Глава 1

В дверь кабинета Алекса негромко постучали, после чего она распахнулась и пожилая, но весьма ухоженная дама заглянула внутрь и спросила:

– Monsieur Alexander, bébé endormi, demain, comme d’habitude?^[1]

– Oui, madame Valerie^[2], – отозвался тот, отрываясь от экрана. – Comment s’est-il endormi?^[3]

– Il parlait encore de maman^[4], – вздохнула дама, после чего поинтересовалась: – Je devrais peut-être acheter quelque chose?^[5]

– Non, pas besoin de quoi que ce soit^[6], – Алекс отрицательно мотнул головой.

– Alors au revoir^[7]. – Мадам Валери попрощалась и аккуратно прикрыла дверь. Невольный отец-одиночка ещё несколько мгновений пялился на закрывшуюся дверь, после чего тяжело вздохнул…

В первое мгновение после перехода Алекс испуганно заорал, стиснув сына и прижав его к груди. В голове метались дикие мысли. Что? Как? Почему?! Зачем, заче-е-е-ем… Эрика толкнула их в портал? Хотела убить Ваньку? Чушь! Она очень любила сына. Алекс знал это точно. Когда Эрика возилась с ним, её лицо всегда сияло таким счастьем… Тогда зачем?! Ведь она же прекрасно знала… А потом до него дошло, что она ни хрена не знала об опасности портала. Он… баран! Идиот! Дебил! Ничего ей не рассказал. К слову не пришлось, да и волновать лишний раз не хотелось. Женщины же временами такие мнительные. Мол, если портал убивает людей, то и ему самому тоже может грозить опасность. Вот она и решила… а что она решила? Отправить сына в безопасность? А почему не пошла сама? Ведь Зорге стоял у дальней стены… То есть он специально… Да хрен! Ему-то откуда знать, что Алекс умудрился не предупредить Эрику об опасности прохождения портала любым человеком, кроме него самого.

– Папа?!

Алекс вздрогнул и неверяще уставился на сына. Тот был… жив!!! Чёрт, как?!

– Мама де? – озадаченно поинтересовался Ванька, настороженно косясь на скальную стену, скрывающую потухший портал.

– Мама… – Алекс почувствовал, что у него запершило в горле. Блин, и что отвечать?

– Мама… она… ей понадобилось уехать. По работе. Мы с тобой пока побудем одни. Хорошо?

– Ошо, – согласно кивнул Ванька и сладко зевнул. Потом поёрзал у Алекса на руках и уснул, положив голову ему на плечо. Алекс же нервно огляделся. Ладно, с этой загадкой будем разбираться позже. Сейчас стоит сосредоточиться на более насущных опасностях. Не хотелось бы, чтобы их с сыном застал врасплох какой-нибудь «Арам с пистолетом».

Дом явно выглядел жилым, потому что в нём было чисто и тепло, а мебель и предметы обихода типа тёплой шкуры на полу, заменявшей ковёр, – свежими и незамызганными. Но никаких хозяев не объявилось. И вообще, никаких следов присутствия кого бы то ни было не просматривалось – ни брошенных книг, ни смятых покрывал, ни какой-нибудь чашки или стакана, забытых на столике. Всё чисто и аккуратно. У Алекса даже возникла ассоциация с шале, подготовленным под сдачу. Ну, типа тех, что предлагаются на всяких там Airbnb…

Поприслушивавшись ещё с минуту, он на цыпочках подошёл к стоящему у дальней стены дивану и аккуратно положил на него сына. После чего ещё раз огляделся и прислушался. Уже с другой точки. Похоже, никого. Может, действительно в доме никто не живёт и его держат под сдачу? Если так, то удачно, что они попали именно в тот момент, когда никто ещё не заехал. Ладно, сначала стоит точно убедиться, что в доме на самом деле никого нет, а затем заняться коррекцией планов, с учётом того, что он оказался в этом будущем не один, а с ребёнком.

