– Верно говорила, – кивнул Освальд, – смышленая девочка. Немецкие рыцари хотят утыкать своими замками всю Польшу. Мазовия, Куявия, Силезия и Великопольское княжество уже готовы принять орденских братьев на своих землях, а вот с Малой Польшей у магистра Конрада Тюрингского не заладилось. А тевтоны почему-то рвутся именно туда. Ума не приложу, с какой стати, но вотчина Лешко Белого для них оказалась важнее прочих польских княжеств.

Бурцев немного помедлил, прежде чем дать окончательный ответ.

– Хорошо, Освальд, я буду твоим оруженосцем и соглашусь биться на твоей стороне. Но только если княжна тоже согласится остаться здесь. Согласится добровольно, а не по принуждению.

– Вот как? – добжиньский рыцарь в раздумье смотрел на угли костра. – Что ж, Вацлав, будь по-твоему. Прямо сейчас и поговорим с Агделайдой. Збыслав, приведи княжну. Хотя погоди-ка… Знаешь что… Тащи-ка сюда заодно и Яцека. Ну, того рыжего кмета, что свидетельствовал против Вацлава. За лжесвидетельство нужно отвечать.

Оруженосец осклабился и бросился выполнять поручение.

– Что ты задумал, Освальд?

– Устроим еще одно состязание. У тебя будет возможность поквитаться с обидчиком.

– Да ну его! – отмахнулся Бурцев. – Не хочу руки марать.

Разбираться с Яцеком ему в самом деле расхотелось совершенно. Былая ненависть к рыжему щербатому и хитроглазому крестьянину как-то незаметно смылась вместе с грязью, осталась в сброшенной за кустами заскорузлой одежде, утихомирилась с насытившимся желудком, размякла и раздобрела под легким медовым хмельком.

– Чудной ты человек! Впрочем, коли сам отказываешься покарать мерзавца, этим займется Збыслав. Его хлебом не корми и медом не пои – дай только на ристалище порезвиться. Вручим обоим по мачуге и… Думаю, надолго поединок не затянется.

– И это тоже будет Божий суд по Польской Правде?

Брови Освальда сошлись к переносице:

– Нет, Вацлав, это будет мой суд, по моей правде. Яцек – лжец. А лжецов я не терплю.

Глава 28

Збыслав вернулся без Яцека. И без княжны. Зато зачем-то волочил к костру Богдана. Тащил прямо по земле – за шиворот. Лучник Богдан был напуган. А еще – пьян в дупель!

– Убегли! – выдохнул Збыслав. – Вместе убегли. И княжна, и рыжий!

Рывком – так что затрещал воротник прочного волчьего тулупа – он приподнял обессилевшего Богдана.

– Этого вот… – литвин-оруженосец сплюнул от омерзения, – дядька Адам оставил у шатра – княжну сторожить, а он…

– Так я ж не знал… – язык пьяному лучнику повиновался плохо, мысли увязали друг в друге, не успев толком оформиться в затуманенной алкоголем голове. – Я это… сидел… ну, стоял, то есть… А она… ну, а потом он… А я ж думал, что все взаправду… Раз пан Освальд приказал, разве мог я… Никак не мог… потому и не ослушался… и ушли… Я даже не понял… А оно так…

– Воды! – рявкнул Освальд. – Родниковой.

Сразу пять человек бросились выполнять приказание. Через пару минут у костра стояла огромная бадья.

По знаку рыцаря Збыслав сунул Богдана головой в ледяную воду. Продержав его там чуть дольше, чем следовало, вытащил. Бедняга зашелся в кашле. Однако не успел лучник отдышаться толком, как Освальд снова повелительно махнул рукой. Збыслав окунул свою жертву снова.

Процедура отрезвления повторилась трижды. И явно пошла на пользу. Жалкий, мокрый и дрожащий от холода Богдан теперь владел языком гораздо лучше. Глаза молодого стрелка прояснились, содержимое черепной коробки, вероятно, тоже.

– Говори! – прошипел Освальд.

Богдан заговорил. Четко, кратко и, главное, честно.

Выполняя распоряжение Освальда, лучники дядьки Адама доставили княжне в шатер все, что могло ей пригодиться: одежду, дорогие ткани, мягкие подушки, теплые шкуры, жареное мясо и прочую снедь. Даже снабдили небольшим бочонком медовухи и целым арсеналом серебряных кулявок – на выбор.

