Сцена 3
Под мостом-2

Парень с лысой головой торопливо спустился по прямоугольным ступенькам с шероховатыми изгибами и, когда его нога опустилась в песок, мокрый и твердый, как цемент, карикатурный и нереальный, он очнулся. Всю дорогу он шел, внутренне настроив себя на подсказки, которые были на каждом шагу. Стоящая около метро дама опустила руку вниз и ее ноготки ровным рядом были направлены вниз по лестнице, где своим приходящим гулом звал поезд подземки, унося за раз сотню-другую пассажиров, увидевших знаки и просто знающих, куда следует идти и где их ждут.

В спину дул теплый ветер, когда он стоял около окна, и черная полоса в окне с изредка появляющимися кометами дарила этой нищенской мгле каплю золота через равные промежутки. На третьей, то ли четвертой остановке вошел мужчина в меховой шляпе, как на картине Рембрандта, где шляпа была подобна нимбу, она окружала ореолом этого человека и делала его, помимо его добрых, щедрых глаз, еще нравственнее, еще красивее. Хотя он был невзрачен – неаккуратно подстриженная бородка, густые сорняки бровей, мешки, морщины на лице, но достаточно было внутреннего обаяния, чтобы любоваться им. Он сел на свободное место прямо напротив Ивана, и посмотрел на него сперва ознакомительно, через какое-то время, пройдя глазами двух-трех пассажиров справа и такое же количество слева, более внимательно. На третий круг он заговорил, точнее молодой человек услышал. Дед молчал и его внушительный взгляд, который заставлял улыбаться, благоговеть и совершать поступки, произносил слова.

– Убегаешь? – спросил он, гармонично открывая и закрывая глаза.

– Я? – удивился Иван, оглядываясь по сторонам.

– Ты, – повторил он и почесал нос, самый кончик, по часовой стрелке.

– Да нет, – возразил Иван. – Просто еду.

– Куда-то знаешь? – подмигнул старик и двумя руками стал поправлять свою шляпу.

– Наверное, – машинально ответил парень.

Ситуация напоминала то, что произошло пару часов назад около клетки со львом. Говорящий лев и говорящий человек, но последний говорил глазами, не произнося ни слова вслух, правда, Иван слышал и пытался отвечать тем же.

– Так да или нет? – осторожно спросил старик.

– Наверное, да, – не менее осторожно ответил парень.

– И куда? – продолжал спрашивать старик.

– Вперед, – ответил Иван.

– Хорошее направление ты выбрал, молодой человек, – кивнул головой дед. – Положительное.

– Спасибо, – повторил он кивок старшего поколения.

– Не торопись благодарить меня, – повернул голову дед и нахмурился.

– Отчего? – удивился Иван.

– Я спешу тебя предостеречь, – мрачно сказал он, – что вперед нас движет не одна дорога. Спешу тебя скорее огорчить, чем обрадовать: все дороги вперед и все дороги назад. Но ты должен пройти хотя бы половину неправильных дорог, чтобы найти то, что тебе нужно. Вот одна истина, остальные знать необязательно.

То первоначальное спокойствие на лице обернулось мрачной тайной, и когда открылись двери на одной из станций, Иван вышел, задев тучную женщину за висящую на ее руке авоську с мандаринами. Мандарины вздрогнули у поднявшей от удивления глаза женщины, а парень затерялся в толпе, вдыхая очищенный плод, раздавленный неосторожно при снятии оранжевой шкурки.

Парень провел по гладкой голове с легкой подступающей из недр порослью, и увидел при выходе, что одинокая тучка появилась в чистом небе, желая напугать своим видом и возможным проявлением. Но поглощенный своим коварным занятием, небесный агрессор не заметил, как стал сгорать в воздухе, теряя свою былую пышность. Иван увидел указатель над японским рестораном, показывающий направление, и заманчивая надпись гласила: «Город солнца». На ней было изображено восходящее солнце красными линиями на желтом фоне. И он последовал по этому пути.

Двигаясь по траектории неба, а не земли, понимаешь, что двигаться легче, но несоответствие делает эту дорогу более сложной – препятствия на каждом шагу, которых не так много в поднебесной, останавливают, по движению, но не по ходу мыслей.

– Что ты ищешь? – услышал он. Вчерашний день?

Этот голос ему был знаком. Не так давно, даже совсем недавно, да и координаты...

Мост крепко стоял на своем прежнем месте. По его могучим волосам бродили мелкие мошки, направляясь в разные стороны, создавая иллюзию беспокойства. Однако мост был спокоен, несмотря на легковые авто, велосипеды, фуры, грузовики, которые своей многотонной тяжестью давили и заставляли оседать с каждым днем пусть на незначительные, но все же ощутимые с годами размеры.

