Имран остался один. Огляделся и, подойдя к дверному проему, выглянул во двор. Две маленькие девочки играли в куклы. Некоторое время Имран с улыбкой глядел на них. Затем вспомнил своих детей и, скривившись от сердечного холода, присел на корточки, продолжая наблюдать за девочками.

– Бог не дает мальчиков, – сказал Бургин.

Имран не заметил, как тот возник за его спиной.

– Не теряй надежды, – поднимаясь, сказал Имран.

Красильщик улыбнулся и спросил:

– У тебя есть дети?

– Есть.

– Да храни их Аллах.

– Да хранит Аллах твоих детей.

В эту минуту Абу Хасан, следуя за мальчишкой посыльным, вошел в мастерскую. Мальчишка исчез за пологом, и тут же оттуда выглянула голова хозяина.

– Прошу вас сюда, господин, – пригласил он гостя.

* * *

Абу Хасан покинул мастерскую красильщика во второй половине дня и направился в мечеть на молитву салят аль-аср^[17], во время которой он должен был встретиться с начальником полиции. Добравшись до мечети, Абу Хасан обошел ее со всех сторон. Стены были сложены из обоженного кирпича и покрыты известковой обмазкой, которая местами облупилась и попадала на землю. Сама стена была расчленена пилястрами и укреплена по углам башенными выступами. В нескончаемой длине белых стен и в монотонном чередовании пилястров было что-то неестественное. Он почувствовал головокружение и он вернулся к входу, прошел через портал и очутился в залитом беспощадным солнечным светом мощеном дворе. Абу Хасан огляделся. По периметру двор окружала открытая арочная галерея. Высокий айван оформлял вход в молитвенный зал. В центре двора находились два низеньких колодца, их украшали прорезанные мраморные базы античных колон. До начала молитвы еще оставалось время, и Абу Хасан решил подняться на минарет. Узкие стертые ступени в толще башни, обвиваясь вокруг глухого центрального столба, привели его на верхнюю площадку, откуда открывался вид на бескрайнюю ровную степь и раскинутые на ней древние кладбища. Сверху здание мечети представляло собой неправильный четырехугольник, а город казался составленным из мелких кубиков.

Абу Хасан шел за махди третий год, начиная с того времени, когда тот, покинув Саламию, возглавил карматские восстания в Сирии и Ираке.

Его деятельность не на шутку встревожила халифа, и он отдал приказ о его задержании Задумавшись, чиновник не услышал звука шагов и поэтому вздрогнул от неожиданности, когда, повернув голову, увидел муэдзина^[18]. Это был человек лет тридцати с редкой бороденкой. Он постоял, бормоча под нос: «Нет Бога, кроме Аллаха и Мухаммад пророк его», затем вдруг замер и неожиданно спросил, глядя на Абу Хасана:

– Кто здесь?

Муэдзин был слеп^[19].

Абу Хасан, помедлив, отозвался.

– Что ты здесь делаешь? – строго спросил муэдзин.

– Смотрю, не идет ли махди, – неожиданно для самого себя, ответил Абу Хасан.

Муэдзин провел ладонями по воздуху, пытаясь коснуться собеседника. Черты лица его смягчились.

– Это правда, – спросил он, – что махди восстановит справедливость?

– Так говорят, – уклончиво сказал Абу Хасан.

– Значит, он вернет мне зрение, – блаженно улыбаясь, сказал муэдзин.

– Я не знаю, – осторожно ответил Абу Хасан.

– Должен вернуть. Это же несправедливость, то что я рожден слепым. За какие грехи я наказан?

Абу Хасан молчал.

– А ты знаешь, что сказал ибн Исхак^[20]?

– Нет.

– Ибн Исхаку рассказал Саур Йазид, со слов некоего знающего человека, что посланник Аллаха с одним из братьев пас ягнят за шатрами, и тут подошли к нему два человека в белых одеждах, в руках они держали золотой таз, полный снега. Они схватили Мухаммада, вынули его сердце, рассекли его, извлекли из него черный сгусток крови и выбросили его. Потом они обмыли сердце этим снегом.

Муэдзин помолчал, а затем сказал, мечтательно улыбаясь:

– Я очень хочу увидеть золотой таз полный белого снега. Наверное, это очень красиво.

– Да, – подтвердил Абу Хасан, – хотя сам никогда этого не видел.