Княжна подаркам, однако, не обрадовалась. Сначала из шатра полетели звонкие кубки, потом – шкуры и скрученное в узлы тряпье. Напоследок выкатился, чуть не отдавив ногу дядьке Адаму, бочонок. Мясо, правда, прочую еду и кое-что из принесенных одежд Аделаида оставила, но ругалась долго и усердно.

Дядька Адам распорядился внести выброшенное добро обратно. Но не все. Медовуху, раз уж княжна побрезговала, лесные стрелки решили выпить сами. Дно у бочонка высадили тут же, но, как назло, именно в этот момент прозвучал клич о начале Божьего суда. Помаявшись немного, лучники все же предпочли ристалищное зрелище хмельному меду. Охранять княжну оставили бедолагу-Богдана, которому строго-настрого запретили прикасаться к непочатому бочонку. Но горе одинокого стрелка, лишенного возможности наблюдать за палочным поединком, оказалось сильнее запретов.

Когда у входа в шатер примостился Яцек, Богдан допивал вторую кулявку и был только рад словоохотливому собеседнику. Слушать отдаленные возгласы с ристалища в одиночестве было просто невыносимо. Богдан разглагольствовал и пил, пил и разглагольствовал. С каждым кулявочным заходом черпая из бочонка все больше и больше. Яцек же от угощения вежливо отказывался, сетуя на боли в брюхе, чем изрядно повеселил стражника.

В конце концов Богдан захмелел окончательно. А Яцек под эту дудку объяснил стражнику, что вообще-то его к шатру прислал сам Освальд.

– Я? Прислал? – взревел рыцарь.

Богдан дрожал уже не от холода.

– Рыжий кмет сказал, будто пан рыцарь после Божьего суда желает встретиться с княжной. Наедине – за лагерем, чтобы… чтобы… ну… с ней… того…

– Продолжай-продолжай! – Освальд с трудом сдерживал себя.

У Богдана хватило ума потребовать доказательств. «А то, что я, как последний дурень, сижу здесь, пока все глазеют на драку, – разве не доказательство?» – спросил Яцек. Довод показался убедительным. В бочонке еще оставалось немного медовухи, и лучник махнул рукой: забирай княжну и проваливай.

– Дальше? – усатое лицо Освальда покрывалось красными пятнами.

– Яцек снял шапку и переговорил с княжной. Очень почтительно – через порог, даже не осмелившись войти внутрь. Говорил что-то про Вроцлав, где остановился какой-то Сулислав, брат какого-то Клеменса. Кмет утверждал, будто знает дорогу и может провести… Я уж ничего не соображал. Думал, Яцек так панночку выманивает к пану ры…

– Дальше?!

– Они ушли, – еще глубже вжал уши в плечи Богдан. – Уехали то есть. Взяли двух оседланных лошадей у коновязи… Княжна – свою гнедую кобылку, а Яцек какого-то…

– Скотина!

Кулак Освальда сбил незадачливого Богдана с ног. Падая, тот опрокинул лохань. Вода хлынула в костер. Зашипели угли. Дым, пар и взметнувшийся вверх пепел окутали грозную фигуру добжиньца.

– Рыжий мерзавец! – послышалось из недр белого облака. – Ты всё понял, Вацлав?! Понял, да?! Этот Яцек услышал о награде, обещанной за княжну, и теперь везет девчонку прямиком к Казимиру. Если по пути в Вроцлав они не наткнутся на татар, быть Агделайде супругой куявского князя, а тевтонским замкам стоять в Малой Польше.

– У тебя же, Освальд, постов вокруг лагеря понапихано, – заметил Бурцев.

– У дозоров приказ: никого не подпускать к лагерю. О том, чтобы не выпускать, приказа не было. Тревогу-то до сих пор никто не поднял. Эх, поздно спохватились.

Негодуя, добжинец сжал кулаки:

– Седлать всех коней, что есть. Збыслав – со мной! Янек, кличь краковских дружинников! Дядька Адам, поднимай лучников! Бери тех, кто привычен к скачке и верховому бою!

– Я тоже поеду, Освальд, – напомнил о себе Бурцев, – Раз уж в оруженосцы к тебе пристроился.

– Хорошо, – кивнул пан. – Для тебя лошадь найдется. Оружие бери вон из той кучи. Что понравится, то и бери. Только поторопись – ждать не будем.