А голос, связанный этим местом облачился в фигуру мужчины-философа, который одиноко бродил по берегу, подкидывая правым носком ноги камешек, а другим подхватывая, с большей силой запуская его вдаль, чаще всего в сторону воды.

– Да, наверное, – ответил Иван.

– Вчерашний день ищи завтра, – сказал философ.

И как будто ничего не произошло. Приснилось или привиделось, во сне, в забытьи, в мучавших его думах. Но этот человек, который ходил по берегу, как по частной собственности – мост, по которому он любит гулять, соединяющий его летний и зимний домики, а по реке ходят его суда, на которых ловят рыбу, возят товары и просто катают желающих, он был живой и такой знакомый. Не говоря уже о ветре, который, как верный пес, окружил его, стоя на задних лапах, проявлял свои чувства, не желая остановиться ни на мгновение.

– Что это значит? – спросил Иван.

– Только то, что уже услышал, – спокойно ответил философ.

– Да я ни черта не услышал! – грубо сказал Иван.

– Услышал, услышал, – хитро сказал философ.

Вчера он бубнил себе под нос, сегодня говорил не только понятно, а даже с налетом интеллигентности. Иван вспомнил того мужчину в пальто и малиновой шалью и подумал, неужто среди них одни образованные люди. Только одного толстяка нельзя было отнести к этому сословию.

– Возьмите меня к себе, – произнес парень. Эта мысль у него возникла только что.

– Мне тоже нравится играть в камешки, – подумал Иван. – И представлять, что, посылая камень, к тебе придет не град камней, а легкий смех потревоженной воды. Быть свободным, но не одиноким.

– Нет, – ответил мужчина в джинсовом комбинезоне. Он продолжать перебирать носком ноги камни, словно искал драгоценный камень или тщательно припрятанный предмет в этой прибрежной плоскости.

– Но почему? – не понимал Иван.

– У тебя способности не жилы надрывать, а другое, – ответил философ, и что-то забубнил себе под нос, проговаривая то ли заклинание, то ли еще полюбившиеся строки из стихотворения или прозы.

– А где младой? – спросил Иван.

– Вернулся, – ответил мужчина, и подцепил еще один найденный камень, подкинул его на сажень, и, дождавшись пока тот спадет на четверть этой длины, отправил в свободный полет той же подсеченной ногой. – Вернулся к себе домой.

– Я думал, он теперь с вами, – промолвил парень, наблюдая за плюхнувшимся камнем, проглоченным огромной лужей воды.

– Нет, это у меня стаж с рождения, – сказал философ, – боюсь сказать сколько, да и не считаю я уже, а у них так – игра на выживание. И ты наверняка тоже хочешь поучаствовать в этой игре. В этом шоу, в которое превращается вся наша жизнь. Но входят туда люди добровольно. Как только изменят самому себе. Измена себе – это хреновая штука.

Он так просто и грубо назвал измену, что та в его глазах стала похожей на ржавую трубу в туалете, прогнившую и уже источавшую неприятные пары. Иван же сморщился.

– Да ладно, живи сейчас, не правда ли? – произнес Иван, припоминая лозунг, звучащий среди молодежных движений и пенсионеров, понимающих, что жизнь короче, чем они предполагали.

– Правильно, только почему здесь? – прошептал мужчина.

– Не знаю, – сказал Иван. – Интуитивно как-то.

– Вот именно, интуитивно, – произнес философ, – то есть слепо, бессознательно, не отдавая себе отчета.

Его носок перестал перебирать камни и теперь стоял рядом с другой ступней, без движения, зато взгляд ожил и устремился на Ивана, словно нашел то, что искал, и этот найденный объект стоял перед ним, стряхивая с себя подкаменную пыль.

– Почему? – не понимал парень.

– А сюда попадают, когда понимают, что больше некуда, – продолжал старик, не отвечая вопросы. Все то, что он говорил, было большим развернутым ответом, просто нужно терпеливо выждать его окончания. – Это крайнее место.

– Но мне некуда, – пытался Иван, запуская каплю сквозь стекло, понимая, что это маловероятно.

– У человека должно произойти что-то существенное, – звучал голос философа, как радиопередача, имеющая только одно ограничение – лимит эфира, – например, сгорел дом, или предали близкие.

– Я… – пытался сказать Иван, но пытливый старик его опередил:

– Что ты? – крикнул философ. – Я, я…да что ты? Что у тебя произошло такого? Обиделся на родителей? Не купили тачку на день рождения? Вместо этого подарили пса, а ты его выбросил с моста. Затем ты бросился его спасать, но было поздно. Так?

– Нет, но… – робко прошептал парень.

