Глава 10
Поющий сом по кличке Никодим

Артем применяет в ходе следствия изощренные уловки; Стрижак, напротив, делает ставку на грубую силу и прибегает к помощи чудовища из водной бездны; а Лунц седлает любимого конька.

На втором допросе, который последовал сразу же за изъятием шмота, Занюхин продолжал всячески отпираться. Следствию на данный момент только того было и надо. Зацепка получалась многообещающая: на всех последующих допросах, на которых уже присутствовал и Артем, подозреваемый все так же упорно обходил молчанием существование фирменных джинсов и вельветовой куртки. Казарин догадался вопрос о них замаскировать среди других, второстепенных: сколько Петр зарабатывает да какие приобретения он сделал за последние месяцы? Это явно усыпило бдительность Занюхина. Несмотря на то что на нем были жеваные вельветовые брючонки, которые явно составляли пару с той самой курткой, изъятой у бабуси, он поведал, что приобрел их в местном центральном универмаге отдельно. И по-прежнему помалкивал про джинсы.

Между тем Лунц подверг тщательнейшему анализу шерсть с вельветовой куртки. Оказалось, что она действительно принадлежала собаке. Вот только какой именно? Одежда убитой девочки со следами шерсти была разорвана на куски и растащена толпой религиозных фанатиков. Труп Балетки, виденный Артемом на кладбище, разыскивать было слишком поздно.

Таким образом, косвенных доказательств вины Занюхина в убийстве девочки было хоть отбавляй, прямых – ни одного. Оставалось ждать результатов биологической экспертизы, которая должна была ответить на вопрос, принадлежит ли сперма из влагалища трупа школьницы Занюхину. Но столичные эксперты, которым было поручено это ювелирное дело (на допотопном оборудовании местной лаборатории провести такую экспертизу оказалось форменной утопией), все что-то тянули резину…

* * *

– Не-е-ет, ты у меня или дашь явку с повинной, или я тебя голой жопой на этого самого ежа посажу и погоню прямиком до солнечного Магадана! – прервала мысли Казарина громкая ругань Стрижака.

Сегодня, 10 ноября, вся советская милиция отмечала профессиональный праздник, и подполковник был особенно зол из-за того, что не может присоединиться к этой лучшей, по его мнению, части советских граждан, а вынужден участвовать в допросе какого-то сомнительного унтерменша.

Артем вздохнул и с тоской поглядел на черного усатого сома, который вяло шевелил жабрами в зеленой мути аквариума. Стрижаковский любимец, похоже, лучше всех перенес переезд на новое ПМЖ. Казарин встал и вышел из нового кабинета Стрижака в здании областного МВД – прогуляться до санузла, а заодно привести в порядок спутанные мысли. Лунц также отправился к себе в лабораторию корпеть над очередными экспертизами.

Когда Казарин вернулся, Занюхин сидел на стуле, раскачиваясь из стороны в сторону подобно маятнику метронома, и подвывал на высоких частотах сквозь дырку на месте выбитого зуба. Вообще, зубов у него во рту за последние пять минут изрядно поредело, даже если учитывать те, что Стрижак выбил еще в психушке. Милиционер методично работал кулаками, локти его мелькали перед глазами Артема, словно поршни взбесившегося паровоза. У Стрижака это называлось «массажом пресса». Мало находилось смельчаков, которые после подобной «оздоровительной» процедуры отважились бы не дать признательные показания. Но на этот раз подполковник что-то уж очень расходился. Огромные уши его налились кровью, свежеподстриженный ежик на затылке встал дыбом. В такт ударам он напевал из Высоцкого:

 
Побудьте день вы в милицейской шкуре -
Вам жизнь покажется наоборот.
Давайте выпьем за тех, кто в МУРе, —
За тех, кто в МУРе никто не пьет.
 

В каждый куплет и каждый удар Стрижак вкладывал всю обиду на жизнь, скопившуюся у «поганого мента» за долгие годы беспорочной службы на страже порядка и социалистической законности:

 
Понимаю я, что в Тамаре – ум,
Что у ей – диплом и стремления, —
И я вылил водку в аквариум:
Пейте, рыбы, за мой день рождения!
 