Особенно мудрствовать Бурцев не стал, да и времени не было. Легкий шит. Шлем, похожий на остродонную кастрюлю, войлочная шапочка-подшлемник. Кожаный панцирь с металлическими нашлепками (надевая его, Бурцев с тоской подумал об утерянном титановом броннике). Обоюдоострый меч в поношенных ножнах на длинной перевязи… Подумав, он перекинул через плечо колчан с короткими стрелами и арбалет. Какое-никакое, а все же оружие дальнего боя – может пригодиться.

– Вацлав, пора! – Збыслав при полном вооружении гарцевал рядом на невысоком горячем коньке. В левой руке литвина болтался круглый щит и позвякивала намотанная на кулак цепь грозной мачуги. Правой Збыслав держал поводья молодой кобылки в яблоках. Уже оседланной, кстати.

– Ее звать Урода, – кивнул Збыслав на кобылку. «Красотка, значит, по-польски», – отметил про себя Бурцев. – Не очень прыткая и очень ленивая. Так что погоняй – не жалей, иначе отстанешь. Другой свободной клячи, уж извини, сейчас нет.

– И на том спасибо, – Бурцев мельком глянул вокруг.

Всадники – хорошо вооруженные дружинники и бездоспешные волчьешкурые лучники – уже нетерпеливо ерзали в седлах. Даже Освальд, на котором железа было побольше, чем на остальных, был готов к скачке. Боевой рыцарский конь грыз удила и рыл копытом землю. Да, по скоростному влезанию в доспехи Бурцев явно отставал от партизан.

Взмахом руки добжинец подал знак к выступлению. Золоченые шпоры вонзились в конские бока. Збыслав бросил Бурцеву поводья Уроды, сам устремился вслед за господином. Загрохотали копыта. Всадники сорвались с места в карьер. Помчались гурьбой, напролом, через кустарник и частокол деревьев. Понеслись по густому лесу, как по чистому полю, – рисково, бесшабашно.

Чтобы не отстать, пришлось взлетать в седло на скаку. Щит чуть не соскользнул с руки. Бурцев, выругавшись, все же удержал его за переметный ремень. Хорошо хоть стремена более-менее подходили под длину ноги. А вот о шпорах или хотя бы захудалом хлыстике он не подумал. Ладно… Удары пяток сдвинули флегматичную лошадку с места, а сильный шлепок по крупу мечом в ножнах заставил ее развить необходимую скорость.

Глава 29

В мчащемся через лес разношерстном отряде насчитывалось десятка три человек – вся немногочисленная конница добжиньца. Всадники гнали лошадей по следу беглецов. Благо отпечатки восьми подкованных копыт отчетливо выделялись на влажной земле и в пятнах грязного недотаявшего снега.

Следы вывели к грязно-серой полосе, петляющей меж деревьев. Здесь след терялся, но и без него все уже было ясно.

– Дорога беженцев! – прохрипел Освальд. – На Вроцлав! Впере-е-ед!

Недавний сумасшедший гон через лес теперь показался Бурцеву черепашьими бегами. Настоящая скачка началась здесь – на беженской колее. Он безнадежно отставал от отряда, пока в сердцах не вырвал меч из ножен и не принялся обнаженным клинком – плашмя – нахлестывать Уроду. Звонкие удары по лошадиному крупу сделали свое дело: кобылка нагнала-таки всадников.

Грязь взметалась фонтанами из-под чужих копыт, норовя залепить лицо, в уши бил ветер. И разбойничий посвист лесных партизан. И дикая скорость… Главным сейчас была скорость – о безопасности и скрытности передвижения не думал никто.

Впереди несся Освальд. То ли с рыцарским скакуном не могли сравниться остальные коньки и лошадки, то ли просто здесь не положено опережать вожака. А, плевать! Бурцев еще наподдал Уроде. Кобылка порезвела и показала наконец всю свою прыть. Дружинники покойного Клеменса и лесные стрелки дядьки Адама начали отставать. Вот уже мелькает совсем рядом широкая спина Збыслава, да и до развевающегося волнистым пурпуром плаща Освальда – недалече.

…Лес кончился неожиданно. С узкой беженской колеи отряд вылетел на широкую – две, а то и три повозки разминутся запросто – дорогу.

– Тракт! – проревел на скаку Освальд. – Княжеский большак! До Вроцлава теперь рукой подать!

