***

− В природные ресурсы, − сказал Капустин своему водителю, который стоял на улице рядом со служебной «Тойотой».

Капустин снял пиджак и сел на заднее сиденье машины. На улице был май и начинало теплеть.

В министерстве природных ресурсов Кириллу Константинычу нужно было встретиться с тем самым Скоропуповым и сообщить ему о том, что подарок готов и где замминистра Скоропупов сможет его получить. Подарок у Капустина и правда был собран, но со способом передачи вышла заминка. Все прежние годы презенты, будь то недвижимость, деньги, машины, записывались на жену Скоропупова, и все были довольны. Но в начале этого года так вышло, что жена замминистра сбежала от него в Лондон, который, как известно, есть столица Великобритании, которая, как опять же известно, отечественных беглецов не выдает ни под каким предлогом. И не столько Скоропупов расстраивался, что любовь всей его жизни ускакала с водителем, которого он сам же ей и назначил, сколько, что все нажитое замминистра так и осталось у неверной супруги. Ушло все. Ушел даже гектар дальневосточной земли, который Скоропупов до кучи себе приписал забесплатно и по привычке оформил на жену.

В тот же самый день, как жена Скоропупова навострила лыжи на волю, он вызвал к себе Капустина, попросил найти ему новую жену и как можно быстрее восстановить все утраченное имущество.

− У тебя же много там твоих вертихвосток. И у меня будет тот, на кого все писать. И поглупее, − хмуро сказал Скоропупов Капустину. − Не в шахматы с ней играть.

Капустин тогда позвонил секретарше Маше и обрисовал ситуацию. Маша с задачей справилась влет: Скоропупов вновь был женат. И, как только сегодня выяснил Кирилл Константиныч, жену его звали Виолетта Валерьяновна. Ее надежность вызывала у Капустина много вопросов, и именно это он хотел обсудить с глазу на глаз со своим шефом.

Капустин вышел из машины и зашел в министерство. Там его уже ждали.

− Вас срочно вызывает… − начал было охранник в костюме на входе, но Капустин лишь махнул на него рукой.

Он и сам знал, кто его вызывает. Он быстро поднялся в приемную к Скоропупову и одним только выражением лица спросил его помощницу разрешения зайти к замминистра.

− Во дворе. Курит, – ответила помощница.

Капустин вышел во внутренний двор министерства. Прямо у выхода стоял пухлый и лохматый замминистра природных ресурсов и курил.

− Ванадий Петрович, я хотел обсудить… − начал Капустин, но Скоропупов поднял указательный палец и перебил руководителя департамента.

− Не помню, Кирюша, ты куришь или нет? – спросил тот, которого Капустин назвал Ванадием Петровичем. «Видимо, в честь химического элемента окрестили», − много лет назад подумал Капустин, когда его только представляли будущему начальнику.

− Нет, бросил, − ответил Капустин.

− Я бы на твоем месте начал, − сказал Скоропупов.

Замминистра совсем не был похож на чиновника высокого ранга. Он неуклюже носил костюмы, речь его была мягка, и говорил он в целом несмело, а о его растерзанной прическе по министерству ходили легенды: было в ней что-то от Альберта Эйнштейна.

− Тебя Хотян хочет. Ищет в смысле. Даже мне звонил, – сказал Скоропупов.

Хотян был замминистра строительства, вторым шефом Капустина и полной противоположностью Скоропупова. Если Ванадий Петрович Скоропупов был лохмат и мягок, как хорошая туалетная бумага, то Арам Васильевич Хотян был груб, лыс, как кегля, и крыл подчиненных матом за любую провинность.

− Что там? – спросил Капустин и укусил себя за губу. Скоропупова Кирилл Константиныч любил и признавал за ним разум, хотя ему и приходилось платить больше, чем всем остальным. Хотян же был тупой и громкоголосый. Договориться с Хотяном Капустину удавалось редко.

− Спрашивал, знаешь ли ты, что такое Сакмарская дамба, – ответил Скоропупов, с удовольствием докуривая свою сигарету.

