Published by arrangement with Thames & Hudson Ltd, London, Central and Eastern European Art Since 1950 © 2020, Thames & Hudson

Text © 2020, Maja Fowkes and Reuben Fowkes

This edition first published in Russia in 2024 by Ad Marginem Press, Moscow

Russian Edition © 2024, Ad Marginem Press, Moscow

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2024

Введение

История искусства Центральной и Восточной Европы – это история разноголосицы, конфликтующих тенденций, взаимопротиворечащих заявлений, особенности которых проистекают из уникальной местной ситуации. Это наблюдение выглядит не столь всеобъемлющим, если обратиться к конкретным произведениям искусства и художественным практикам или направить внимание на сеть взаимосвязей и общность позиций. Художники этих стран были вовлечены в интеллектуальные течения своего времени, вели оживленные споры в кругах тех, кому доверяли, активно общались, несмотря на междисциплинарные и географические границы. Общее обнаруживается и в повсеместной ориентированности на внеинституциональные виды деятельности, в предпочтении, отдаваемом коллективной работе, в изобретательном нахождении решений и пространств для реализации своих идей. Искусство региона развивалось в обстановке продуктивных трений с его обществом, что делало его представителей чуткими к требованиям относительно социальной значимости искусства и одновременно – решительными в отстаивании своей независимости. Жизнь при коммунистическом режиме вырабатывала в людях подозрительность к любой власти и готовность противостоять внешнему давлению: отличительными чертами художника стало критическое, скептическое и подрывное отношение к действительности, сохранившееся и в посткоммунистическую эпоху.

География восточной части европейского континента была более изменчивой, чем во многих других частях света. Масштабная перекройка границ после Второй мировой войны, образование и распад государств, создание и разрушение политических блоков постоянно сопровождались утратами и обретениями друзей и врагов. Ввиду такого территориального непостоянства мы сосредоточили внимание на Польше, Чехословакии, Венгрии и Югославии (и государствах, возникших вместо последней), периодически совершая «вылазки» в Восточную Германию, Румынию, а также в другие Балканские государства и страны Балтии. Такой подход отражает степень изученности искусства тех или иных стран в определенные периоды, а также происходящие процессы интеграции в те или иные региональные нарративы. Итак, «искусство Центральной и Восточной Европы» – это достаточно широкое понятие, охватывающее самые разные геополитические и исторические позиции: для одних решающим обстоятельством была связь с социалистическим прошлым, для других – с более широкими культурными траекториями Центральной Европы.

По контрасту со сложной географией хронология развития искусства Центральной и Восточной Европы довольно проста. Приход к власти коммунистов придал искусству начала 1950-х стилистическое единообразие, которое не продлилось долго, однако – вместе с долгосрочными институциональными последствиями – это обозначило важный момент в развитии послевоенного искусства. В восточноевропейских странах на долгое время установился социализм. Этот период был отмечен политическими потрясениями, имевшими серьезные последствия для художественной жизни: советское вторжение в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию в 1968-м, рост влияния «Солидарности» и введение военного положения в Польше в 1981-м. Крушение социализма оказало сильнейшее воздействие на искусство Центральной и Восточной Европы, которое сегодня мы рассматриваем не столько в русле присоединения к международному художественному миру, сколько в контексте участия художников этого региона в становлении децентрализованной глобальной художественной среды. Отметим также, что после 1989 года изучение искусства этих стран в историческом и сравнительном плане осуществлялось через критическое переосмысление наследия социалистической эпохи и размышления о художественной идентичности региона.

Мы не станем подробно исследовать влияние политических обстоятельств на искусство Центральной и Восточной Европы: наша первостепенная задача – рассмотреть конкретные художественные практики и наиболее выдающиеся произведения, помещая их в контекст движений, стилей, феноменов и событий, определивших развитие искусства в регионе с 1950-х годов. Иными словами, мы представим важнейшие социальные и политические факторы, но намеренно будем объяснять произведения не через масштабные идеологические конструкции, а через их роль в истории искусства. Особое внимание мы уделим художникам, сумевшим построить наиболее выдающуюся карьеру, о которой свидетельствует их место в истории искусства (национального и мирового), представленность в музейных коллекциях, связь с современной проблематикой. Нас более интересуют экспериментальные практики, которые до 1989 года часто вступали в противоречие с официальной повесткой, и современные подходы, релевантные для международного художественного взаимодействия. Чтобы учесть все нюансы, мы порой станем обращаться и к тем практикам, в которых одновременно отразились национальные особенности и мировые культурные тенденции, а также к тем, которые возникали в точках пересечения официального и неофициального искусства, определив, пусть и неявным образом, облик искусства той или иной страны.

