После подведения итогов второго тура мы особенно ничего не праздновали – было понятно, что одержанная победа была пирровой и не чистой.
Каждый из тех, кто работал на предвыборный штаб, понимал, что победу обеспечили не наши гениальные идеи, а долгая беседа Бабая после первого тура.
Причем также было многим из нас понятно, что за свою победу ему пришлось что-то пообещать. Было ясно даже – что. Ясным было и то, что отдавать он торопиться, как обычно, не будет. А его будут торопить. И это выльется в новое политическое противостояние. Потому будущее в работе на Бабая светлым быть особенно не обещало.
Но поработать на него все же хотелось. Кроме прозаического тщеславия, которое не давало ни на секунду усомниться, что совсем не зазорно занять в 25 лет министерскую должность в одном из крупнейших регионов великой страны, был и еще ряд причин.
Первая и главная из них – было понятно, да Бабай и не скрывал этого, что в республике все очень здорово изменится в начале 2004-го года. Мне искренне хотелось ему в этом помогать. У нас у всех, кто пришел к нему на работу в конце 2003 – начале 2004 года, было все же ощущение подъема – мы видели, что дед понял, что многое делал неправильно и готов к реформам. Мы были безмерно счастливы тем, что нас, активных, но, в общем, беспородных молодых парней наконец заметил тот, от кого все зависит в республике, и призвал к себе в помощники. Мы понимали, что это совершенно новый виток в наших карьерах, что мы будем пытаться изменить огромный регион, и от того, насколько мы будем успешны, зависит качество жизни четырех миллионов людей, в том числе и наших близких.
Одним словом, мы были горды собой и надеялись, что внесем свой вклад в историю республики, при этом, естественно, добиваясь и личных успехов.
В первые же недели после инаугурации Бабай объявил всем, что готовит революционные преобразования и что возглавит этот процесс 39-летний глава его администрации, новый фаворит Радий Х..
Республика замерла в тревожном ожидании…
Возможно, кому-то в это будет сложно поверить, но, начав работать с Бабаем в 2003 году, я нашел его абсолютным демократом, способным принимать любые аргументированные возражения и конструктивную критику.
В день назначения я зашел в его кабинет и сказал на военный манер, что жду, мол, указаний об основных направлениях для выстраивания информационной политики в республике. Разумеется, этот вопрос был задан вместе с рекомендованным мне «бывалыми» помпезным спичем о благодарности за доверие, обещании не подвести, и т. д. и т. п. Бабай слушал спич, поморщиваясь, а я все думал – неужели надо было с большим придворным рвением все излагать? Но оказалось, что Бабаю того образца даже моя «лесть в деловом стиле» была не нужна:
– Ну, хин бит укыган кеше13! Сам же знаешь чё надо делать… Раз, будем говорить, кто-то недоволен, значит, есть что-то, так? Когда критикуют – конечно, никому не нравится. Но критика должна же быть? Так? Давай, работай.
– Ээээээ… То есть мне необходимо подготовить коммуникативную стратегию с учетом необходимости декларирования большей открытости республиканской власти к потребностям критически настроенной части общества…
– Канишна! А то у нас же любят некоторые руководители говорить, что они непогрешимы. В общем, вы занимайтесь с Радием Фаритовичем.
Казалось, ему этот разговор наскучил, еще не начавшись. Всем своим видом он говорил – «улым14, я не для того тебя нанял, чтобы ты мне тут мозг компостировал своими умными словами, а для того, чтобы ты попробовал что-то сделать. Так что иди и пробуй, ну а не получится – другого умника найдем».
Поняв это, я не стал больше надоедать ему словами про «коммуникативную стратегию», а перешел на так понятные ему практические вопросы:
«А можно этого возьмем?», «А давайте этого выгоним?», «А сможете ли этого принять?» и еще парочки, которые и составляли, в принципе, суть любого разговора с ним любого подчиненного.