Немощеная, но вполне себе приличная дорога тянулась между подлеском и целинными полями, подобно реке, вбирающей в себя ручьи и протоки – узкие тропки и стежки. Дорога то жалась ближе к лесу, то льнула к открытому простору. И три десятка всадников в бешеном галопе повторяли все ее изгибы, пока…

Добжинец резко осадил коня – Урода едва не врезалась в рыцарского скакуна. А когда Бурцев пригнул поводьями шею разгоряченной лошадки и заставил ее, храпящую, роняющую пену в истоптанную грязь, остановиться, он был уже на три-четыре корпуса впереди добжиньского рыцаря. Позади неодобрительно зароптали.

– Молчать! – приказал Освальд. Добжинец смотрел вниз – под копыта коня. У самой обочины лежала стрела. Длинная. Гораздо длиннее арбалетных болтов, длиннее даже стрел волчьешкурых лучников дядьки Адама.

– Татарская, – определил Освальд. – Язычники Измаиловы обронили. Значит, уже прошли здесь. Значит, подступили к Вроцлаву… Дальше нам пути нет.

– Мы еще сможем догнать Яцека с княжной, – вспылил Бурцев. – Ну же, Освальд! Ну!

– Нет, Вацлав, уже не сможем. Двигаться теперь нужно осторожно, если не хочешь попасть под такие вот стрелы. А осторожно – значит медленно. Очень ме… Тихо!

Добжинец вскинул руку. Только сейчас Бурцев осознал, что слышит не только шелест ветра и слабый шорох леса. Вдали шумело еще что-то. Невнятное, тревожное.

Звук доносился сзади – с той стороны, откуда они только что примчались. Хотя… хотя не совсем с той. Не в лесу это было, а где-то на тракте-большаке, что тянулся вдоль лесного массива.

Далекий гул заставил людей Освальда нервно переглянуться. Гроза, что ли, приближается? Вроде непохоже. На небе – ни облачка. Тогда что? Что это?!

Глухие звуки между тем постепенно теряли кажущуюся слитность, разрывались на части, как густой и липкий кисель. Разрывались, но не срывались с единого стрержня – примитивного, первобытного какого-то ритма. Нет, такие звуки не могла воспроизводить не терпящая порядка стихия. Наполнить мир такими звуками мог только человек.

– Барабаны, – негромко произнес Освальд. – Боевые барабаны язычников.

А ведь в самом деле… Бр-р-рум-бам-п, бр-р-рум-бам-п – отбивали монотонный ритм невидимые пока барабанщики.

– Всем сойти с дороги! – приказал рыцарь. – В лес! Живо!

Всадники спешно покинули тракт. Уже за прикрытием сосняка Освальд отдал новый приказ:

– Дядька Адам – в дозор. Пересчитаешь всех. Когда татары уйдут, дашь знак.

Бородач молча спешился, отдал поводья кому-то из своих лучников.

– Освальд, – встрепенулся Бурцев, – позволь и мне остаться. Вдруг там княжну ведут. Хочу убедиться, что…

– Ладно, – рыцарь не дослушал. – Дядька Адам, присмотри за Вацлавом.

Бородатый стрелок кивнул. Без особого, впрочем, энтузиазма.

Бурцев спрыгнул с седла, сунув повод в протянутую руку Збыслава.

– Оружие тоже давай, – посоветовал оруженосец Освальда. – Оно сейчас тебе только помехой будет. А если дело дойдет до драки с татарами, все равно не поможет.

Бурцев послушно отдал щит, шлем, меч и арбалет со стрелами. На то, чтобы снять кожаный – с нашлепками панцирь, времени уже не оставалось.

Когда всадники Освальда скрылись из виду, дядька Адам указал на высокую ель:

– Наверх, быстро!

В детстве Вася Бурцев был непревзойденным чемпионом по древолазанию. Сейчас детский опыт пришелся весьма кстати. Однако нельзя сказать, чтобы дядька Адам остался доволен ловкостью своего содозорника. Бородач беспрестанно погонял Василия, досадливо сплевывал и ругался шепотком. Затем пожилой лучник взобрался наверх сам. Точнее, взлетел с проворством обезьяны – Бурцев только ахнул.

А торопил его дядька Адам, как оказалось, не зря. Едва дозорные угнездились в душистой хвое, вдали появились первые татаро-монгольские воины. Дюжина всадников на низкорослых мохнатых лошадках рассыпалась по дороге и полю. Двое-трое периодически ныряли в лес, осматривались и возвращались обратно.