− Сакмарская дамба? – Капустин наморщил лоб, вспоминая гидрообъекты, которые были сейчас в работе у департамента. Ничего с названием «сакмарская» Капустину не вспомнилось.

− Ага, сакмарская. Хотян сказал, что если не знаешь, то он твою жопу натянет на барабан. И это цитата, – сказал Скоропупов и выбросил окурок в урну. – Хотя думаю, что, если даже и знаешь, все равно натянет. У тебя эту самую дамбу, которую ты вроде как инспектировал полгода назад, прогрызли бобры, и затопило все, что вокруг. Кирюша, я тебе честно скажу, после того как у меня жена убежала, я ни разу так громко не ржал. Бобры, представляешь! Дамбу! Короче, ты давай к Араму Васильичу езжай, мы с тобой потом дела поговорим.

Скоропупов хлопнул Капустина по спине и пошел внутрь. Капустин остался стоять на улице.

− Бобры? Сакмарская дамба, – вслух произнес Кирилл Константиныч и еще сильнее наморщил свой лоб.

***

Татьяна Геннадиевна Ершова работала учителем географии в средней общеобразовательной школе номер 4 города Сакмары Оренбургской области. Год назад она защитила диссертацию по экологии, получила степень кандидата наук и стала ассистентом старшего преподавателя на естественно-географическом факультете Оренбургского педуниверситета. Несмотря на несолидность названия учебного заведения, конкурс на преподавательское место там был большой, и Татьяне Геннадиевне стоило больших усилий и нервов получить полставки в этом вузе.

Месяц назад Татьяне Ершовой исполнился тридцать один год. Семь лет она была замужем, растила шестилетнюю дочь Катю и жила в частном доме в Сакмаре – маленьком городке, расположенном на берегу реки, которая называлась также Сакмара. Мужа Татьяны звали Евгений Геннадиевич Шушера, ему, как и Татьяне, был тридцать один год, он, как и Татьяна, работал в сакмарской школе номер 4 учителем истории.

Познакомились Евгений и Татьяна в том самом оренбургском педуниверситете. Их свадьба состоялась сразу после защиты дипломов. Фамилию мужа Татьяна Геннадиевна брать не стала. Евгений было предложил ей что-то двойное по типу Мамина-Сибиряка, но Татьяна прокрутила в голове возможные сочетания и благоразумно отказалась и от этой идеи.

Татьяна была отличницей в хорошем смысле этого слова. Родившись в еще более глухой местности, чем Сакмара, она с медалью закончила единственную в округе школу, поступила в пед и разделалась с ним с красным дипломом. Потом Татьяна пошла в аспирантуру и сама написала диссертацию. Дома у Татьяны всегда было чисто, а дочь Катя в шесть лет читала сто слов в минуту.

Татьяна выглядела моложе своих лет. У нее были длинные русые волосы, длиннее привычного нос и стройная фигура. Из украшений она носила только часы «Своч», которые ей подарили родители в день защиты кандидатской диссертации.

У мужа Татьяны был типаж провинциального Нарцисса. Евгений Шушера модно стригся за триста рублей, для чего специально выезжал из Сакмары в Оренбург, был вегетарианцем, выращивал цитрусовые растения в палисаднике их с Татьяной частного дома и увлекался фотографией. В перерывах между своими хобби Евгений работал: он вел уроки истории для восьмых и девятых классов и пользовался всем вниманием школьниц, недавно осознавших свою половую принадлежность. Евгений был вполне себе счастлив и несильно расстраивался, что Татьяна целыми днями пропадает в школе и вузе в поисках лучшей карьеры и жизни. Даже астма, которая была у Евгения с детства, не мешала ему любить свою жизнь. Татьяна же была счастлива, что Евгений не скучает, не мешает ей развиваться и что забирает каждый день Катю из детского сада.

