«С молодыми мне легче работать»

Но вернусь к нашим великим демократическим преобразованиям (уверен, иронию в голосе в этом месте вы расслышали).

В ходе «разбора полетов» мне было понятно, что Бабаю пора дать программное интервью какому-то, желательно федеральному серьезному СМИ, где все-таки нужно дать ответы на повисшие после выборов вопросы.

Воздух был крайне наэлектризованным. Четыре миллиона человек, взъерошенные Веременко и Савиным, весьма хотели бы знать – что там на самом деле случилось с республиканским нефтепромом и ужель правда Урал Бабаевич его приватизировал? Как вообще чувствует себя дед в свои 70 и как себя чувствуют другие не юные и основательно поднадоевшие им начальники республики? Будет ли обязательным в школах язык титульной нации, который учить никому не хотелось? Когда перестанет всех мучить советским агитпропом местное ТВ, да и вообще – что же будет с родиной и с нами?

Бабай вроде тоже понимал, что программное интервью нужно.

Но после кампании 2003 года его тошнило от любых СМИ, потому что, открывая каждое из них, он с ужасом ждал очередных ударов оппонентов, искренне считая, что удары это крайне не заслуженные, потому что он все делает только на благо людей.

Мы чуть ли не каждый день приносили ему новые варианты вопросов от новых СМИ с настойчивой просьбой уже наконец определиться, кому из них мы даем интервью

Но, читая вопросы, среди которых, разумеется, всегда присутствовали и все вышеперечисленные, он начинал злобно пыхтеть, щурить и без того монголоидного типа глаза и невпопад бросать фразы а-ля:

– Ну смотри… Ну что это… Это же бизабразие… По какому праву… Это же пиарство… Провокационные же вопросы… Вот, смотри – кто приватизировал ТЭК? Все сейчас стали нефтяниками! Ну какое им дело? Мы же строим дороги, проводим газификацию, мы же не бросили село!!!

В ответ я в сотый раз начинал среди начальника пиар-ликбез:

– Муртазулэч (при частом употреблении это имя-отчество у его регулярных собеседников обычно превращалось именно в такое «Муртазулэч», а у самых близких боевых товарищей – даже в «Мурта-зэч»), это вопросы, которые крайне актуальны в обществе, и «Коммерсантъ» не может их не задать, аудитория этого не поймет…

– Какое общество? Они же все служат олигархам. Камирсант твой любимый – он же принадлежит Березовскому!

Мое всегдашнее «да, принадлежит, но он не вмешивается в редакционную политику» вызывало в нем каждый раз бурю эмоций и стократное усиление и без того обычно сильного акцента, которое окончательно превращало его язык в русско-башкирско-татарскую лингва-франку:

– Кит, эшту за глупост силящаб утрасын, нишляп¹⁶ он не будет вмешиваться, если он его финансироваит?

– Он не финансирует, Муртазулэч. Такие газеты, как «Коммерсантъ» и «Ведомости», например – самоокупаемы.

Тут он начинал уже беззлобно хихикать над моей экономической безграмотностью, думая, что раз он тратит в год миллиард на поддержку СМИ, то и остальные СМИ должны зависеть только от строки в бюджете и разнарядки главам на количество подписавшихся.

– Ярар инде¹⁷, давай, я уже всем надоел, каждый день же по телевизору, вот ты у нас молодой, красивый, иди, рассказывай. Как семья? Ева растет?

Торопливое «растет, но я их не устрою в качестве ньюсмейкера» он уже не слушал.

В конце концов, все-таки удалось его уговорить на интервью «Труду», где было меньше, чем у других готовых на интервью федеральных газет предвыборной остроты и размещалова, а руководил которым тогда к тому же, похожий на Бабая возрастом и менталитетом главный редактор Потапов.

В его вопросах, естественно, тоже были и «провокационные», но вместе с журналистом «Труда», который их готовил, мы преобразовывали первоначальное вроде:

«1. А не вы ли с сыном стырили республиканский ТЭК?»

