– Да, но теперь не знаю, что делать. Видите ли, ее отец катиб у Аглабидов в Кайруане. У старика большие связи, он заведует диваном переписки. Начнет теперь козни строить против меня. К тому же здешний правитель затаил на меня зло. Вообразите, что будет. Одна надежда на вас, раис. Я вам помог, не думая ни о чем. Не оставьте меня оного перед ними.

– Я попрошу вазира, чтобы он замолвил за вас слово перед правителем Багдада. Я знаю, что должность начальника мауны^[51] сейчас свободна.

– Благодарю вас, раис, – Ахмад Башир заметно повеселел. – Расскажите, как там при дворе? Интересная, наверное, жизнь – приемы, выезды.

Абу Хасан обглодал ножку куропатки, вытер губы и сказал:

– Я бы поменялся с вами местами, если бы это было возможно.

– Да что вы говорите?

– А вот представьте, что сейчас, в эту жару вам назначена аудиенция. Так вы должны под свою одежду надеть джуббу, стеганую ватой.

– Зачем?

– Чтобы не выступал наружу пот. Да, да. А какая мука эти приемы. Придворный в присутствии халифа должен как можно меньше смотреть по сторонам, оборачиваться, двигать руками или другими частями тела, переминаться с ноги на ногу, чтобы отдохнуть. Никто не имеет права шептаться с кем-либо, подавать соседу знаки. Стоя перед халифом, нельзя читать никаких записок, кроме тех, что нужно прочесть по его желанию. Придворный должен стоять, с того момента как он вошел, и до того, как уйти, на соответствующем его сану месте. Боже упаси встать на место, предназначенное высшему или низшему рангу, разве что халиф сам подзовет. Нельзя двигаться, пока говорит халиф, и нельзя продолжать стоять, когда беседа окончилась. Надо сдерживать смех. Совершенно запрещено сморкаться и плевать, кашлять и чихать. Таким образом, самый лучший придворный, который безгласен и бесплотен.

– Как все сложно, – сказал озадаченный начальник полиции.

– Сложно, – усмехнулся Абу Хасан, – это, мой друг, несложно, это можно запомнить. Бывают ситуации, для которых нет предписаний. Я расскажу историю для наглядности. Вазир Убайдаллах стоял перед самим ал-Мутадидом^[52], да благословит его Аллах. В это время стороной проводили льва. Вдруг лев вырвался из рук надсмотрщика. Поднялся переполох, люди бросились врассыпную. Убайдаллах тоже бежал в испуге и забрался под трон, а ал-Мутадид остался сидеть на своем месте. Когда льва схватили, халиф сказал:» Как слаб ты духом, Убайдаллах. Лев не схватил бы тебя, ему бы не позволили…» Что, вы думаете, ответил вазир? Он сказал: «Мое сердце, о эмир верующих – сердце катиба, а душа – душа слуги, не хозяина». Когда он вышел, друзья стали укорять его за трусость, а он сказал им: «Я поступил правильно, а вы ошибаетесь. Клянусь Аллахом, я не боялся льва, ибо знал, что он не настигнет меня, но я решил, что халиф, видя мою нерешительность и нерасторопность, будет мне доверять, и не будет опасаться, что я причиню ему зло. Если бы он увидел мое мужество и отвагу, он бы задумался о той опасности, которую я могу для него представлять. И тогда над моим благополучием нависла бы угроза».

Ахмад Башир наполнил кубки и сказал:

– Как это неожиданно. Не сразу это может прийти в голову. А ведь он прав, этот вазир. Умнейший человек.

– Он умер два года назад. Я начинал службу при нем.

Абу Хасан пригубил вино.

– Да, друг мой, при дворе необходимо обдумывать каждый шаг. Особенно трудно проходится поэтам. Вот, к примеру, что случилось с Абу Наджмом^[53]?

– Что?

– Он прочел халифу ал-Малику^[54] свою касыду, которая начинается словами: «Слава Аллаху, мудрому, дающему, он одаривает и не скупится…» А заканчивается словами: «Солнце стало подобным косоглазому». Ал-Малик подумал, что поэт обругал его, и приказал отрубить ему голову… А на слова поэта, Руммы^[55], который прочитал: «Почему льется вода из глаз твоих, как будто она течет из бурдюка» Халиф сказал: «Не из моих, а из твоих глаз сейчас польются слезы». Приказал повалить его и всыпать палок.