– Махди придет с севера, – сказал муэдзин.

– Почему с севера?

– Я чувствую, – сказал муэдзин, затем добавил, – а теперь уходи, здесь нельзя находиться посторонним.

Спускаясь по ступенькам, Абу Хасан услышал протяжный крик муэдзина, а затем слова азана^[21]: «О верующие, придите в дом молений».

* * *

У двери сидел человек и, раскачиваясь, что-то напевал. В сгустившихся сумерках еще можно было разглядеть, что это дервиш.

– Эй, сеид^[22], – обратился к нему Имран, – где тут собрание?

Дервиш перестал петь и подозрительно глянул на Имрана:

– Какое ты ищешь собрание, прохожий?

– Я ищу тех, кто ждет седьмого совершенного.

Дервиш поднялся, толкнул дверь и крикнул в темноту сада:

– Эй, Алим.

Появился новый человек, приблизился вплотную к Имрану и спросил, сверля взглядом:

– Кто такой, раньше я тебя не видел?

– Я сегодня из тюрьмы бежал, – объяснил Имран, запинаясь и опуская взгляд, – товарищ мой по камере, много говорил о вас.

– Как его зовут?

– Имени я не знаю, он называл себя рафиком^[23], умер два дня назад.

– А кто ты?

– Меня зовут Имран.

– За что тебя посадили?

– Я убил мутаккабиля. Я родом из деревни Гадрут.

Человек переглянулся с дервишем. Тот кивнул.

– Проходи, – сказал Алим.

Следуя за хозяином, Имран прошел через сад. У дверей дома провожатый остановился и сказал:

– Ты опоздал. Входи и не мешай никому. Сядь, где найдешь место.

Имран согласно кивнул и открыл дверь.

У стены, завешенной белой тканью, стоял оратор, замолчавший при появлении нового человека. На Имрана зашикали, потянули за полы джубы.

– Садись, садись, – послышались голоса. Комната была полна людей. Имран опустился на пол и сел, скрестив ноги.

– Продолжай, просим тебя, – крикнул кто-то.

Человек, стоящий у стены, согласно кивнул, протянул руки к лампадам, стоящим слева и справа от него, сделал руками жесты, словно гладил их (его огромная тень за спиной повторила эти движения) и продолжил:

– …Рассказывают также, что посланник Аллаха – да благословит его Аллах и да приветствует – сказал: «Пользуйтесь индийским алоэ, в нем – семь лекарств». Он также сказал: «Лучшее благовоние – мускус». Он умащал себя алоэ, в которое добавлял камфару. Уважаемые горожане, обращаю ваше внимание на то, что идеальным соотношением частей в благовонии он назвал число семь.

Запомните это число. А вот что сказал Ибн Хишама со слов Вахб Кайсана, которому рассказал Убейд: «Посланник Аллаха проводил в уединении целый месяц каждый год и кормил приходивших к нему бедняков. А когда заканчивалось это месячное уединение, первое, что он делал, выйдя из своего уединения, – приходил к Каабе^[24] и совершал обход ее семь раз, прежде чем войти в свой дом».

А теперь хочу напомнить вам, что на небе имеется семь планет: Мы знаем семь различных металлов, а именно: золото, серебро, железо, медь, олово, свинец и ртуть… Наконец, в неделе всего семь дней, не шесть, не восемь, а семь… Все это говорит об исключительном значении числа семь. Вот имена пророков от сотворения мира – Адам, Нух, Ибрахим, Муса, Иса ибн Масих, Мухаммад и Исмаил^[25] сын Джафара. Сколько их? Назовите число.

– Семь, семь, – вразнобой сказали несколько голосов.

– Теперь ответьте мне, ради Бога, сколько должно быть имамов?

– Семь, – дружно сказали из зала.

– Шестым имамом, как вы все знаете, был Джафар ас-Садик, да будет доволен им Аллах, значит после его смерти седьмым имамом стал его сын Исмаил. Так ли братья?

Гул одобрения был ему ответом. Но вдруг, чей-то одинокий, но звучный и уверенный голос спросил:

– Скажи, ради Аллаха, каким образом Исмаил, умерший в 145^[26] году от неумеренного потребления вина, мог стать седьмым имамом, в то время как его отец Джафар ас-Садик умер в 148^[27] году, то есть на три года позже своего сына. К тому же Джафар лишил Исмаила права наследования на имамат за непотребное поведение.