Бурцев разглядел мохнатые остроконечные шапки, странные доспехи – то ли из черной кожи, то ли из плетеных ремней, то ли из металла, обмазанного смоляным варом. Вооружены всадники были луками и небольшими копьями с крюками. Возле каждого кочевника бежал налегке еще один конек. Так вот они какие, татаро-монголы! Прямо со страниц учебника сошли. Съехали точнее.

– Сторожевые, – шепнул бородач, – дорогу разведывают. Знать, важная персона едет, если столько сторожей вперед выслали.

Да, это было похоже на боевое охранение. Конники внимательно осматривались по сторонам, но не забывали глядеть и под ноги лошадей. И углядели, блин… Остановились на том самом месте, где недавно топтались партизаны Освальда. Загалдели, совещаясь.

– Неужто разобрали наши следы? – встревожился лесной лучник. – Ох, худо дело, Вацлав.

Гортанный выкрик предводителя – и двое разведчиков съехали с дороги. Оставив запасных лошадей на тракте, оба вскачь понеслись к лесу.

Дядька Адам бесшумно потащил стрелу из заплечного колчана, наложил на тетиву. Бурцев пожалел, что слишком поспешно избавился от арбалета. Впрочем, как его заряжать, сидючи на ветке-то?!

Татары проехали прямо под ними. Туда и обратно. Стрелок в волчьей шкуре со вздохом облегчения ослабил натянутую тетиву. Вытер пот со лба:

– Пронесло вроде…

Сильно углубляться в заросли разведчики не стали. Порыскав среди деревьев и убедившись, что засады у дороги нет, вернулись к тракту. Сторожевой отряд отправился дальше, а на большаке появились основные силы кочевников. Гул барабанов стал громче.

Глава 30

Первыми ехали, перегородив весь тракт от обочины до обочины, легковооруженные лучники и копейщики в войлочных шапках, с круглыми щитами, плетенными из прутьев и обтянутыми кожей. На некоторых копьях покачивались конские хвосты. Бунчуки, надо полагать.

За легкой кавалерией следовали воины в пластинчатой броне и стальных шлемах. Эти, помимо луков и пик, были вооружены кривыми саблями, да и щиты их поблескивали металлом. Лошадей тяжелой монгольской конницы тоже прикрывали обшитые железной чешуей доспешные попоны и стальные налобники на всю морду.

– Татарские паны, – процедил дядька Адам. – Языческие витязи. Вроде наших дружинников и рыцарей.

Бурцев прильнул к просвету между еловыми лапами. Рыцари, значит? По вооружению татаро-монгольские «паны» практически не уступали гордой польской шляхте, а кое в чем и превосходили ее. Сравнить хотя бы надежный панцирь знатного кочевника и кольчужную рубаху Освальда… Сравнение, пожалуй, не в пользу последней.

Так, а это что за чудо? В ряды панцирной кавалерии затесалась неказистая фигурка маленького седовласого старичка. Бездоспешный, безоружный, в длинном халате, с желтым гепатитным лицом, он казался заплутавшим среди грозных воинов путником. Однако сами воины относились к дедку с почтением и подобострастием. Неужто главный?

Э, нет. Главный – другой.

– Вон там, видишь? – подсказал дядька Адам. – Ну, вон же, в самом центре дружины. Тот, который с лисьим хвостом на шлеме, сидит – не шелохнется.

Вот теперь Бурцев увидел. Всадник в богатых одеждах и дорогих изукрашенных доспехах, с саблей на боку. Надменно поглядывает из-под шлема, отороченного мехом и украшенного хвостом чернобурой лисицы. На груди верхового поблескивала серебряная пластина в ладонь величиной.

– Голову на отсечение – татарский князь это или воевода, – дядька Адам нервно теребил тетиву лука. – Сшибить бы его сейчас, так нельзя ведь. Татары за одну мою стрелу весь лес перевернут. И себя погубим, и пана Освальда тоже. Племя Измайлово нас в два счета переловит. Или не переловит? Как думаешь, Вацлав?

Вопрос риторический – дядьку Адама ничуть не интересовало мнение соседа по ветке, так что Бурцев промолчал. А волчьешкурый лучник уже щурился, прикидывая расстояние до цели…

– Эх, кабы спросить дозволения у пана Освальда, сшиб бы, как пить дать сшиб!