Отвечал он всегда на такие вопросы быстро и односложно, что упрощало систему управления республикой невероятно и оставляло ему время в кабинете чинить собственный стул, слушать последний альбом Васили Фаттаховой, смотреть прыжки в длину на юношеском чемпионате по легкой атлетике… А львиную долю бесед в его кабинете – в случае, если он считал, что они должны быть длинными, чтобы все видели: человек был у него долго, а значит, к нему надо соответствующим образом относиться – составляли беседы про родственников, детей, увлечения собеседников и так далее.
В тот день, например, Бабай, кроме словосочетания «коммуникативная стратегия», узнал еще, что моя мама родилась и выросла в Карламане под Уфой, а теща, родившаяся в Секретарке, что в Татарстане, долго жила в Приютове, где и познакомилась с моим тестем, который работал в газовой промышленности, в том числе 4 года закупал для астраханского газконденсатного завода оборудование во Франции, где моя жена научилась не хуже, чем на русском, говорить по-французски, что потом пригодилось ей при поступлении в МГИМО…
Я же обогатил себя знаниями о том, что пока Бабай, тоже во Франции, закупал оборудование для своего НПЗ, он подумал, что под эту сурдинку надо хоть заводчанам чего-то импортного привезти и что особенно народ с ума сходил от французских колготок, время-то было дурное, ему, директору завода, пришлось даже свиней на территории НПЗ разводить и картошку выращивать, чтобы заводчан кормить, потому что в этом вот самом кабинете при советской власти ничего выпросить, кроме пи..юлей, было нельзя, а ведь они, директора заводов, часто бывали за границей и знали, что там жизнь совершенно другая, не советская…
Одним словом – разговор действительно получился долгим.
Счастливый и гордый, с лихорадочным блеском осознания, что я «укыган кеше» в ЕГО глазах, выйдя из кабинета, я обнаружил в приемной нескольких министров и вице-премьеров, которые сидели тут уже больше часа и потому смотрели на меня с уважением:
– Ээээ… Извините, что задержал. Вопросов накопилось…
– Понимаем, понимаем, – ответили министры и вице-премьеры.
Они ведь тоже когда-то впервые заходили в этот кабинет для обсуждения стратегических вопросов.
После этого визита я понял, что ходить к Бабаю за вводными не надо, а надо ходить, если есть необходимость рассказать о чем-то, что ему стоит знать, сказать, что ты предпринимаешь и спросить, все ли ты правильно делаешь. Одним словом – нужно было задавать вопросы так, чтобы он мог отвечать на каждый из них одним словом, да или нет.
Однажды, будучи еще уверенным, что запретных тем для нас нет, я решительно вписал в список вопросов для обсуждения у Бабая тему открытия клуба «Огни» в столице республики.
Местные жители, видимо, еще помнят эту историю, а не местным вкратце расскажу, что «Огни» строил вышеупомянутый Сергей Веременко, причем сдача пришлась как раз на время активнейшей фазы кампании-2003.
Разумеется, все республиканские проверяющие органы обнаружили в данном возводимом объекте все мыслимые нарушения, хотя, скорее всего, столь скрупулезным выполнением санитарных, морально-этических и прочих, когда-либо существовавших в природе норм, кроме «Огней», в России на тот момент не мог похвастать даже московский Кремль.
Но открывать клуб не разрешали.
В итоге ситуация была традиционно доведена до состояния полного абсурда. Промоушн клубу был обеспечен колоссальный. Наверное, не было половозрелого жителя региона, который не знал бы результатов очередной проверки «Огней» очередной санэпидемстанцией. Бабай же выглядел в общественном мнении старым маразматиком, который ни за что не хотел позволить горожанам приобщиться к ультрасовременному досуговому центру только потому, что его построил человек, перешедший ему дорогу на выборах.
Я набросал заявление от лица Бабая, которое с годик назад мог бы показать ему, с предложением опубликовать в официальной прессе, только чиновник с суицидальными наклонностями.