Динамика политической идеологии для художественной жизни Центральной и Восточной Европы не столь существенна, как системное изменение институционального ландшафта. В начале рассматриваемого нами периода произошли фундаментальные изменения: возникла административная централизация по советскому образцу, партийные органы получили контроль над выставочными пространствами, художественной критикой и методами образования, который эффективно осуществлялся через механизмы финансирования, отборочные комиссии и регулирование деятельности художественных объединений. Эта реструктуризация решительным образом изменила ход региональных историй искусства: тем художникам, кто был склонен к экспериментам, пришлось искать альтернативные пути, форматы и платформы, такую же стратегию приняли и художественные критики. Структуры и стереотипы, появившиеся при социализме, оказались удивительно устойчивы к попыткам преобразований даже после кончины породившей их идеологии. За десятилетия, прошедшие после крушения социалистической системы, постепенная реорганизация институционального ландшафта происходила под знаком неолиберализма и глобализации. Это повлекло за собой создание новых структур и региональных коллекций, открытие арт-сцены для рыночных сил, что внесло в жизнь художников новый элемент нестабильности и непредсказуемости. Этические дилеммы и политически обусловленные решения относительно того, кто будет выставляться в таком-то месте или работать с такой-то галереей, остаются острой проблемой для деятелей искусства в регионе. Поэтому мы рассмотрим также структурные изменения художественного мира отдельных стран.

Мы уделим пристальное внимание важнейшим выставкам, которые играли ведущую роль во внедрении новых тенденций и подходов. Речь идет прежде всего о программных выставках в знаковых пространствах, которые проходили в Восточной Европе с 1950 года и привели к утверждению метода социалистического реализма, но также и о новаторских отдельных примерах, которые проделывали бреши в броне единообразного официального стиля начиная с эпохи десталинизации, когда абстрактные работы стали возвращаться в галереи и музеи. Запрет выставок, шедших вразрез с линией партии, привел к появлению параллельных мероприятий в частных квартирах, на окраинах городов, в сельской местности – подальше от бдительного ока властей. Такие подрывные тактики тесно ассоциируются с неоавангардом 1960-х и 1970-х годов, хотя в последнее десятилетие существования социалистических режимов часто устраивались также спонтанные акции на импровизированных площадках. Мы упомянем и о серии международных выставок, проходивших с начала 1990-х годов и заложивших основу для сравнительного и внутрирегионального изучения искусства Центральной и Восточной Европы, и о достижениях местных кураторов: от новаторских выставочных форматов эпохи социализма до кураторских попыток выхода на международную арену.

Некоторые художественные практики требуют соотнесения их с нынешними теоретическими спорами. В социалистических странах марксизм был непременной точкой отсчета: деятели искусства откликались на заявления партийных идеологов и в то же время занимали самые разные позиции на левом фланге – от марксистского гуманизма югославской группы Praxis до куда более опасного маоистского радикализма в различных видах. Характерное для первых послевоенных лет внимание к психоанализу и научным теориям, ассоциировавшимся, соответственно, с сюрреализмом и абстрактным искусством, сменилось интересом к экзистенциализму и феноменологии, отвечавшим индивидуалистическим устремлениям и технологическому отчуждению современного общества. Интеллектуальные предпочтения неоавангарда разнились от утопического радикализма до духовных практик в стиле нью-эйдж, а в 1980-х годах возникла мода на постмодернизм, хорошо сочетавшийся с эклектичным возрождением исторических стилей в живописи и скульптуре. В посткоммунистический период свободная циркуляция критических теорий привела к открытой постановке феминистической и квир-проблематики, которую с недавних пор сменили другие подходы – постгуманизм и постколониальная теория.

