощи Террасену. Он догадался, что я пытаюсь собрать крошанских ведьм. Эйлуэ все равно потеряно. Полетим с нами на север.

Старуха покачала головой:

– Возможно, и потеряно. Но мы дали слово и сдержим его. Наш путь лежит в Эйлуэ.