Глава 7

Штаммфюрер Клаус фон Шерер – руководитель отряда – стоял за кафедрой в лекционном зале школы, где после занятий обычно проводились сборы членов «Гитлерюгенд». Будущее Рейха ровными рядами сидело за школьными партами ниже лидера, как было принято в любой немецкой школе. Красные линии нарукавных повязок ножами свастик резали пространство на шесть ровных рядов.

Штаммфюрер любил это зрелище: три десятка парней в коричневых рубашках с одинаковыми прическами внимали ему, как и тысячи молодых людей зажигали огонь сердец искрами слов Адольфа Гитлера.

– Провести XI Олимпийские игры изъявляли желание тринадцать городов из трех континентов. Впервые в истории за право организовать Олимпиаду боролось так много кандидатов. При голосовании в Международном олимпийском комитете одержал победу Берлин! Выбор был справедлив! Вы еще не родились, когда Берлин должен был стать хозяином VI Олимпийских игр в 1916 году. Из-за войны, спровоцированной нашими врагами, Олимпиада не состоялась. И сейчас враги Рейха не дремлют. Они всячески пытаются сорвать планы нашего фюрера сделать Олимпийские игры в Берлине самыми величественными, чтобы показать всему миру наши великие планы и доказать торжество идей национал-социализма.

Чернокожее меньшинство в Америке, пользуясь еврейскими деньгами и влиянием, пытается давить на истинных патриотов спорта в Олимпийском комитете, стараясь превратить олимпийское движение в свою мелкую лавочку, где они бы ставили завышенный ценник на свои идеи.

Еврейское мировое лобби призывает вынести внутригерманские дела на олимпийский уровень, это в их подлом стиле.

Наш фюрер считает, что неграм и евреям нечего делать на Олимпиаде. Почему свободный человек вынужден оспаривать пальму первенства у подневольного чернокожего? Это беспримерное оскорбление и бесчестье для олимпийской идеи, и древние греки перевернулись бы в гробу, если бы узнали, во что превратили современные люди их священные национальные Игры. Но! Германия находится в разгаре национальной революции, которая пока еще не нашла поддержки во всем мире из-за евреев и их прихвостней.

Наша революция характеризуется исключительной, невиданной прежде дисциплиной немецкого народа. Именно поэтому мы не имеем права дать повод нашим врагам сорвать Олимпиаду, как бы они ни старались.

Поэтому фюрер поставил задачу перед нами временно, на период до и во время Олимпиады, приостановить праведную активность по искоренению из нашей жизни евреев и иных недочеловеков, вроде негров и цыган.

Враги Рейха, зная о том, что Международный олимпийский комитет обязан формально реагировать на еврейские обращения и проводить проверки на так называемую лояльность к евреям и прочим недочеловекам, могут организовать провокации на улицах наших городов. В частности, они могут специально устанавливать лозунги и объявления в местах общественного досуга, магазинах, ателье и прочих, например, такие как «Евреи нежелательны», «Евреям вход запрещен» и другие… В этой связи в вашу задачу входит предупреждение хозяев заведений, где вы обнаружите подобные провокационные надписи, о необходимости убрать их в кладовые, а в случае отказа можете осуществить действия по демонтажу или их сокрытию самостоятельно, с обязательным докладом мне, где, когда и при каких обстоятельствах вынуждены были это сделать.

Юный Отто Шульц сидел за второй партой у окна и внимал командиру, не пропуская ни слова. В то же время мысли то и дело перелетали из класса, где дыхание десятков товарищей звучало в унисон с дыханием всего народа в преддверии великого для Рейха события, в кондитерскую на Жандарменмаркт, где, вероятно, сейчас Оттилия раскладывала на прилавке эклеры и прочие сладости. И даже не подозревала, что еврейские провокаторы могут подло наклеить на витринное стекло какую-нибудь антисемитскую табличку. Отто аж заерзал на стуле в волнении, так живо себе представил мерзкого жидовского провокатора в роговых очках, с мясистым крючковатым носом и большими волосатыми ушами, рядом с которыми вьются рыжеватые пейсы.

– Наши враги, враги Рейха, призывают бойкотировать Олимпийские игры в Берлине, – продолжал ораторствовать штаммфюрер. – Им нужен повод! Наша задача – не дать евреям ни малейшего шанса использовать спортивные игры как оружие против идей национал-социализма.

