Цитаты из книги «Сила искусства»

Скалы были усеяны художниками-романтиками, но только эскизы Тёрнера мгновенно захватывали зрителя благодаря тому, что, игнорируя всю массу деталей, он передавал непосредственное впечатление, производимое пронизывавшим пейзаж светом.

Заказчики хотели, чтобы искусство подтверждало их хороший вкус, проявляющийся, в первую очередь, в убранстве их домов и благоустройстве парков, и оно не только

британцы нуждались в утешительном созерцании своих сельских прелестей.

Творческий путь Тёрнера начался – как и все, зародившееся на Ковент-Гарден, – с театра. Его первым учителем живописи был Томас Малтон, изготавливавший оперные декорации и делавший также архитектурные чертежи. Эта комбинация как нельзя больше подходила Тёрнеру.

Согласно этому представлению, всякий британец должен чтить прошлое, но не быть в плену у него, строить будущее, но не опьяняться самим процессом. Чувствуя напряжение между тем, что прошло, и тем, что сменяет его, надо не позволить этому напряжению разорвать тебя надвое.

Некоторым викторианцам – прежде всего Томасу Карлейлю – паровые двигатели казались чудищами, шипящими у врат ада. Если Британия пойдет этим путем, считали они, в ней воцарятся обывательский практицизм и безнравственная погоня за деньгами. Но Тёрнер так не думал

старина Тёрнер стал угрозой существованию британской живописи. «В настоящее время он причиняет искусству больше вреда, чем принес пользы своим талантом, когда был в здравом уме», – предупреждал Иглз, объясняя, что сбитые с толку впечатлительные юнцы могут поверить, будто неряшливое размазывание краски по холсту – это поэтическая живописная манера.

Согласно неоклассической философии, которой придерживался Давид, искусство должно исправлять случайные промашки природы и заменять их идеальными формами.

Искусство воспроизводило историю, которая имитировала искусство.

К концу дня Бастилия была взята, де Лонэ отправили под конвоем в городскую ратушу, но на одной из улиц по пути ему отрезали голову ножом. Лафайет, Национальная гвардия и аморфная масса, называвшаяся «народом», бурлившая, разгневанная и раздираемая подозрениями, стали полными хозяевами великого города. Когда курьер доставил эту весть королю в Версаль, тот задал ставший знаменитым вопрос: «Это что, бунт?» «Нет, сир, – ответили ему, – это революция».