Цитаты из книги «В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль»

Он отказывается от стандартной хронологии и вместо этого ищет характерные формы и ключевые моменты, от которых зависит жизненный поворот, – те моменты, когда человек делает выбор в отношении какой-то ситуации и тем самым меняет все. В эти ключевые моменты мы застаем человека в самом акте превращения существования в сущность.

Она показала, как выбор, влияние и привычки могут накапливаться в течение всей жизни, создавая структуру, из которой трудно вырваться.

они отождествляют себя со своим «имманентным» образом, а не со своим «трансцендентным» и свободным для себя сознанием. Официант делает это на работе; женщины делают это круглые сутки и в гораздо большей степени.

Иными словами, женщины большую часть своей жизни живут в том, что Сартр назвал бы недобросовестностью, притворяясь объектами.

Женщины постоянно пытаются изобразить себя такими, какими бы они выглядели для мужского взгляда. Вместо того, чтобы смотреть на мир так, как он предстает перед ними (как человек, подглядывающий в замочную скважину), они сохраняют точку зрения, в которой они являются объектами (как тот же человек, заметивший шаги в коридоре). Именно поэтому, по мнению де Бовуар, женщины так много времени проводят перед зеркалами. Именно поэтому и мужчины, и женщины неявно воспринимают женщин как более чувственный, более эротизированный, более сексуальный пол.

Судя по обсуждению сексуальности в «Бытии и ничто», сартровская любовь – это эпическая борьба за точку зрения, а значит, и за свободу. Если я люблю тебя, я не хочу напрямую контролировать твои мысли, но я хочу, чтобы ты любил и желал меня и сам отдавал свою свободу мне. Более того, я хочу, чтобы ты видел во мне не условную и несовершенную личность, как все остальные, а «необходимое» в твоем мире существо.

Как гласит часто цитируемая и часто неправильно понимаемая финальная строка пьесы: «Ад – это другие». Сартр позже объяснял, что не имел в виду, что другие люди – это ад в целом. Он хотел сказать, что после смерти мы застываем в их представлении, не в силах больше противостоять их интерпретации. При жизни мы еще можем что-то сделать, чтобы управлять впечатлением, которое мы производим; после смерти эта свобода уходит, и мы остаемся замурованными в воспоминаниях и восприятии других людей.

Я поглощен тем, что вижу, и напряженно всматриваюсь. Затем я слышу шаги в коридоре – кто-то идет! Вся обстановка меняется. Вместо того чтобы погрузиться в происходящее в комнате, я осознаю себя подглядывающим, и именно таким я покажусь третьему лицу, идущему по коридору. Мой взгляд, когда я подглядываю через замочную скважину, становится «взглядом, на который смотрят». Моя «трансцендентность» – моя способность изливаться из себя на то, что я воспринимаю, – сама «трансцендентна» трансцендентности другого. Этот Другой обладает силой наложить на меня печать определенного типа объекта, приписывая мне определенные характеристики, а не оставляя меня свободным. Я борюсь с этим, контролируя образ, который увидит этот человек, – так, например, я могу искусно притвориться, что просто завязываю шнурок, – и тогда он не заклеймит меня мерзким вуайеристом.

Если я один, парк удобно располагается внутри моей перспективы: все, что я вижу, предстает передо мной. Но тут я замечаю человека, который идет мне навстречу. В этот момент происходит колоссальный сдвиг. Я осознаю, что этот человек также организует вокруг себя собственную вселенную. По выражению Сартра, зелень травы поворачивается как к другому человеку, так и ко мне, и часть моей вселенной «дрейфует» в его сторону. Исчезает и часть меня, поскольку я являюсь объектом в его мире, как он сам – в моем. Я больше не являюсь чистым воспринимающим небытием; у меня есть внешняя оболочка, которую, как я знаю, другой может видеть.

Здесь она опиралась на Гегеля, которого читала во время войны и который анализировал, как соперничающие сознания борются за господство, причем одно играет роль «хозяина», а другое – «раба». Господин воспринимает все со своей точки зрения, что вполне естественно. Но, как ни странно, так же поступает и раб, который связывает себя в узел, пытаясь представить мир с точки зрения хозяина – «отчужденная» перспектива. Он даже перенимает его точку зрения на себя, представляя себя как объект, а его – как субъект. Эта вывернутая структура в конце концов рушится, когда раб приходит к выводу, что он все делает наоборот, и что все их отношения строятся на работе, которую он выполняет – на его труде. Он восстает и тем самым наконец-то обретает сознание.