В мыслях Отто к еврею, клеящему провокационную табличку на витрину кондитерской, прибавился второй еврей-фотограф, этакий проплаченный журналист, налаживающий свой еврейский фотоаппарат, чтобы сделать фотоснимок и отправить в Олимпийский комитет для срыва Олимпиады. Отто сжал кулаки в бессильной злобе и очень захотел немедленно бежать к Оттилии или ее матери с предупреждением о возможных провокациях. Представил себе, как даже среди ночи сможет подкараулить врагов у кондитерской Шмук, помешать коварным замыслам, а то и задержать врагов и сдать полиции.

– Задача, которую ставит перед нами фюрер, – продемонстрировать миру новую, возрождённую и – главное – миролюбивую Германию. Мы затмим все предыдущие игры и по размаху соревнований, и по числу участников и зрителей.

Нам предстоит участвовать в осуществлении этих замыслов. Вы знаете о развернутых масштабных строительных работах в нашем городе. И прежде всего о реконструкции спортивного комплекса «Олимпиа-Парк», возведённого еще в преддверии несостоявшихся VI Олимпийских игр. В комплексе возводится стадион на 90 000 мест, отдельный хоккейный стадион, манеж для верховой езды, плавательный бассейн, открытая спортивная арена и Олимпийская деревня на 140 домов. Работы в разгаре. Наша задача – вынос строительного мусора и благоустройство территории. Конкретные объекты для работы станут известны уже завтра. Так что завтра сбор после уроков здесь же, но в рабочей форме одежды. Будьте готовы засучить рукава и потрудиться, как этого требует от нас наш народ и наш вождь Адольф Гитлер. Хайль Гитлер!

Все подскочили, выбросили руку в приветствии.

Через пять минут Отто уже крутил педали старенького велосипеда по Фридрихштрассе в сторону Жандарменмаркт. Весенний воздух был полон ароматом распустившихся липовых листочков, приятно щекочущим ноздри, сменяя привычный зимний запах дыма угольных печей берлинских квартир.

Сегодня двухколесный семейный транспорт был в распоряжении Отто, он делил велик с младшей сестрой под строгим контролем родителей. Отец Отто – Рихард Шульц служил архитектором в ведомстве Альберта Шпеера. Мать – Брунхильда работала у самого Бальдура фон Шираха, фюрера «Гитлерюгенда» в машинописном бюро. Никакого значения для отношения к Отто в коллективе организации ни место работы матери, ни тем более отца не играли. Среди одноклассников были дети и старших офицеров вермахта, и даже элиты немецкого общества – офицеров «СС». Отто мечтал когда-нибудь, так же, как эти тевтонские рыцари, получить черный кортик офицера «СС» 9 ноября, в годовщину подавленного баварской полицией и рейхсвером «путча Гитлера-Людендорфа» в 1923 году. Представив, как ему – СС-анвертеру^[3] вручает кинжал сам рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, крепко вцепился в руль велосипеда и ускорил вращение педалей. Вот он, Отто Шульц, берет оружие двумя руками, подносит ко лбу, как распятие… В этот момент, потянув двумя руками руль на себя, пытаясь прикоснуться холодным металлом к разгоряченной мечтами голове, Отто на секунду закрыл глаза и, наехав на бордюр, звучно шлепнулся с велосипеда.

Стоящие на тротуаре две особы в синих юбках Союза немецких девушек захихикали. Отто встал, отряхнул форму и нахмурил брови в их сторону. Девчонки засмеялись в голос.

Отто с сердитым видом вновь влез на своего двухколесного скакуна и быстро удалился под звуки звучащего вдали военного марша и топот маршевой колонны.

Пересек Унтер ден Линден, потом Берен Штрассе, повернул на Францёзише штрассе, где рядом с большим заведением «Борхард» приютилась кондитерская Шмуков.