– Никаких но, – воскликнул старик, – все это молодость. Все радуются, вспоминают о ней, с сожалением, что она прошла, а я рад этому. Вряд ли у тебя сгорел дом или взлетели на воздух отношения с близкими…

– У меня как раз такой случай, – прервал парень, напряженно дергаясь, как капля в окне, нашедшая возможность проникнуть внутрь дома, и уже наполовину покоилась в толще стекла, не имея возможности сдвинуться.

– Ну да, ну да, – услышал философ. – Документы, дом, некуда поехать?

– Есть куда, – нервно вскрикнул молодой человек. Капля затрепетала.

– Вот видишь, – серьезно сказал философ. – Есть куда ехать, но амбиции. Игра. Как только хлебнешь половником кипятка и проглотишь горячую жижу, тогда вся твоя прыть растворится и ты на первый поезд до своего хутора, где тебя всегда ждут?

– А если…? – неуверенно сказал Иван.

– Что если? – повторил философ.

– Если я выдержу и стану частью этой системы, – таинственно произнес Иван.

– Блин, – засмеялся философ, – Систему выдумал. Да нет никакой системы. Что, глаза открыл? Не думаю. Люди выживают, всего то. Слабые мрут, сильные живут, средние становится либо сильными, либо слабыми. Вот и все. Друг друга едят, так как каждый сам за себя. Если хочешь, то, конечно, можешь называть это системой. Хотя разве система это не там, где все правильно, но разве это нормально, когда из-за куска хлеба братья перестают быть братьями, а из-за того, что твои ноги не ходят, оставляют тебя гнить, не спрашивая о том, какую бы смерть предпочел? Нормально? Лежи уж, баста, и не ерничай.

Он гоготал как подорванный, как будто до него дошел смысл всего того что происходит – вся нелепость этой ситуации, когда обычный бомж учит парня быть человеком, а тот напрашивается к нему в ученики. Философ широко открывал свой большой рот, в котором сохранился верхний ряд зубов, хотя нижний был намного реже.

– Не думал, что он может смеяться, – прозвучало в голове у парня.

– Стоит мне посмотреть на человека, и я вижу, – серьезно сказал мужчина, прекратив смех, вытирая рукавом выступающие слюни. – Вот ты, если не обращать внимания на твой наряд, конечно, молодой человек, адепт.

– Кто? – удивился Иван.

– Приверженец одного учения, – растолковал он. – Но, в чем и парадокс, таковым не являющийся.

– Отчего же? – спросил Иван.

– Потерпи, – сказал старик. – Ты сегодня адепт одного учения, завтра другого. Такие люди уже не адепты, а скорее дикари просто.

Это слово тоже прозвучало немного вычурно. Философ заслонял собой солнце, светившее сегодня ярко, проведя вчерашний день в мареве. Иван смотрел на него снизу вверх, хотя тот был на полголовы ниже его.

– Что же ты в банкире симулянта не признал? – спросил Иван.

– Он бы мог остаться, но родился ребенок, – ответил старик. Банкир не знал, когда уходил. И женщина, которая его оставила, не знала что на сносях. В общем, частный случай. Пришлось отправить.

– То есть он не сам ушел? – удивился молодой человек.

– Нет, конечно, – возразил философ. – Он хотел остаться. Ведь эта жизнь – она привлекательна. Свободой, независимостью во всем. В выборе пути, еды, собеседников, крыши над головой. И это все есть и лежит приготовленное для тебя. Только надо знать место. Я знаю много мест для целого поколения, чтобы они не знали нужды.

– Ты что, богатый человек? – спросил Иван, внутренне посмеиваясь.

– Можно сказать и так, – согласился старик. – Только богатство – не монеты, а умение приспосабливаться к этой жизни, использовать ее ресурсы на полную катушку.

– Я бы хотел научиться этому, – сделал еще одну попытку парень, но внутри у него уже появилось тонкая лимонная долька сомнения, заставляющая морщиться.

– Не все выдерживают испытательный срок, – сказал старик. – Они ведь не понимают сладости не потому что не сдерживаются, а потому что осознают, что это не их, что перегорело, вся злость ушла и осталось то, что действительно правильно – дом, семья, работа, прочие шаблоны, которые выстроили перегородку в их голове.

– И вы меня не сможете взять даже на испытательный срок? – спросил Иван, скорее из желания завершить начатую тему.

– Нет, первый вступительный тур ты не прошел, – произнес философ. – Ты поел, выпил и не смог выкрутится в ситуации. А это…

– Я научусь, – прокричало в нем, и молодой человек нервно задергал пальцами, как пианист перед выступлением.

Голос, движения вобрали в себя всю амбициозность и нрав, которые впитывает в себя детство, отрочество, в котором он еще пребывал, не зная, когда сможет переступить на следующую ступень взросления.

– Учись в другом месте, – отреагировал философ и стал торопливо собираться. – Извини, я спешу. И тебе советую здесь не оставаться. Интересный костюм, но не слишком простой, вызывающий на разговор.