Осмотр дома принёс разочарование в собственных аналитических способностях. Шале было жилым. Причём жило в нём полтора десятка человек. Просто в настоящий момент они куда-то уехали… А вот причина этого отъезда оказалась крайне неожиданной. То есть совсем всё прояснилось гораздо позже, когда Алекс уже обустроился и смог заняться основательным выяснением всех нюансов, но первый и очень жирный намёк был получен ещё тогда. Причём намёк этот отыскался в том месте, с которого осмотр и начался… Это было письмо, обнаружившееся в главном зале, на небольшом столике, оформленном как… ну-у… чёрт, да хрен его знает как это обозвать… алтарь, что ли?

Письмо оказалось написано неровным детским почерком. А адресатом, к его собственному удивлению, оказался… Алекс. Ну или кто-то, кто принял его имя:

«Дорогой князь До’Урден, мы, дети приюта «До’Урден», очень благодарны тебе за то, что ты нам помогаешь. Мы все хорошо учимся, слушаем наших нянь и заботимся о твоём доме. Он нам очень нравится, и мы жалеем, что ты можешь бывать в нём только один день в году. И чтобы тебе было не скучно, мы приготовили угощение. Пирог. А ещё мы собрали тебе немного денег и хотим, чтобы ты сам купил себе подарок, какой ты только захочешь. Чтобы ты весь следующий год вспоминал нас в твоём княжестве под землёй и не скучал». Дальше шёл список из одиннадцати детских имён и фамилий с их подписями и разными смешными рисунками в виде рожиц, звёздочек, цветочков и всего такого прочего. Алекс изумлённо прочитал это послание несколько раз подряд, но понять что-то, кроме того, что в доме никого нет, а пирог и деньги предназначены именно ему, так в тот раз и не смог. Слишком большой сумбур царил в тот момент в его голове…

Пирог оказался на месте. Как и шестьдесят семь швейцарских франков монетами и мелкими купюрами. Что было весьма кстати… Нет, в принципе, технология легализации у него была уже давно отработана – после стольких-то тактов… так что он имел при себе достаточно средств, чтобы обеспечить первоначальные траты. В основном в золотых монетах царской чеканки. Но это было именно золото. Причём обезличенное. А соваться туда, где его можно было поменять на современные деньги, без предъявления документов с ребёнком на руках – означало подставляться по полной. Так что деньги текущего варианта реальности на то, чтобы ребёнку хотя бы воды и булочку купить, оказались очень к месту. Алекс задумался… Ладно, будем надеяться, что в современных торговых центрах имеются детские игровые комнаты, где можно оставить ребёнка на пару-тройку часов под присмотром персонала. А этого времени ему вполне хватит на то, чтобы мотануться до тех мест, где можно по-быстрому обменять золото и сделать самые неотложные покупки. Те же памперсы, блин.

Ещё одним очень важным бонусом оказался «незапароленный» комп в его бывшем кабинете, ныне ставшем, судя по всему, кабинетом директора приюта. За компом Алекс просидел почти всю ночь…

Новый вариант реальности оказался вполне себе дружелюбным, очень близко повторяя его «изначальную». «Шенген»^[8], соцсети и-и-и… снова распад СССР. Но разбор причин этого Алекс отложил на будущее. Не до того ему было в настоящий момент. Сначала нужно было понять, что делать с тем комом неотложных проблем, которые возникли перед ним вследствие столь неожиданного поступка Эрики. Чем он и занялся в первую очередь…

Первую неделю ему везло. Не то чтобы везде и во всём, но довольно часто. Видимо, после столь эпической подставы судьба решила слегка сыпануть ему немного удачи. Ну, в качестве хоть какой-то компенсации… А как ещё иначе можно объяснить то, что билет на скоростной поезд до Тулузы ему удалось купить с рук, прямо при выходе на перрон, то есть не предъявляя отсутствующих у него документов и не пользуясь также отсутствующей у него кредиткой? Или что соседкой по шестиместному отсеку типичного европейского сидячего вагона оказалась шустрая старушка, сразу же очарованная Ванькой, который отчего-то растерял свою обычную суровую сдержанность и разулыбался «бабушке»? А улыбка у него была точь-в-точь как у Эрики. То есть разящая наповал… И что, узнав о том, что они едут не к кому-то там знакомому или в забронированный отель, а просто наобум, причём Алекс только лишь «надеется найти жильё и работу», старушка категорично заявила, что «с ребёнком так поступать нельзя» и она не то что просто приглашает, а настаивает на том, чтобы прямо с вокзала они отправились к ней. Потому что у неё «большой дом в историческом месте» и «ребёнку там точно будет хорошо».