Сом в аквариуме поглядывал на происходящее неодобрительно – видимо, обижался, что рыбам в песне налили, а ему нет. По полу катались пустые бутылки, оставшиеся после празднования «новоселья» новоиспеченного подполковника, которые раньше батареей стояли позади стола. Судя по их количеству, подполковником быть неплохо, мельком подумалось Казарину. В маленьком телевизоре, стоявшем на тумбочке в кабинете начальника угрозыска, показывали «знатоков». Приторно правильные милиционеры виртуозно и с использованием исключительно гуманных методов выводили на чистую воду бандитов, жуликов и расхитителей социалистической собственности. Говорят, всесильный министр внутренних дел Щелоков даже лично запретил исполнителям главных ролей курить в кадре, чтобы пламенный образ советского милиционера не омрачала вредная привычка. Звук был выключен – но его вполне успешно заменяло одышливое пение распаренного подполковника милиции, который методично мутузил подозреваемого.

– Да ты с ума сошел! – закричал Артем, оттаскивая Стрижака от Занюхина за шкирку и с трудом борясь с желанием проделать то же самое за уши. – Прекрати немедленно!

Стрижак плюхнулся в свое кресло и обиженно запыхтел. Он сейчас исключительно мало походил на доброго и гуманного киношного следователя Пал Палыча Знаменского.

После смерти Брежнева и «воцарения» Андропова покровитель всенародно любимого сериала Щелоков с треском вылетел с поста министра – как говорили, за многочисленные злоупотребления и чудовищную коррупцию, которую он развел в своем ведомстве. В рамках борьбы со «щелоковщиной» традиционную песню-заставку про «Наша служба и опасна и трудна…» заменили на новую, какую-то невыразительную и не запоминающуюся, что вызвало бурное недовольство зрителей, особенно тех из них, которые носили милицейские погоны. Однако этим прогресс и ограничился – в остальном многосерийный телефильм все так же идеализировал и лакировал советскую действительность, как и при Щелокове. Сняли бы лучше парочку серий про маньяков, зло подумал Артем. Да что маньяки – хотя бы про мафию, наркоторговлю или проституцию! Но это, конечно, бред, никогда у нас такого не снимут^[9]. Это так же маловероятно, как то, что «знатоков» в кино вдруг возьмут и посадят за взятки.

Занюхин тоненько всхлипывал, скрючившись на стуле. А потом его наконец прорвало.

– Ну да! Да! Было у нас! Было! – хлюпал он расквашенным носом. – Так она ж сама меня совратила! А я что? Я ничего! А как удержаться, когда перед тобой такая маленькая нежная цаца задницей крутит!

– Что ты несешь? Говори по существу! Где и когда ты познакомился со школьницей Плотниковой Еленой? – сразу же подобрался Артем.

– На поселке, где же еще! Летом, когда у школоты каникулы. – Занюхин сунул грязные пальцы себе в пасть, покопался там немного и вытащил из десны окровавленный зуб. – В общем, она каждый день встречалась со мной в парке, по дороге в школу. И мы с ней любились там.

– Когда это было? В каком месяце?

– В начале сентября. Провстречались мы цельную неделю, и ей вроде все нравилось! Но в последний раз я ее не удовлетворил. Осечка у меня произошла, гражданин начальник! Ты, как мужик, должон меня понять! Ну, мы с Ленуськой и повздорили из-за этого малость. А она возьми и начни мне грозить, что, мол, пойдет в милицию и скажет, что я ее, того… снасиловал.

– И что было дальше? – спросил Артем, немного одуревший от того, что личность убитой предстала перед ним весьма неожиданной гранью.

– А дальше ничего не было. Потому как у меня просто выбора не оставалось. Я же должен был ее как-то остановить! Мне чё, по ее милости опять парашу задницей греть?

– И что же ты сделал? – не отставал Казарин.

– Привязал я Ленуську к дереву. Проловкой. Ну, это чтобы она в милицию не пошла. Авось, думаю, опомнится девка! Я же ей ничего плохого не делал. Все было по полному нашему взаимному согласию!

– Ну и?.. – напирал Артем.

– Ну а она взяла и задохнулась. Случайно! – развел руками Занюхин. – Не виноватый я, гражданин начальник!

– Ну и мастак ты языком молоть, братец! – проговорил из своего угла почти успокоившийся Стрижак. – С тобой говно хлебать хорошо: рта не дашь раскрыть, все сам слопаешь.

– А чего не так-то? – обиженно прошлямкал окровавленными губами Петя. – Все как есть обсказал, ничего не утаил.

– А выпотрошил ее кто? Пушкин? – спросил Артем, внимательно наблюдая за реакцией нелюдя.

