Цитаты из книги «Разговоры с друзьями»

Тон его взмывал и падал. Его опьянение как будто замарало и меня. Хотелось помыться или откусить свежий фрукт. Я слегка отошла от остальных, но старалась не терять их из виду.

После ухода Бобби я в тот вечер полтора часа писала стихи, в которых выставляла свое тело мусором — пустой оберткой, надкушенным и выброшенным фруктом. Пустив отвращение к себе в дело, лучше я себя не почувствовала, но хотя бы устала.

Я тогда болела, у меня был цистит. Вначале я настроилась терпеть постоянное недомогание и легкую лихорадку и ничего не предпринимала, но в конце концов пошла к университетскому врачу, и он прописал мне антибиотики и болеутоляющее, от которого все время клонило в сон. Я проводила вечера, разглядывая собственные руки или пытаясь сосредоточиться на экране ноутбука. Чувствовала себя отвратительно, словно в моем теле кишели ужасные бактерии. Я знала, что Ник подобными последствиями не мучается. Мы не равны. Я как бумага, которую он скомкал и выбросил.

Казалось, на самом деле он признавался: твои мысли и чувства — прекрасны, как и твое восприятие мира. Это его замечание преследовало меня потом еще несколько дней.

С самомнением у меня всегда было непросто. Я знала, что интеллектуальные достижения — не повод считать себя лучше других, но когда в моей жизни случалось что-то плохое, меня утешала мысль, что я очень умная. Когда ребенком у меня не получалось завести друзей, я представляла, что я умнее всех учителей и всех детей, когда-либо учившихся в школе, непризнанный гений среди обычных людей. Я чувствовала себя разведчицей. Подростком я зависала на интернет-форумах и свела дружбу с одним американским аспирантом двадцати шести лет. На фото у него были неестественно белые зубы, и он считал, что у меня мозги ученого-физика. Я писала ему по ночам, жаловалась, что в школе мне очень одиноко, а другие девчонки меня не понимают. Жаль, что у меня нет парня, писала я. Однажды ночью он прислал мне фотку своих гениталий. В центре кадра — эрегированный член, снятый со вспышкой, словно для медицинского осмотра. Несколько дней после этого меня грызли вина и страх, будто я совершила какое-то ужасное интернет-преступление, о котором все вдруг могут узнать. Я удалила свой аккаунт и забросила связанный с ним ящик электронной почты. Никому об этом не рассказала — некому было рассказывать.

Не совсем правда, но той ночью мне стало ясно: я сильно переоценила собственную неуязвимость. Чтобы быть с Ником, я лгала всем, Мелиссе и даже Бобби. У меня не осталось тех, кому можно довериться, тех, кто бы мне посочувствовал. И после всего этого он любит другую. Я зажмурилась и вжала голову в подушку. Вспомнила прошлую ночь, когда он сказал, что хочет меня, и как это во мне отозвалось. Просто признай, думала я. Он тебя не любит. Вот что больнее всего.

Теперь, лежа в одиночестве в притихшем доме, я чувствовала, что ничего не контролирую. Я могу разве что решать, заняться с Ником сексом или нет; я не решаю, как к этому относиться и что это значит. И хотя я могу решить, ссориться ли с ним и из-за чего, я не диктую, что он скажет и какую боль мне это причинит.

В конечном счете не важно, что Ник бросил меня при первой же возможности, стоило только Мелиссе его поманить, и что мои лицо и тело уродливы до тошноты, а секс со мной так нестерпим, что Ник пре­рвался на полпути.

Серый туман висел вуалью. Я представляла, как бью себя в живот.

Давай челку тебе выстрижем, сказала Бобби. Не стоит, нас и так слишком часто путают. Как-то это обидно, что тебе это обидно.