Евгений и Татьяна работали в школе каждый день до часа дня. Потом Евгений шел домой готовить обед и ужин, а Татьяна шла на маршрутку до Оренбурга, чтобы вести занятия в вузе для заочников и вечерних студентов.

− Вот бы машину тебе в Орен ездить, − сказал как-то Евгений.

− В этом году вряд ли, Жень, сам понимаешь. Сейчас все на защиту диссера уйдет, − ответила ему Татьяна, садясь в городской «шаттл» модели «Газель».

Да, защита диссертации обошлась Татьяне дорого, а машину она хотела давно: от маршруток ей уже было дурно, особенно летом, когда на обратном пути из Оренбурга в Сакмару набивалась куча пенсионеров с рассадой или стройматериалами. В открытые от жары окна «газели» летели пыль и выхлопные газы, и всю дорогу до работы и обратно Татьяна мечтала, как совсем скоро будет рассекать по тому же пути на своем «Пежо». Или «Ниссане». Или… Татьяне было все равно на чем. Она уже все посчитала: выучиться на права в Сакмаре стоило двадцать тысяч рублей, машина стоила триста. Столько свободных денег она сможет накопить за полтора года, если продолжит работать и в школе, и в вузе. Ни брать кредит, ни просить помощи у родителей Татьяна не хотела.

Татьяна терпеть не могла «газель», но любила своих «маршруточных» пенсионеров. Они были хорошие. Она знала их всех в лицо и по имени, ведь во всей Сакмаре жили от силы тысяч пять человек.

− Ты давай, Тань, садись, садись, − говорил ей дедок на остановке и уступал место в автобусе, − я на следующем поеду. Тебя там дочь ждет, а меня ждет только картошка.

− У тебя жена же еще жива, Петрович, − поправляли другие.

− А… ну да, ну да, − вспоминал дед.

Крутился в голове у Татьяны и другой вариант улучшения их с Женей жизни: переехать на «постоянку» в Оренбург. Продать дом, который по наследству достался Евгению от родителей, собрать денег и купить квартиру в областном центре. Дом Евгения был большой. Если повезет, то за него вполне можно выручить тысяч восемьсот − миллион. На квартиру бы тогда не хватало совсем чуть-чуть. Другое дело, что на такой переезд и распродажу имущества нужно было решиться, и именно в этом вопросе Татьяна тянула резину. Сама-то она была готова к перемене места хоть завтра, но Женя слишком прирос к своей сакмарской школе, где он был греческим богом и героем для своих школьниц, да и дом со всеми его цитрусовыми растениями стал для него уже чем-то родным. Татьяна ждала и думала про «Пежо».

***

Сегодня четвертое мая, и у Татьяны Ершовой выдался тяжелый день. Нынче проходили госэкзамены у ее вечернего факультета. Нет, Татьяна не имела никакого отношения к людям, которые принимали этот экзамен: там народ был сплошь профессор на профессоре, но Татьяну привлекли к этому делу как главного «заполнителя» всех сопутствующих экзамену бумажек. Татьяну тошнило от подобной работы. Она любила вести семинары, она ждала и не могла дождаться, когда ее повысят до старшего преподавателя и она сможет читать лекции. Но от бумажной работы Татьяну тошнило. Она считала, что заполнить бланки может и секретарша-документовед факультета. Но документовед, конечно же, заболела, а Татьяна не болела почти никогда и была среди своих плешивых и полногрудых коллег самой молодой.

− Танечка, а можно нам чаю? – вежливо и вкрадчиво попросил председатель экзаменационной комиссии, доктор биологических наук Ферапонт Филиппович Додонов.

− Конечно, − ответила Татьяна и пошла заваривать чай.

Додонов был научным руководителем Татьяны Ершовой, и этого Додонова Татьяна терпеть не могла даже больше, чем свою сакмарскую маршрутку. Мало того, что он блокировал ее поступление в аспирантуру сразу после университета («Вот поработай в школе лет пять, опыта наберись, тогда посмотрим», − сказал он в свое время Татьяне), так он еще был и против ее защиты и присвоения ей степени кандидата наук.