– Кажется, среди нас шпион, – угрожающе воскликнул оратор, – пусть встанет тот, кто это сказал!

В задних рядах поднялся человек в зеленой чалме и спокойно произнес в ответ:

– Я не шпион братья. Меня зовут ходжа Кахмас, я богослов и так же, как вы желаю познать истину. Пусть докладчик отвечает на наши вопросы не оскорблениями, а убедительными доводами.

– Верно! Правильно говорит, – послышались голоса, – пусть отвечает.

– Ну что же, я отвечу, – сказал оратор, – некоторые люди говорили, что Исмаил действительно умер. Другие говорили, что в действительности он не умер, но было объявлено о его смерти из боязни за него, дабы не замышляли убийство. Для этого утверждения имелись доказательства, в том числе следующие – его брат по матери Мухаммад, будучи еще маленьким, подошел к кровати, на которой лежал Исмаил, поднял покрывало, посмотрел на него и увидел, что тот открыл глаза. Он вернулся к своему отцу испуганный и сказал: «Мой брат жив, мой брат жив!». Отец его сказал: «Таково положение потомков посланника – мир ему – в будущей жизни». Другие люди донесли, что они видели в Басре Исмаила после его смерти, как он, проходя мимо паралитика, благословил его и тот исцелился по воле Аллаха всевышнего.

Вновь раздался голос ходжи Кахмаса:

– Говорили люди, что имам Джафар ас-Садик вел жизнь пассивную и праздную. У него был дом, имение. Он получал отчисления от доходов верующих и пенсию из фонда Хумс^[28]. Он жил, окруженный многими одалисками из числа рабынь. Кроме того, однажды к имаму Джафару прибыл посланник от Абу-Муслима, возглавившего тех, кто поднялся на защиту истинной веры, с предложением встать во главе восстания. В письме было написано: «Я уже бросил клич и призвал народ к отвержению правительства Омейядов и к признанию покровительства семьи пророка. Если ты хотел этого, то больше тебе и желать нельзя». Но имам спокойно прочитал это письмо, сжег его на светильнике и попросил беднягу рассказать об этом Абу-Муслиму.

– Все не так, братья! – воскликнул оратор. – Имам вел аскетический образ жизни. Его презрение к деньгам достигало таких размеров, что он никогда не прикасался к ним руками. Путешествуя, он никогда не принимал угощение от хозяев. В отношении Абу-Муслима он сказал: «Ты не из моих людей, и сейчас не мое время».

Человек в зеленой чалме спросил:

– Как случилось, что имам Джафар предал Абу Хаттаба и тот погиб?

– Это ложь, – сказал оратор.

– Расскажи об этом, – послышались голоса.

– Среди приближенных Джафара ас-Садика в самом деле был некий Абу Хаттаб. Имам говорил о нем: «Я боюсь его всегда – стою ли я, сижу ли или лежу в постели». В то время выступить открыто против Аббасидов означало обречь себя на погибель. Но фанатика Абу Хаттаба не интересовали тонкости политики. В одном из споров он даже схватил имама за бороду, и окружающие с трудом смогли оттащить безумца. Абу Хаттаб объявил Джафара «Богом на земле».

Когда Джафар ас-Садик узнал о его ложном преувеличении в отношении его, он отрекся от него и проклял. И своим приверженцам приказал отречься от него. Он проявил в этом настойчивость и употребил все усилия в отречении от Абу Хаттаба и в проклятии его. Когда же он отмежевался от него, тот объявил свои притязания на имамат. Когда Иса ибн Муса, военачальник халифа Мансура узнал о его гнусном притязании, он убил его в солончаках Куфы.

– Друзья, – сказал ходжа Кахмас, обращаясь к собранию. – Пусть этот человек объяснит нам, почему он считает, что власть Аббасидов неправедна и вместо них должен править кто-то другой?

Оратор поднял руку и сказал:

– После смерти пророка Мухаммада имамом должен был быть признан Али, который приводился ему двоюродным братом, муж его дочери Фатимы. Но его не допустили к власти. Сменяющие друг друга имамы Омар, Осман и Абу-бекр были узурпаторами. После них род омейядов обеспечил себе власть убийством сына Али Хусейна и его, близких под Кербелой в 60 году. затем аббасиды сменили их у кормила власти. Но фактическое обладание властью не может уничтожить права имама Али и его жены Фатимы.

