Глава 5

Когда Второй легион маршем выступил из ворот, землю вокруг огромного лагеря сплошь покрывал иней. Все то море глинистой жижи, что простиралось за пределами насыпных валов, заморозок превратил в смерзшуюся, твердую, как камень, массу. Облитые ледяной коркой пни срубленных прошлым летом деревьев приятно поблескивали, обступая дорогу, ведущую на запад, к далекому Тамесису. В спины легионерам, бодро шагавшим под куполом ярко-синего зимнего неба, били рассветные солнечные лучи.

Воздух был настолько холодным, что по первости вызывал раздражение в горле. Многие, привыкая, покашливали. Когда идешь при оружии и с полной выкладкой, поневоле дышится глубоко. Под солдатскими сапогами хрустел и потрескивал тонкий ледок, на котором легко было поскользнуться, но оступившихся, особенно новичков, поддерживали товарищи, и никто не сбивался с ноги. Далеко впереди скакали конные разведчики – их лошади вскидывали копытами фонтанчики блестящего снега. Взбодренные свежим морозным воздухом, застоявшиеся в конюшнях, они всхрапывали и грызли удила, норовя перейти с рысцы на галоп. Длинную колонну людей и животных на всем ее протяжении сопровождали клубы выдыхаемого пара и чуть опережали косо падавшие на снег тени.

Катон откровенно радовался жизни. После долгих месяцев однообразной лагерной жизни с ее отупляющей муштрой, томительными дежурствами и редкими увольнениями предстоящий поход казался ему освобождением из унылой тюрьмы.

Он обводил взглядом окрестности, любуясь строгой суровой красой британской зимней природы. Плечи его плотно окутывал плащ, руки защищали вязаные перчатки, а равномерный ритм марша скоро прогнал ощущение зябкости. Даже ноги, с утра поднывавшие, разошлись и после первой пройденной мили больше не беспокоили оптиона. Приподнятое настроение юноши несколько умалял лишь хмурый вид его непосредственного командира, который шагал рядом с ним во главе Шестой центурии Четвертой когорты. Никогда не придававший особого значения красотам окружающего ландшафта, Макрон уже тосковал по оставляемым за спиной кабакам и веселым домам Камулодунума.

Это чувство было, если так можно выразиться, взаимным. Содержатели всех этих заведений тоже сейчас пребывали в немалом унынии, ведь город покидала добрая четверть щедрых и неприхотливых любителей поразвлечься. Это и само по себе удручало, но к тому же предвещало совсем уж плачевный финал. Раз армия зашевелилась, не приходилось сомневаться, что по прошествии какого-то времени снимутся с места и прочие легионы, а значит, вслед за ними придется двигаться и тем, кто кормился или набивал кошельки за их счет. Однако мрачность Макрона подпитывалась не одной лишь горечью расставания с привычными удовольствиями. Главной причиной его опечаленности была размолвка с Боадикой.

После той ночи, когда две молодые икенки натянули своему провожатому нос, родичи девушек твердо решили не давать им больше воли, так что встретиться снова Боадике с Макроном довелось только раз. Они торопливо обнялись в глубине армейской конюшни под равнодушными взглядами лошадей и мулов, жующих корм. Макрон попытался извлечь из этого свидания максимум, что, видимо, показалось чрезмерным красотке, которая, едва он успел распалиться, вывернулась из страстных объятий и наградила незадачливого совратителя оплеухой.

– Что такое? – удивился Макрон.

– За кого ты меня принимаешь? – вспылила в свою очередь девушка. – Я не какая-то там дешевая шлюха!

– В жизни не считал тебя шлюхой. Мне просто хотелось получить от нашей встречи побольше. И думал, ты тоже не против.

– Не против чего? Что это за намек?

Макрон пожал плечами:

– Ну, знаешь, как умею, так и намекаю. По-другому у меня не выходит.

– Понятно.

Боадика издевательски хмыкнула, и Макрон обиженно отодвинулся. Девушка вмиг смягчилась, потянулась и погладила его по щеке:

– Прости, Макрон. Просто мне как-то неловко заниматься всем этим на виду у животных. По-моему, это все равно что на людях. Пойми, я не возражаю, но мне представлялась более подобающая обстановка.