Вручив ему листок, я яростно говорил с минуту без обычного своего почтительного мычания, что если этот фарс не прекратить и не дистанцироваться от дурной истории таким заявлением, то мы сами будем рисовать президента республики мстительным злобным монстром. А сейчас, мол, наоборот есть хороший повод закончить предвыборные войны и объединить расколотую на три части республику, если мы объявим, что сводить счеты с политическими оппонентами нельзя, а если в чьей-то вотчине кто-то голосовал против власти – покопайтесь, мол, в себе.
Там говорилось дословно следующее:
Нагнетание обстановки вокруг развлекательного комплекса «Огни» вынуждает меня вмешаться в эту ситуацию.
После неоднозначной предвыборной кампании наше общество крайне резко реагирует на любые проявления какой бы то ни было некорректности. В то же время сами люди, в том числе и бывшие кандидаты, и работники предвыборных штабов, а также чиновники часто ведут себя некорректно.
«Самое недопустимое – это искусственное, надуманное разделение общества на тех, кто голосовал „за“ или „против“ на недавних выборах, – говорил я за Бабая. – Сразу после того, как эта кампания завершилась – я потребовал от всех наших руководителей никого не преследовать за голос, отданный кому бы то ни было».
Я дал поручение главе администрации Уфы – разобраться, нет ли здесь такой ситуации. Если действительно ввод здания в эксплуатацию затягивается какими-либо чиновниками намеренно – необходимо принять меры.
А тем руководителям, которые собираются преследовать «неправильно» проголосовавших, рекомендую покопаться в себе, задуматься, почему люди недовольны существующим положением вещей и приступить к искоренению существующих недостатков.
Честно говоря, несмотря на уверенность, что Бабай наш нынче – демократ, а я как раз и должен донести эту секретную ранее информацию окружающему миру, легкий холодок по спине пробежал, когда он долго читал эту одну страничку, а прочитав, нахмурился и замолчал на пару минут, уставившись на легкоатлетов в телевизоре. Он любил так делать, боковым зрением снимая реакцию с собеседника.
Суицидальных наклонностей у меня на самом деле никогда не было, а потому молчал и я, глядя в свой экземпляр текста и проклиная себя за излишнюю самонадеянность.
Наконец он «ожил» и протянул мне листок с крамольным заявлением:
– Ладно.
– Эээээээ… – снова замычал я, – даём?
– Ладно, – повторил он, поджав губы и напряженно ожидая результатов прыжка прыгуна из Танзании.
Решение ему явно далось нелегко, и я не стал продолжать лезть к нему с другими темами, пока он не передумал по этой.
А эта тема была для меня важным тестом, действительно ли я смогу что-то менять в поведении деда или я тут просто для мебели.
Выяснилось, что не для мебели.
Выход этого заявления наделал на следующий день много шума. Среди моих друзей было много тех, кто голосовал за Веременко и за Савина. За кружкой пива в тех же самых «Огнях» (поначалу, кстати, весьма неплохого, но потом стало похуже, когда присматривавшая за проектом Алла Веременко стала там реже появляться) они хвалили и меня, и шефа, а я сиял как намазанный блин и проявлял признаки звездной болезни.
Друзья сказали, что будут теперь называть моего начальника «новый улучшенный Бабай».
Демократом, впрочем, Бабай был весьма своеобразным.
Он понимал, что значительная часть его паствы была чем-то недовольна, что и вылилось в те проблемы, которые у него возникли на выборах. Однако у него даже на секунду не возникало мысли о том, что это с ним что-то не так. Он был уверен, что надо просто подчистить ряды своих подчиненных, которые он что-то подзапустил в силу доброты душевной.
На совещаниях с главами администраций городов и районов, которые в последние двадцать лет были главной опорой вертикали власти в республике, начались приблизительно такие выступления Бабая:
– Ну что, дорогие товарищи. Мы с вами подвели итоги выборов. В целом народ поддержал политику действующего руководства. Однако выяснилось, что некоторые руководители потеряли доверие народа. Поэтому будем человек 10—15 из вас снимать.
…В зале звонкая тишина и липкий запах пота.
О проекте
О подписке