– Почему именно Али? – воскликнул ходжа Кахмас. – После смерти пророка избрали халифами наиболее достойных людей. А уж если говорить о праве наследования по родству, то Аббас, родной дядя пророка, ближе по крови, чем двоюродный брат Али.

Оратор поднял руку и сказал:

– Коран открыт для всех, но сокровенный смысл его Мухаммад утаил от недостойных сподвижников. Пророк оставил его своей семье, в которой он передается по наследству. Таким образом, законными наследниками являются Али и его потомки. Последним видимым имамом был Исмаил, затем были скрытые имамы, они передвигались по стране тайно, наступило время ас-сатра^[29]. Пророк сказал: «Семья дома моего для вас подобна Ноеву ковчегу, кто плывет в нем – спасется, а кто не плывет в нем – утонет». Имам времени – один, все остальные имамы – ложные. Потому что наместник пророка должен назначаться по воле Аллаха, а не по воле общины.

Оратор замолчал, скрестив на груди руки.

– Как же мы узнаем волю Аллаха, – воскликнул ходжа Кахмас, – от кого?

Тут поднялся человек в белом берберском плаще, сидевший у стены. Это был уже известный нам Бахтияр.

– Во всяком случае, – сказал он, отвечая ходже Кахмасу, – волю Бога мы узнаем не от этого мошенника.

Говоря, он подошел к оратору и схватил его за ворот. Тот попытался вывернуться, но двое, сидевших в первом ряду, бросились к нему и схватили за руки. В зале поднялся шум, многие повскакивали с мест, но Бахтияр поднял руку и произнес:

– Всем оставаться на местах, дом окружен полицией. Я мухтасиб. Сохраняйте спокойствие, и никому не будет причинено вреда. Выходите в сад по одному. Этот смутьян и его сообщники арестованы. А вас всех сейчас отведут в полицию, разберутся и невиновных отпустят.

Люди в смятении стали выходить в сад, где им связывали руки и по двое вели в полицию. Имрана отправили вместе с оратором. Их вели двое конвойных, один – впереди, другой – сзади. Когда дорога завела их в тупик, идущий впереди выругался и сказал:

– Фарух, кажется, мы заблудились, пошли обратно. Подожди, – он наклонился и стал поправлять сандалии.

Проповедник толкнул Имрана в бок и еле слышно сказал:

– Возьми его на себя.

А сам повернулся и бросился на стоящего сзади стражника, который от неожиданности, пытаясь взмахнуть пикой, выронил ее. Выхватить топорик проповедник ему не дал, несколькими ударами он свалил конвоира на землю и бросился на помощь Имрану, который барахтался в пыли со вторым стражником. Еще один сильный удар, и полицейский остался на земле. Даи помог Имрану подняться, и побежал, увлекая попутчика за собой.

* * *

Они долго шли по узеньким переулкам. В ночном небе, подгоняемые ветром, неслись облака, в прорехах которых то и дело показывалась луна. Даи, видимо, хорошо знал город, так как шел уверенно и скоро. Имран едва поспевал за ним. Наконец, ведущий остановился у неприметной двери в стене и постучал условным стуком.

– Кто там? – спросили за дверью.

– Попутчики семерых просят пристанища, – отозвался проповедник. Дверь отворилась. Хозяин дома, держа в руках светильник, проводил их в комнату с двумя лежанками.

– Дай нам поесть, – попросил даи, – и вина дай.

Хозяин молча кивнул, вышел и через некоторое время вернулся с подносом в руках. Его сопровождала женщина. Она взмахнула белой скатертью, расстилая ее на полу. Хлеб, белый овечий сыр, вареное мясо и овощи, кувшин с вином, две чаши перекочевали с подноса на скатерть.

– Хорошо, – сказал даи.

Хозяева поклонились и направились к двери.

Даи остановил их вопросом:

– Как мы будем, есть в темноте?

Хозяин извинился и поставил на скатерть светильник – плошку, где в расплавленном масле плавал горящий фитилек. После этого они удалились.

– Как тебя зовут? – спросил проповедник.

– Имран.

– А меня Ибрахим. Ешь.

Он разлил вино по чашкам, разломил хлебную лепешку и произнес здравицу:

– За целость наших голов.

После этого выпил вино и принялся за еду.

– Ну что же ты? – спросил Ибрахим, заметив, что Имран не притрагивается к вину. – Пей.