Уже подъезжая, снизил скорость и зорко оглядел окрестности в поисках затаившегося коммуниста или еврея с фотоаппаратом. У входной двери спешился, прислонил велосипед к стене и подошел к витрине. Пару минут любовался выставленными сладостями: разнообразными пирожными, эклерами, ягодными тортиками и тающими во рту маленькими безе. Вспомнив, ради какой великой цели здесь, Отто нахмурил брови и вгляделся в глубь витрины. За прилавком Барбара Шмук обслуживала покупателя. Оттилии видно не было. Отто оглядел стекло. Никаких провокационных надписей или вывесок. Постоял минуту в раздумье, затем решительно вошел внутрь. Густой аромат ванили и свежей выпечки мягко обволок лицо, вполз через ноздри и уютно расположился в легких, мгновенно успокоив ритм бьющегося между ними сердца.

– До свидания, хэрр Грубер, заходите еще к нам, всегда рады! – прощалась Барбара с пожилым господином в видавшем виды, но все же приличном костюме.

– До свидания, фрау Шмук, – господин приподнял шляпу над головой в прощальном приветствии и пошел к выходу, как-то неодобрительно взглянув на юношу в форме «Гитлерюгенд».

Отто осмотрел форму, расценив этот взгляд пожилого господина как адресованный последствиям недавнего падения с велосипеда. На всякий случай отряхнулся еще раз.

– Добрый день, молодой человек! Что вам сегодня? Эклер? – поинтересовалась Барбара приветливо.

– Добрый день, фрау Шмук! – Отто взглянул в сторону шторки, отделяющей торговую зону кондитерской от подсобной. Показалось, что уловил какое-то движение. Вероятно, сейчас Оттилия должна выйти и вынести товар.

Фрау Шмук перехватила взгляд Отто и улыбнулась.

– Так что сегодня? С ванильным кремом или шоколадным?

– Я… Да…

– Да, что? С ванильным или шоколадным?

– С ва… с шоколадным… Да. Спасибо. Один.

Отто протянул фрау Шмук несколько пфеннингов.

– Выбирай! – фрау Шмук сделала жест в сторону прилавка со сладостями.

Отто ткнул пальцем в первый же с краю. К вкусному запаху снаружи и внутри себя он адаптировался. Он здесь не для эклеров! У него – миссия!

Фрау Шмук взяла серебрянными щипчиками аппетитное лакомство, положила в тончайшую скрипучую бумагу и протянула Отто. Даже не предложила обычную в таких случаях картонную коробочку, зная, что эклер будет уничтожен немедленно. Она улыбалась.

Отто принял из рук Барбары вожделенное пирожное, с достоинством поблагодарил и отошел в сторону, где стояли два круглых столика для таких же сладкоежек. Эклер растворился в мгновение. Отто не хотел, чтобы кто-то увидел его за этим занятием. Сладкое пирожное – слабость. Будущий офицер СС должен быть воздержан от таких способов ее проявления.

Вытер губы салфеткой и снова с надеждой взглянул на шторку. Теперь уже сомнений не было, шторка качнулась и с подносом сладких проявлений слабости появилась она. Оттилия грациозно поставила поднос с обратной стороны прилавка и принялась пополнять истощенное за утро его содержимое. Она была в клетчатом платье и белом фартуке, на котором красовались пара свежих пятнышек ягод и шоколада.

– Добрый день! – дежурно приветливо, как и любому другому посетителю, сказала Оттилия.

– Добрый день, фроляйн Оттилия! – придав голосу офицерскую солидность, ответил Отто.

Из-за нее, но в большей степени из-за снова выскакивающего из груди сердца, он не услышал дежурных ноток в словах Оттилии. Ее голос звучал слаще, чем все эти пирожные на прилавке.

Фрау Шмук посмотрела на детей, улыбнулась и сказала:

– Оттилия, я отлучусь на пять минут. Побудь с покупателями.

Она удалилась. Отто минуту стоял молча, хотя понимал, что такой возможности поговорить с Оттилией наедине может скоро и не представиться. Наконец, решился, откашлялся.

– Меня зовут Отто Шульц.

– Я знаю, – улыбнулась Оттилия, продолжая раскладывать пирожные.

– Да… Я уже говорил, видимо, – Отто опять на минуту замолчал.

– Вы всегда в этой форме? – спросила вдруг Оттилия.

Отто не ожидал вопроса, растерялся.