– А по моему разумению, хлев да конюшня – самое место для таких дел, – буркнул Макрон.

На том неожиданно все и закончилось. Боадика привела в порядок одежду и, бросив на Макрона испепеляющий взгляд, выбежала из сарая, а он, сердясь, что с ним так обошлись, не стал ее догонять, о чем теперь сожалел, да ведь сделанного не воротишь.

Прежде чем Камулодунум, когда дорога стала спускаться по дальнему склону холма, скрылся из виду, Макрон сокрушенно оглянулся. Боадика была где-то там, под одной из покрытых снегом соломенных крыш, над которыми расползалось облако грязноватого дыма. Эта взбалмошная туземка глубоко запала в его сердце, и как он ни гнал мысли о ней прочь, у него ничегошеньки не получалось.

Стараясь отвлечься, он отвернулся от города, перевел глаза на центурию и, поймав взглядом лицо своего оптиона, проворчал:

– Эй, какого хрена ты там ухмыляешься?

– Я? Ухмыляюсь? Никак нет, командир!

Легионеры Второго ломали головы, пытаясь понять, что за задача поставлена перед ними и куда их ведут. Некоторые даже предполагали, что теперь, когда Каратак основательно потеснен и побит, их легион и вовсе вывезут с острова, однако у ветеранов такие догадки вызывали пренебрежительный смех. Мелкие, но многочисленные набеги, которыми бритты досаждали завоевателям, явственно говорили, что до полного завершения боевых действий еще ой как далеко. Опытные бойцы хорошо понимали, что впереди нелегкая, изматывающая война против коварного изворотливого врага, прекрасно знающего местность, а значит, способного появляться внезапно, нападать из засад, безжалостно крушить римлян и, нанеся им урон, столь же стремительно исчезать. Варвары могли налететь в любой момент, откуда угодно, и старослужащим было ясно, что очень многим из посланного в Британию войскового формирования не суждено вернуться домой. Они будут гибнуть, даже не успев сообразить, что с ними случилось, не заметив вылетевшей из перелеска стрелы, брошенного с утеса копья или выскользнувшего из темноты дикаря, вооруженного длинным кинжалом. Противник в этой кампании станет тенью, бесшумно следующей за громоздкой армией римлян. Он никогда не примет боя, но и не даст забыть о себе. Такого рода войну вести гораздо трудней, чем традиционную, состоящую из маневров и битв, она требует особой стойкости, выносливости, дисциплины. Закаленным римским легионерам всех этих качеств было, конечно, не занимать, однако перспектива в течение нескольких лет гоняться за неуловимыми призраками по туманным пустошам и болотам Британии никого из них не вдохновляла.

Холодная мартовская погода простояла еще пару дней, но, по крайней мере, небо оставалось безоблачным. Поскольку поблизости могли рыскать варварские отряды, в конце каждого перехода Веспасиан настаивал на сооружении походного лагеря, для чего требовалось выкопать внешний ров в семь локтей глубиной и насыпать земляной вал, обегавший кольцом всю территорию, где размещались и легион, и обоз. После долгого марша и без того уставшим солдатам приходилось долбить мерзлую землю, и лишь по завершении нелегких работ люди выстраивались в очередь за порцией жидкой ячменной каши с кусочками солонины. Наполнив желудки и прогрев руки-ноги у бивачных костров, солдаты заползали в шалаши из козьих шкур и сворачивались клубком, накрываясь всем, что имелось под боком.

С бледно-голубыми проблесками рассвета их будили крики дежурных и встречал белый от снега мир, перечерченный отсверками заиндевелых крепежных веревок. Зябко ежась, солдаты принимались разбирать шалаши и готовиться к новому переходу.