– Пророк запретил вино, – нерешительно сказал Имран.

– Да, это верно, – легко согласился Ибрахим, – но он запретил его не всем.

– Как прикажешь тебя понимать? – возмутился Имран. – Час назад ты толковал об истинной вере. Что же получается, на людях ты говоришь одно, а сам делаешь другое?

– Во-первых, на проповеди я ни слова не сказал о вине. Но раз уж ты спросил, я отвечу. Тому, кто познал внутреннее, не обязательно соблюдать внешнее, я имею в виду законы шариата.

– Но что же получится, если все вообразят, что они познали внутреннее и перестанут соблюдать шариат.

– Не все это могут позволить, а только адепты, достигшие определенного положения. Я могу себе это позволить. Я – даи, я познал внутреннее.

– Я же не вхожу в число упомянутых тобой лиц, – заметил Имран.

– О тебе конечно же речь не идет, – снисходительно сказал Ибрахим, – но согласись, воспитанный человек не может позволить себе то, чего не может позволить сидящему рядом. Так что сделай мне одолжение, выпей вино. Иначе мы не поймем друг друга. Мозги собеседников должны находиться в одинаковой степени безумия или ума.

– Значит, все-таки вино вселяет безумие?

– Все зависит от его количества, у нас его совсем немного – всего один кувшин. Он подарит легкость нашим мыслям.

Имран поднял чашку и выпил вино.

– Вот так, – удовлетворенно сказал Ибрахим, – ты кажешься мне смышленым человеком. И раз уж судьба свела нас, расскажи свою историю.

– Я из селения Гадрут, – начал Имран, – я арендовал участок земли и выращивал на нем пшеницу. Мытарь все время увеличивал харадж. Я говорил ему, что не в состоянии платить такой налог, но он только посмеивался. В этом году он назвал мне сумму, которую можно было бы выручить, лишь продав весь мой урожай на корню. Я сказал, что если выплачу ему эту сумму, то мне нечем будет кормить жену с детьми. На это он мне ответил, что я могу прислать жену ему, он найдет, чем ее прокормить.

Имран замолчал, взял наполненную Ибрахимом чашку и выпил.

– Что же был дальше?

– Я проломил ему голову мотыгой.

– Вот как? Отчаянный ты малый, а с виду и не скажешь.

– Потм меня арестовали, я сидел в тюрьме и ждал приговора.

– Как же ты оказался на нашем собрании?

– Я сбежал сегодня из тюрьмы, когда узнал, что меня ждет смертная казнь. Со мной в камере сидел один из ваших даи. Он объяснил мне, как найти вас.

Он умер вчера.

– Как его звали?

– Не знаю. Он называл себя рафиком.

– Ты правильно сделал, что пришел к нам. Скажи мне чего ты хочешь от жизни?

– Немногого, всего навсего жить со своей женой и детьми, трудиться на своем поле, и платить справедливые налоги.

– Даи Абдаллах отменит некоранические налоги. Он восстановит порядок.

– Это он махди? – спросил Имран.

– Нет.

– А кто?

– Придет время, узнаешь. Ты мне нравишься, хочешь перейти в нашу веру? Я сделаю тебя мустаджибом^[30].

– Не знаю, я привык пахать землю, собирать урожай. Я не такой умный, как ты.

– Это ничего, я тебя всему научу, и вместе со мной ты будешь обращать людей в нашу веру. Имей в виду, я оказываю тебе большое доверие. Согласен?

– Ну ладно, согласен.

– Тогда слушай, – каждая из степеней истинной веры обладает частицей духовной субстанции пророчества. По отношению к мировому разуму, к господину того мира, каждая ступень ахл-и-да’ват занимает определенное положение. Пророк получил весь свет знания, а члены исмаилитской иерархии – частицы его. Поэтому члены да’ват последовали за потомками пророка, и не последовали за чужими. Запомнил?

Имран покачал головой.

– Не запомнил, ну ничего, сегодня был тяжелый день. Давай спать.

Ибрахим допил вино и лег на одну из лежанок.

– Ложись и гаси свет, – сказал он.

Имран послушно задул светильник и лег на вторую лежанку. Через некоторое время Ибрахим спросил из темноты:

– Как тебе удалось бежать?

Имран притворился спящим, и Ибрахим вскоре сам заснул.

* * *