– Пожалуй, я не буду меняться с вами местами, – сказал Ахмад Башир.

– И это верно, – отозвался Абу Хасан, прислушиваясь к звукам лютни, доносившимся с женской половины дома.

– Хорошо играет, – заметил он.

– Нравится? – одобрительно спросил Ахмад Башир. – Это рабыня играет, хотите, подарю ее вам?

– А что я с ней буду делать?

– Как что? – удивился начальник.

– Да нет, не в этом смысле. Что я с ней здесь буду делать? Доставить ее в Багдад обойдется мне дороже, чем купить рабыню на Суке^[56]. Надо будет купить ей лошадь, дорожное платье, кормить, поить. Ведь еда в дороге обходится намного дороже, чем дома.

– Да это верно. Я об этом как-то не подумал. Вот что значит чиновник из Багдада. Сразу все предусмотрел.

Абул-Хасан поднялся из-за стола и стал раскланиваться. Начальник полиции стал его удерживать.

– Посидите подольше. Когда еще увидимся. Вы такой приятный собеседник.

– Нет, нет. Предстоит дальняя дорога, нужно как следует отдохнуть. Благодарю за угощение и отдельно за помощь, которую вы мне оказали в поимке Убайдаллаха. Обо всем будет подробно изложено в моем докладе на имя халифа ал-Муктафи, да благословит его Аллах. Я уверен, что он вознаградит вас в той мере, которую вы заслуживаете.

Сахиб аш-шурта крикнул дежурного мухтасиба и велел проводить Абу Хасана в кайсару. На этом они и раскланялись.

Абу Хасан не уехал на следующий день. Проснувшись наутро, он вдруг подумал о превратностях судьбы. Мало ли что может произойти с Убайдаллахом за то время, пока повернется колесо правосудия. Он может умереть от тюремных лишений, его могут освободить единомышленники. О то чтобы везти мятежника в Багдад не было указаний. Но потом пойди докажи, что ты поступил правильно, оставив его в местной тюрьме. Нелишним будет допросить его, а протокол допроса взять с собой. Предусмотрительность героя красит.

Когда Ахмад Баширу доложили чуть свет, что его хочет видеть некий чиновник из Багдада, начальник полиции спросонок подумал, что это когда-то было, и он пребывает в дурной бесконечности повторяющихся событий. Он был немало удивлен, увидев перед собой вчерашнего гостя.

– Что случилось? – встревожился начальник.

– На радостях я забыл его допросить, – сказал Абул-Хасан. – Это необходимо сделать прямо сейчас. Вынужден вновь просить вас о помощи.

– Ну что ж, – улыбнулся Ахмад Башир, он был рад возможности вновь услужить человеку, от которого зависела его дальнейшая судьба, – это мы сейчас устроим. Доставить его сюда или пойдем в тюрьму?

– Как скажете, мне нужно, чтобы он ответил на все мои вопросы, а не изображал из себя героя.

– Понимаю, – сказал сахиб аш-шурта, – есть такой человек, ему все говорят правду. Прошу следовать за мной.

– Нужен еще доверенный человек, который запишет все, что скажет арестованный и не будет об этом болтать.

Ахмад Башир вызвал Бахтияра и приказал ему:

– Найди мне доверенного человека, грамотного, с замком на устах.

Бахтияр на секунду задумался, улыбнулся и ответил:

– Раис, там у меня сидит ходжа Кахмас, ну тот, кого мы засылали на собрании, богослов.

– Что ему нужно?

– С жалобой пришел, говорит, угрожают расправой.

– Кто ему угрожает?

– Не знаю раис, он уверяет, что исмаилиты. Возьмите его с собой в качестве писаря, все равно я не знаю, что с ним делать.

– Ладно зови его.

Комната для допросов находилась в подземелье. Это было сырое помещение со стенами, выложенными из неотесанного камня. У стены стояла лавка, стол для писаря. За ним сидел человек с недовольным выражением на лице. Стражники привели Убайдаллаха, привычными движениями подняли его связанные руки и зацепили за крюк, торчащий из потолка. Появился человек с повязкой на лице, в руках у него был небольшой ящик.