На третий день погода смягчилась и толстый снежный покров начал подтаивать. Легионеры обрадовались теплу, но талая вода очень скоро превратила дорогу в сплошное слякотное болото, где увязали и колеса подвод, и сапоги пехотинцев. На четвертый день не без облегчения солдаты спустились по пологому склону к Тамесис и увидели крепостные валы огромной армейской базы, сооруженной еще прошлым летом, когда легионы впервые форсировали эту могучую реку. Теперь базу охраняли четыре набранные в Батавии вспомогательные когорты. Пешие батавы несли гарнизонную службу, конные патрулировали долину, выискивая и преследуя лазутчиков Каратака. На базе грудами скапливались припасы, сгружавшиеся в Рутупии с кораблей, прибывавших из Галлии всякий раз, когда позволяла погода. Из Рутупия уже мелкими баржами продовольствие поднимали вверх по Тамесис к складам, расположенным на обоих ее берегах. Последним звеном в цепи снабжения были маленькие вереницы подвод, обеспечивавших под надежной охраной подвоз провианта к целой сети фортов, где тоже размещались небольшие отряды батавов.

Сеть этих укреплений была возведена Плавтом, чтобы держать Каратака на расстоянии, но затея оказалась пустой. Вражеские разъезды под покровом ночи легко просачивались между фортами, перехватывая обозы с припасами и разоряя поселения тех племен, что не решились противиться Риму. Время от времени варвары даже отваживались атаковать удаленные аванпосты, что, если нападение не удавалось отбить, приводило к гибели маленького гарнизона. Не проходило дня, чтобы на фоне ясного зимнего неба не расплывалось облако дыма, недвусмысленно сообщавшее всей округе об очередном налете дикарей на обоз, местную деревушку или римскую сторожевую заставу.

Командиры вспомогательных войск, которым было поручено охранять не только базу, но и прилегающие к ней земли, с бессильным отчаянием взирали на пятнавшие небосклон свидетельства полнейшей своей неспособности окоротить разбойников Каратака. А ударная мощь регулярной армии могла быть обрушена на врага лишь весной с приходом хорошей погоды.

Прибытие Второго легиона к Тамесису освободило в тот вечер его бойцов от утомительной землекопной работы. Однако радовались они рано: уже новым утром легат отдал приказ переправиться по постоянно действующему мосту на южный берег реки. Только тогда те из солдат, что были способны мыслить стратегическими категориями, начали понемногу догадываться, какие задачи им предстоит разрешать в ходе будущего наступления. Перейдя реку, легион взял курс на запад и еще два дня следовал вдоль Тамесиса по дороге, выстеленной бревнами и вязанками прутьев. Потом дорога повернула на юг, а во второй половине следующего дня марша колонна приблизилась к гряде холмов, от которой с началом сезона Веспасиану было предписано выступить в самостоятельный рейд и вторгнуться во владения дуротригов.

Пока тыловой и артиллерийский обозы с трудом взбирались по глинистому склону, основные подразделения легиона поднялись к гребню господствующего холма, где им был отдан приказ окапываться и ставить палатки. Когда легионеры Шестой центурии взялись за лопаты, Макрон устремил взгляд на юг.

– Послушай, Катон! А там вон не городок ли?

Оптион послушно вгляделся в начинающую темнеть даль.

В нескольких милях от них над чертой горизонта вздымались дымки. Возможно, они были всего лишь игрой света, но юноше показалось, что под ними угадываются смутные очертания довольно внушительного селения.

– Может быть, это Каллева, командир.

– Каллева? Ты что-нибудь знаешь об этой дыре?

– Да, говорил как-то в Камулодунуме с одним торговцем. Он с кем-то на паях держит здесь лавку. Поставляет местному люду вино и глиняную посуду. Сейчас мы находимся на земле атребатов, а Каллева – их главный город. И единственный, по словам того малого.

– А что он делал в Камулодунуме?

– Разнюхивал, нет ли ему резона открыть лавку и там. Как и все торгаши.

– А он сообщил тебе что-либо существенное о своих здешних друзьях?

– Существенное, командир?

– Ну да, типа того, как они относятся к нам, каковы в драке? Что-то из этого.

– Нет, ничего. Сказал только, что атребаты встретили и его, и всех прочих достаточно дружелюбно. А теперь, когда Плавт вернул их царьку Верике власть, Рим вообще в них может не сомневаться.

Макрон недоверчиво фыркнул:

– Поживем – увидим.