− Сыровата еще работа у моей подопечной, − говорил он ученому совету – людям, принимающим решение о присвоении степени, − предлагаю перенести защиту на потом.

Скотина, в общем, а не Додонов.

Татьяна тогда чуть не плакала. Она отдала последние деньги и силы, чтобы устроиться в университет и получать на восемь тысяч рублей больше. Причем все всё прекрасно понимали: диссертация и защита у Татьяны были хорошие, просто Додонов хотел больше денег. От Татьяны.

А денег Ферапонт Додонов, профессор, главный эколог Оренбургской области, лектор в «Газпроме», лектор в «Роснефти», хотел всегда и от всех. Под видом милого семидесятилетнего дедушки, седого и с торчащими из носа волосами, скрывался коррупционер и прощелыга. Додонов собирал дань со всех. Со студентов, с аспирантов, с коллег за маленькие услуги. Когда кто-нибудь из газовиков или нефтяников приходил к Додонову за экологической экспертизой, Додонов собирал с газовиков и нефтяников. Жил он за городом на даче, и все деньги якобы переправлял сыну в Германию.

Сам Додонов никаких обязательных для «Газпрома» экспертиз уже давно не проводил. Он перепоручал все своим преподам, в том числе и Татьяне Ершовой, за копеечное вознаграждение − одну-две тысячи рублей за работу, на которую уходили все выходные.

Татьяна вернулась с чаем, на что Додонов мило кивнул. Студенты «кончились». Сейчас аттестационная комиссия выставит всем оценки, Татьяна занесет их в протокол, и можно будет ехать домой.

Татьяна вышла на минуту из аудитории и позвонила домой Жене. Его мобильный был недоступен. Татьяна вернулась в экзаменационную. Там Додонов оглашал результаты. Несдавших сегодня не было. Видимо, удивительно совпало: умные и бедные сдали сами, а те, кто с деньгами, успели позолотить Додонову ручку.

Татьяна засобиралась домой. Когда она уже в Сакмаре вышла из маршрутки, то увидела на остановке дочь Катю. Катя тоже увидела маму и бросилась радостно к ней.

− Мама, папа там спек хлеб бездождевой! – начала говорить Катя.

«Видимо, бездрожжевой», − подумала Татьяна. Катя всегда переиначивала длинные слова на свой лад.

− Но только съесть его не получится, – Катя театрально развела руками, − потому что нас затопило.

***

− Кирилл Константинович, − начал говорить Хотян, − у тебя дамбу прорвало на Урале. Ты ее инспектировал, а ее все равно прорвало.

Замминистра строительства Арам Васильевич Хотян произносил эти слова очень спокойно. Капустин знал, что подобный тон означает крайнюю степень бешенства.

− Очень серьезно, дорогой! Очень! Весь же поселок. А ты инспектировал, − в той же интонации, с армянским акцентом продолжил говорить Хотян.

− Ты там давай собери совещание, туда-сюда. Три дня есть у тебя. И жду отчет. Или вот, – Арам Васильевич похлопал по тонкой стопке бумаг у себя на столе. Подобный жест на языке Хотяна означал, что сам он в тюрьму садиться не собирается, но Капустина обязательно посадит.

− Пять лет, мой друг. Пять! С конфискацией. А я не хочу терять сотрудника.

− Бюджет на ликвидацию уже согласован? – сухо спросил Капустин, стоявший навытяжку перед столом Арама Васильевича.

− Квартиру продай, − ответил тот, − или у бобров попроси, которые твою дамбу прогрызли. Бюджет!

Хотян почесал лысую голову и опустил глаза в телефон. Капустин собрался выходить из кабинета замминистра, но тот поднял палец и задержал Кирилла Константиныча.