Место действительно оказалось историческим. Дом мадам Женуа находился в самом центре настоящего средневекового города-крепости под названием Каркасон, от которого до Тулузы было менее сотни километров. Ну как города – скорее городка. Если считать по русским меркам… Он прятался за двумя рядами крепостных стен, сохранившихся до настоящего времени.

Причём сама мадам Женуа, как выяснилось, жила в США, у дочери, удачно вышедшей замуж за американца, и свою недвижимость навещала всего пару-тройку раз в год. Так что большую часть времени дом стоял полностью свободным. И она уже через неделю предложила им «пожить у неё». Вследствие чего у них с Ванькой появилась, так сказать, «операционная база» на первое время.

В Андорре тоже всё прошло более-менее. Оставив Ваньку на недельку на попечение мадам Женуа, Алекс метнулся в Андорру-ла-Велья, где сумел получить доступ к части своих счетов. А на обратном пути завернул в Марсель, где благодаря вновь сработавшему «закону повторения криминального жизненного пути» запустил процесс получения документов. Несмотря на некоторые изменения в составе местной криминальной «команды», ключевые её игроки оказались теми же… то есть, вернее, некой сборной солянкой из «игроков» двух предыдущих тактов, только частично разбавленной совершенно новыми лицами, так что установление контакта прошло вполне успешно.

На руки документы удалось получить только через месяц. И наличие ребёнка всё же внесло свои коррективы. Так, его попросили хотя бы некоторое время не выезжать никуда далеко за границу. А за «охраняемую» и вообще… И по возможности избегать мест, запросы из которых, в случае чего, пойдут через центральный аппарат министерства внутренних дел. Ненадолго. На годик-другой. Иначе можно спалиться… Потом можно. Но понятно, что в ситуации Алекса этот «годик-другой» был синонимом «никогда». Так что дорога в США и Россию ему в этом такте была, считай, перекрыта…

В самой же Андорре на этот раз устроиться не удалось. Дом, который Алексу удавалось купить парочку предыдущих тактов, на сей раз оказался уже куплен каким-то толстосумом, которого предложение Алекса по выкупу совершенно не заинтересовало. А других домов, которые подходили бы им с Ванькой по удобству, уединённости и при этом достаточной логистической доступности, отыскать не удалось. Но зато удалось договориться о длительном съёме жилья с мадам Женуа, которая, несмотря на удивление, вызванное тем, что «бедный эмигрант» оказался не таким уж бедным, отнеслась к этой идее вполне благосклонно. Но не сразу.

– Я не люблю, когда в моём доме живут посторонние люди. Поэтому и не сдавала его, – заявила она сначала. Однако затем добавила: – Но вы вроде как мне уже не посторонние. К тому же такому славному малышу следует расти именно в таком историческом и величественном месте. Только тогда он сможет вырасти настоящим французом!

Слышать подобное от жительницы США было несколько неожиданно. Но Алекс сдержался и энергично закивал, натянув на лицо выражение абсолютной благодарности…

Первое, чем занялся парень, когда более-менее обустроился, это зарылся в местный вариант интернета, пытаясь разобраться в причинах столь экстравагантного поступка жены. Родить сына, обвенчаться и… отбросить всё это? А как же все её рассуждения о долге? Разве долг женщины не состоит, кроме всего прочего, ещё и в том, чтобы быть хорошей женой и матерью? Как и мужчины в том, чтобы быть хорошим мужем и отцом.

Увы, дело оказалось именно в долге. В том, как Эрика его для себя понимала. «Обезопасив», как ей казалось, мужа и сына, графиня фон Даннерсберг объявилась в Германии, где стала изо всех сил пытаться воспрепятствовать приходу к власти в стране национал-социалистов. Она выступала на митингах, а также собраниях промышленников и финансовых воротил, печатала статьи в газетах, где заклинала и требовала только одного: «Остановить нацизм!» Её не слушали, над ней смеялись, её называли сумасшедшей. Высший свет заклеймил её прозвищем «Красная графиня» и отвернулся от неё… А двадцать четвёртого марта тысяча девятьсот тридцать третьего года, на следующий день после принятия рейхстагом «Закона о ликвидации бедственного положения народа и государства», давшего канцлеру Германии и лидеру национал-социалистической рабочей партии Адольфу Гитлеру почти неограниченные полномочия, она попыталась убить его и была забита насмерть коваными сапогами озверевших штурмовиков, превратившими одну из самых красивых женщин планеты в окровавленный кусок мяса.