В гладкую для Бабая формулировку типа:

«1. Предприятия республиканского ТЭКа – краеугольный камень экономики республики, основа ее выдающихся социально-экономических показателей, согласно которым республика входит по основным параметрам в число лидирующих регионов страны. Каковы на данном этапе особенности организационно-правовой формы функционирования энергетики республики и что, на ваш взгляд, было бы лучшим ответом отдельным политиканам, огульно критикующим данные особенности?»

Получив этот бальзам на раны в форме вопросов к интервью (которых в окончательном варианте интервью, разумеется, днем с огнем не сыскать), Бабай сказал, что вот же, мол, совсем другое дело, сразу понятно, что руководит предприятием человек из ранешнего времени, ведь все же зависит от руководителя.

Он схватил трубку телефона и записную книжку, долго искал там фамилию Потапов, сам набрал номер и долго объяснял его секретарше, что он правда Бабай, тот самый политический тяжеловес. А когда соединили – долго и тепло вспоминал вместе с собеседником, как вот раньше не было пиарства и заказных статей и как они героически вместе отстаивали завоевания перестройки в начале девяностых.

Одним словом – интервью состоялось.

История умалчивает о том, появлялся ли в итоге корреспондент «Труда» у Бабая, а также о том, насколько близок текст к диктофонной записи и была ли вообще такая запись, или Бабай просто сказал кое-кому по каждому вопросу типа «тут напиши, что все осталось у нас, у республики», а этот кто-то уже выкручивался, придумывая правдоподобные формулировки, но в итоге получилось вот что, утвержденное и с громким заголовком «С молодыми мне легче работать» (в газете потом прошел чуть усеченный вариант, который и сегодня можно найти в сети). Потом еще были откровенные разговоры с «Коммерсантом», «Профилем», «Российской газетой» и другими.

«Труд»:

– …Ведь ни один человек не поверит, что у власти – любой – нет недостатков. А если верить государственным СМИ республики – то у нас все хорошо на всех направлениях. Непонятно только, откуда берутся недовольные…

– Но разве не Ваши подчиненные выстраивают такую информационную политику?

– У нас многие журналисты и чиновники никак не могут перестроиться с советских методов работы на современные. Хотя лично я всегда считал, что власть должна быть открытой.

– Ваша администрация в последнее время становится заметно моложе. С чем это связано?

– Это естественный процесс, и он будет продолжаться. Молодые должны в госорганах работать, со свежим взглядом, новыми идеями. Мне, честно говоря, с молодыми даже проще общаться. Они легче на подъем, с большим старанием берутся за сложные дела, чем пожилые люди. Бывает – в поездке по районам предлагаешь какой-то новый проект внедрить пожилому председателю колхоза – он в ответ: «Зачем? У меня и так все нормально». А потом то же самое предлагаешь молодому – он через год уже внедряет и начинает более продуктивно, чем более опытный коллега, работать. Другое дело, что все-таки нужно контролировать неуемную энергию, чтобы она во вред не пошла.

«Российская газета»:

– А в чьей собственности сейчас находятся предприятия ТЭКа?

– Слухов много распространяют на эту тему…. На самом деле топливно-энергетический комплекс никогда не принадлежал и не принадлежит ни какому-либо физическому лицу, ни частной фирме, ни группе лиц. Мы вынужденно и сознательно провели приватизацию таким образом, чтобы владельцами этих предприятий, грубо говоря, стали те же самые трудовые коллективы. Акции были переданы нескольким организациям, учрежденным самими же предприятиями нашего ТЭКа. У нас были веские основания для того, чтобы сделать именно так. Будучи государственными, наши энергетические предприятия стали объектом агрессивной и абсолютно противозаконной по своей сути рейдерской атаки. И если бы не наши решительные действия, нефтезаводы и многое другое уже давно действительно принадлежало бы пресловутым «частным лицам».