− Вот еще что. Наверное, не знаешь ты, − начал он. − Через год в области той будет форум. Нефть, газ, такое все. Приедут все. Все, понимаешь, − Хотян выделил голосом слово «все». – Надо, чтобы все хорошо было. И что мы молодцы. Поэтому бобры – это хорошо. При всех минусах. Это не мы виноваты, понимаешь? Не бетон наш говно, не инспекция твоя, а какие-то такие внезапные бобры! Но мы должны все поправить, понимаешь? Чтоб ни один взгляд на меня не упал.

Капустин вышел. Он все, конечно, понимал. За любое ЧП отвечали он и его департамент. При этом деньги должны были продолжать расходиться по карманам. Именно поэтому Капустин и ввел частное проектирование в надежде, что частники все сделают лучше и качественнее. Так на самом деле и было. Но бобры? Какие, вообще, к черту, бобры? Капустин впервые был так глубоко озадачен.

Он посмотрел на часы на руке и позвонил помощнице Маше.

− Через час чтобы все у меня. И Гущу вызови, – он сбросил звонок, но через секунду набрал номер Маши снова.

− И чтоб по Сакмаре у меня все на столе через час!

Когда через пятьдесят минут Капустин зашел в самую большую «переговорку» своего департамента, эти самые «все» уже были в сборе и шло активное обсуждение.

За столом на шестнадцать мест сидели: главный инженер, главный инспектор департамента, представители от министерств природных ресурсов, строительства и чрезвычайных ситуаций, представитель от Казначейства, пара каких-то левых людей в гражданском, какой-то полковник и Аркадий Михайлович Гуща – инженер и неофициальный советник Капустина по всем техническим вопросам. Гуще было столько же лет, сколько и Капустину, но вид у него был уставший, а лоб перерезали морщины. Гуща сидел на противоположном от Капустина конце стола и читал бумаги, которые перед ним положила Маша.

Капустин сел за стол и тоже открыл стопку бумаг. Обсуждение за столом стихло, и все, кроме Гущи, подняли глаза на Кирилла Константиныча.

− Ну что? – спросил Капустин.

− Вообще, в теории, это возможно, − начал один из специалистов, − если популяция бобров достаточно большая, то и бетон им…

− И я говорю, − подхватил другой спец, тот, который был с погонами полковника, − надо дамбу залатать, − полковник для наглядного объяснения, как именно надо залатать дамбу, плюнул на палец и растер им по столу, − а бобров всех отстрелять. Или потравить.

− Забор поставить вокруг. И электричество пустить, − это уже говорил представитель от минстроительства.

− Или вырубить все вокруг, чтоб им даже не чесалось к дамбе подходить.

− Под это, я думаю, мы денег найдем, − представитель Казначейства взял слово.

− Не надо ничего вырубать. Бобры − да, а вырубать не надо, – говорил представитель министерства природных ресурсов.

− Ну а что?! С вертолетов распылим дуста. Нормально будет, – высказал мнение полковник.

− И забор.

− Только, знаете, еще что не помешает? − вставил реплику эмчеэсовец. − Надо батюшку позвать, чтоб освятил там все. И от бобров, и от наводнения. На людей хорошо подействует. Успокоятся.

Капустин закончил листать отчет о прорыве дамбы на одном из рукавов реки Сакмары и затоплении близлежащих поселков. Информации в отчете было немного.

Капустин поднял глаза на своего главного инспектора.

− Тут сказано, что вы там все проверяли, – проговорил он.

− Ну да, нормально там все было, Константин Кириллович. Тьфу! Кирилл Константинович. Но кто ж бобров-то предвидеть может? Твари такие!

− Где это, вообще, находится? – спросил Капустин.

¬− Под Оренбургом, два часа на самолете, − ответили начальнику департамента.

− Тогда в путь, − сказал Кирилл Константинович, опять взглядом давая понять, что совещание закончено.

Все дружно встали и шумно вышли. Спор о том, как лучше травить бобров и прочих грызущих, продолжился за дверью. Аркадий Гуща остался сидеть.

− Три дня у меня есть. Потом Хотян по телеку на меня все начнет валить. Что скажешь? – Капустин через весь стол спросил инженера Гущу.