Несомненно, на художественный ландшафт региона влияло и ускорение социальных, экономических и технологических изменений, приведшее к сдвигам планетарного масштаба. Быстрое развитие инфраструктуры, городов и тяжелой индустрии в 1950-е годы вызвало к жизни особый социалистический вариант промышленной модернизации, основанный на ударном труде и командной экономике: следовало запечатлевать и воспевать их средствами живописи и скульптуры, используя традиционные методы. Технические инновации 1960-х годов – символом их стала космическая гонка, которую социалистический лагерь поначалу, казалось, выигрывал, – побудили художников заняться исследованием будущего, а также породили новые подходы к изображению мира, преобразуемого наукой, компьютерами (тогда еще только появлявшимися) и автоматизацией труда. Результатом стали эксперименты с серийностью и случайностью в области кинетического искусства и неоконструктивизма, тогда как появление потребительской культуры, пусть и в урезанном виде, отразилось в восточноевропейском поп-арте. Постепенно энтузиазм в отношении новых технологий и их потенциала уступил место мрачным настроениям, страхам перед социальным отчуждением и экологическими последствиями ничем не сдерживаемого экономического роста. После третьей технологической революции, в 1990-е годы, интернет-художники стали активно исследовать возможности, связанные с непосредственным, неиерархическим общением внутри виртуальных миров. Художники этого региона одними из первых принялись изучать далеко идущие последствия достижений в сфере биотехнологии и искусственного интеллекта, формулируя постинтернетную эстетику и критикуя онлайн-культуру.

Железный занавес, разделивший континент надвое, стал также препятствием для свободного обмена между национальными арт-сценами в Европе – правда, барьеры были не полностью непроницаемыми, и нашлись способы их обойти: так возникли альтернативные каналы коммуникации. В то же время эти препятствия привели к налаживанию сотрудничества с неевропейскими странами. В Югославии, к примеру, это происходило в контексте политики «третьего пути», инспирированной созданием в 1961 году вместе с различными африканскими и азиатскими странами Движения неприсоединения. Страны Восточного блока, следуя принципу пролетарского интернационализма, налаживали культурные связи со странами, освободившимися от колониализма. В соответствии с задачами нашего исследования культурный обмен за пределами Центральной и Восточной Европы во времена социализма рассматривается по преимуществу лишь в тех случаях, когда он играл ведущую роль в появлении художественных движений и тенденций внутри рассматриваемого региона либо отражался в теме произведений. За последнее время окрепли художественные связи со странами третьего мира, в ходе чего выявляются как сходства, так и различия между художественными практиками далеко отстоящих друг от друга регионов, в то же время глобализация искусства и повысившаяся мобильность художников требуют внерегионального рассмотрения искусства Центральной и Восточной Европы.

Мы также учитываем актуальный деколониальный призыв пересмотреть исторические основы терминологии искусства, традиционно служившей для утверждения западной модели путем контроля за чистотой стиля. В истории искусства Центральной и Восточной Европы интернациональные понятия и их национальные переводы существуют параллельно с локальными терминами, которые мы будем здесь упоминать («сюрнатурализм» в Венгрии, «новая художественная практика» в Югославии, «критическое искусство» в Польше). Некоторые термины были специфичными для региона в целом, как социалистический реализм – довольно точное определение для официального стиля, распространявшегося из Советского Союза начиная примерно с 1950 года. Однако задачи нашего исследования не позволяют остановиться на всех локальных терминах, вместо этого мы выбрали более инклюзивный подход к терминологии, делающий возможным межрегиональные сравнения. «Информель», неоконструктивизм, поп-арт – примеры терминологического и временно́го совпадения между региональными и мировыми художественными практиками. Беспокойства по поводу корректности терминологии недавно ослабли благодаря признанию того факта, что местные варианты обогащают значение общемировых терминов: движения, к которым последние тенденциозно применяются, больше не описываются исключительно через практики и нарративы, выработанные в традиционных культурных центрах.

Данный обзор искусства Центральной и Восточной Европы, начиная с 1950-х годов, построен по хронологическому принципу: одно десятилетие – одна глава. В каждой из них рассматривается возникновение конкретных художественных практик, связываемых с более широкими движениями и стилями; эти практики либо соотносятся со схожими явлениями внутри региона, либо определяются как чисто локальные феномены. Главы также включают разделы, освещающие эволюцию политического климата и институционального ландшафта в мире искусства и, кроме того, новшества в культурной, социальной и технической сферах, что позволяет поместить ту или иную практику в соответствующий контекст. Мы опирались на существующие труды по истории искусства различных центрально- и восточноевропейских стран, и там, где нужно, обращались к сравнительному анализу в отдельных тематических блоках. Рассказ об искусстве последних десятилетий ведется главным образом в форме сравнительного анализа, отражая гибридный характер современных практик и тот факт, что соответствующие труды, посвященные конкретным странам, еще не написаны.