Оттилия заметила это и, улыбнувшись, добавила:

– Вы всегда такой официальный? Хотя форма вам идет…

Отто пришел в себя, расправил плечи и отчеканил:

– Фроляйн, мы в «Гитлерюгенде» всегда готовы вас защитить. А потому всегда в форме и всегда на страже.

– От кого защитить? И кого это – нас? – спросила Оттилия, продолжая улыбаться и раскладывать пирожные.

– Нас, то есть вас – гражданских. Мирное население. От врагов! – убежденно ответил Отто.

– А враги – кто? – добродушно спросила Оттилия.

Отто почувствовал, что начинает злиться. Что за вопрос? Оттилия не знает, кто враги немецкого народа? Как такое может быть?

– Наши враги – евреи. И коммунисты!

– Ну и как вы будете нас защищать? – Оттилия посмотрела ему в глаза очень серьезно.

– Вот я, например, тут… У нас задание. Мы сейчас должны помочь вам… Чтобы евреи и коммунисты не спровоцировали. Они хотят сорвать Олимпиаду! – Отто тщательно подбирал слова из утренней речи штаммфюрера.

– И как вы собираетесь помочь? – спросила Оттилия, продолжая смотреть прямо в глаза.

– Мы… Я вот… Тут мой пост. Чтоб не спровоцировали и не сделали фотографию.

– Отто, вы не обидитесь, если я скажу вам честно, я ничего не понимаю, – Оттилия перевела взгляд с его лица на поднос и выложила оставшиеся пирожные на прилавок.

Отто проследил взглядом движения ее рук, несколько раз скользнул по вновь прибывшим эклерам.

– Фроляйн Оттилия! Евреи хотят повесить на вашу кондитерскую вывеску «Долой евреев!» Я должен им помешать!

– Зачем евреям писать «Долой евреев?» – спросила вышедшая из подсобного помещения Барбара. – И почему у нас в витрине?

– Они хотят сорвать Олимпиаду! – повторил Отто теперь уже для матери Оттилии. – Они замыслили такую подлость, хотят показать миру, что у нас не любят евреев. Чтобы на Олимпиаду в Берлин никто не приехал. Мы им должны помешать, потому что Олимпиада должна быть в Берлине и мы должны показать миру, что…

– Что мы любим евреев? – спросила фрау Шмук.

Оттилия едва заметно улыбнулась. Барбара Шмук не улыбалась, а просто с любопытством смотрела на юного оратора.

– Мы? – Отто аж задохнулся. – Мы не можем любить евреев! От них все зло! У них вся собственность, которую они забрали у немцев! Они во всех театрах, они во всех банках, они мечтают о захвате мира!

– Отто, я ничего не поняла. Нет, конечно, если так надо, то обязательно нужно помешать евреям вешать лозунги «Долой евреев». Я просто не понимаю, зачем? Допустим, евреи повесят такие лозунги. И к нам на Олимпиаду кто-то не приедет. Но ведь если на Олимпиаду не приедут те, кого раздражают такие лозунги, значит, они любят евреев? А раз они любят евреев, то они либо сами евреи, либо проплачены евреями. В любом случае, зачем они нам на Олимпиаде?

– Фюрер приказал, чтобы Олимпиаду не сорвали евреи и их прихвостни! – Отто понял, что самое простое для солдата – выполнять приказ, потому и ответил фрау Шмук именно так. – Вся немецкая нация сейчас, как сказал наш штаммфюрер, солдаты фюрера, значит, надо просто выполнять приказ и не рассуждать.

– Тогда конечно! – Фрау Шмук всплеснула руками. – Это бесспорно, молодой человек! Приказ Фюрера – закон! Хотите еще эклер? За счет заведения?

Отто хотел было принять сладкий подарок, который хозяйка кондитерской уже протянула, но одернул руку и только сказал твердо:

– Благодарю! До свидания, фрау Шмук! До свидания, фроляйн Оттилия!

Отто развернулся и вышел на улицу. Выйдя за дверь, повернулся и снова окинул взглядом витрину. Провокационных лозунгов не было. Сквозь стекло ему помахала рукой Оттилия. Она улыбалась.

Отто оседлал велосипед и двинулся в сторону церкви святой Ядвиги. Ветер липовых листочков и ванили дул теперь в спину, так что Отто его не чувствовал.