Прочитав это в первый раз, Алекс долго сидел, откинувшись на спинку кресла и стиснув веки, из-под которых всё равно вовсю катились крупные слёзы…

С СССР же всё оказалось… в полном соответствии с «законом разрушающего касания Алекса». Как он сам иронично называл выведенную им закономерность, согласно которой всё, чего он только не касался, сразу после этого становилось не лучше, а хуже.

Нет, первое время всё развивалось вполне себе нормально. И даже куда лучше, чем раньше. Например, на этот раз удалось справиться с одной из главных проблем, слегка затормозившей развитие промышленности в прошлом такте. А именно – с её кадровым голодом. В изначальной реальности он был решён за счёт рабочих рук тех крестьян, которые, влекомые голодом начала тридцатых, рванули из деревни в город. В предыдущем такте голода начала тридцатых удалось не допустить, но вследствие этого к тридцать третьему году у промышленности с рабочими руками образовался серьёзный дефицит. А в этот раз удалось решить и эту проблему. Причём способом, прямо противоположным тому, которым эта проблема решилась в изначальной реальности. То есть не голодом, а, наоборот, большим урожаем. «Ценовой манёвр», предпринятый советским правительством как раз в тридцать втором году, вследствие оставшихся у него с предыдущих лет запасов зерна, закупленного в США во время разгара Великой депрессии, резко обрушил цены на хлеб, вызвав тем самым разорение огромного множества единоличных хозяйств, оказавшихся неспособными окупить затраты продажей резко подешевевшего урожая. Потому что за приемлемую цену государство покупало зерно только у колхозов и совхозов, каковых в этом такте оказалось на тридцать второй год раза в полтора меньше, чем даже в предыдущем. Не говоря уж об изначальной реальности Алекса. Но ненадолго. За тридцать второй и следующий за ним тридцать третий год суммарная численность «коллективных хозяйств» резко возросла, увеличившись почти в семь раз. Вследствие чего общая площадь земель, обрабатываемых подобными формами хозяйствования, к исходу тридцать третьего года охватила почти восемьдесят процентов всего пахотного клина. Так что сплошная коллективизация в этом варианте реальности вполне себе состоялась. Правда, произошло это на три-четыре года позже, чем в изначальной реальности, и на год-два попозже, чем в предыдущем такте, зато с куда меньшими потерями. Хотя доморощенные либералы, и на этот раз вполне себе расплодившиеся на «останках» развалившейся страны, вовсю драли глотки по поводу «чудовищных стотысячных потерь, которые русский народ понёс от преступной коллективизации». А вот потом дела пошли куда хуже.

Преобразование страны в сторону от идей ортодоксального марксизма под влиянием принесённых им материалов Сталин с Кировым и Фрунзе начали ещё до его нынешнего ухода в будущее. Ну а после него они развернулись куда круче. Что многим в партии сильно не понравилось. Причём, похоже, особенно тем, кто в другом варианте истории пошёл за Троцким. Попались Алексу в материалах несколько приметных фамилий… Так что и так нарастающее в партийной массе глухое недовольство группой Сталина – Кирова – Фрунзе, по мнению многих «старых большевиков» с ещё дореволюционным стажем, «узурпировавшей власть в партии и стране», на этот раз вырвалось наружу и оформилось созданием группировки, которую возглавили Зиновьев и Каменев, а также примкнувшие к ним Смирнов, Бухарин и Енукидзе. Они призвали «партийные массы» противодействовать «оппортунизму руководства» и его «отступлению от идей марксизма», как стали именовать новую политику Сталина со товарищи, и, войдя в смычку с руководством Коминтерна, эта группировка сначала заблокировала все предложения «антипартийной группы Сталина – Кирова – Фрунзе» по организации совместного фронта коммунистов и социал-демократов в Европе. А потом и дала ей бой на XV съезде ВКП(б).