– А я почем знаю? – опустил глаза Занюхин и неожиданно оживился: – А может, всю требуху собака сожрала? У Ленки пес был, Балеткой вроде звали! На редкость противная шавка. Он, наверное, и полакомился потрошками…

– И давно ты заметил в себе половое влечение к маленьким детям? К мертвым маленьким детям? – внезапно в лоб спросил Казарин.

И тут же за спиной у него раздался громкий, как бы механический свист, а вслед за ним – звуки, больше всего похожие на мяуканье. Такие могли бы, наверное, вырываться из пасти спятившего кота-мутанта. Артем обернулся и увидел, что любимец Стрижака – черный сом медленно ползает на брюхе по новенькому линолеуму кабинета, шевеля плавниками, и посвистывает, что твоя канарейка.

«Ну вот, опять крыша едет», – меланхолически подумал он и даже не испугался. Зато Занюхин вжался тощим позвоночником в спинку стула и подобрал под себя ноги – видимо, боялся, что поющая рыба его укусит.

Стрижак выругался, бросился к сому и нежно подхватил тварюгу под жабры. С трудом оторвав страхолюдину от линолеума (свист и мяуканье при этом усилились), он дотащил ее до аквариума и плюхнул в воду. Пугающие звуки немедленно прекратились. Затем милиционер вытер руки о новенькую щегольскую форму и проговорил со значением, обращаясь к Занюхину:

– Видал? Если будешь несознанку лепить, я тебя скормлю этой твари по кусочкам.

Петя с трудом отходил от шока (да и на Казарина, признаться, непонятное поведение рыбы произвело жутковатое впечатление).

– А чего это он?.. – потрясенно спросил Фокусник, показав глазами на сома, который снова лениво шевелил усами в аквариуме и помалкивал, как полагается обычной рыбине.

– Это мешкожаберный сом по имени Никодим, – снисходительно пояснил Стрижак. – Замечательная рыба. Выживает даже в болоте, а жрет все, от старых покрышек и рваных калош до разных подонков, которые насилуют и убивают детишек. И фокусы не хуже тебя умеет показывать. Например, иногда убегает из аквариума, потому что в природе привык переползать из одного пересыхающего водоема в другой. А еще умеет громко свистеть, чирикать и даже мяукать. По весне морду из воды высовывает и такие серенады выводит… Но мы отвлеклись. Так чего там насчет твоего влечения к мертвым маленьким детям?

– Не в бровь, а в глаз, начальник. Не в бровь, а в глаз… – кивнул головой Петя-Фокусник. – Да, я некрофил. И педофил, пожалуй, тоже. И много кто еще…

– Ничего себе! Какие умные слова ты знаешь! – удивленно пробормотал Стрижак. – Откуда, кстати, у тебя же три класса церковно-приходской школы? Фигурально выражаясь, конечно.

Артем удивился не меньше – в Советском Союзе, где вся сексуальная сфера жизни была строго табуирована государством, эти слова были известны только специалистам-медикам да еще, пожалуй, таким вот, как он, сотрудникам следственных органов.

– Я во время второй отсидки на придурочную должность прибился – в библиотекари. Спасибо одному авторитетному человеку – очень понравились ему мои фокусы, – задумчиво проговорил Фокусник. – Ну и там от нечего делать стал книжки почитывать. В основном скучные попадались, про войну да социалистические стройки. Но однажды попался мне роман один. «Лолита»^[10] называется. Как мне потом знающие люди объяснили, очень редкая книжка. На воле взять ее на ночь почитать стоит трёшник – и то, если найдешь. Но на зоне и не такое достать можно…

– А «знающие люди» – это Аристарх Анемподистович? Академик? – понимающе подмигнул Казарин.

– А ты догадливый, начальник, – криво ухмыльнулся Петя. – Так вот, книжка эта будто про меня писана! Ну, не то чтобы прямо про меня, там же про профессора речь, а я кто есть? Но все его мыслишки словно бы у меня из башки сворованы! А еще мне попалась книжка «Процесс Жиля де Рэ» – про одного старинного душегуба, французского маршала и барона, про которого еще сказка есть – «Синяя Борода» называется. Сказку я не знаю, кто написал. А у писателя той книжки фамилия зашкварная – Батак. Хе-хе! Потому я ее и запомнил… А, нет, вру, не Батак, а Батай^[11]