Цитаты из книг автора «Роман Сенчин»

Второй раз прочитал ту книгу лет пять назад, когда переселение стало делом решенным. Читал и поражался: как после нее, так зримо показавшей ту уже давнюю трагедию, такая же трагедия вот-вот повторится? И чем объяснить, что, с одной стороны, этому писателю именно за эту книгу продолжают давать государственные премии, называть его нашей совестью, а с другой – строить новую, но точно такую же электростанцию, водохранилище которой уничтожит еще несколько деревень, а их жителей превратит из хозяев в унылых квартирантов?.. Вот президент благодарит писателя за его смелую правду, за нравственность и духовность, жмет ему руку своей – той рукой, которой подписал документы, что велят к такому-то сроку очистить деревни от людей, избы сжечь, лес вырубить, кладбища сровнять с землей

Брюханов соглашался то с одними, то с другими. Но все-таки считал, суть не в том, что одних переселяли в нормальные квартиры, а других – в фанерки, которые сразу расползаться стали, третьи же до сих пор без жилья – не попали в списки, выпали из списков, не захотели подписывать ордера на то, что им предлагали. Не в том тоже, что земли не дали – шесть соток под дачку и те надо покупать… Не в этом… Главное, что мучило: разве нет других, новых способов добывать электроэнергию, кроме как строить плотины, затапливать

минул почти год, как переехали, и что-то не привыкалось. Наоборот, тоска только росла, все больнее царапала. Самое страшное – всем троим снилось и снилось их Пылёво. А уж сны не закажешь, не выберешь, нежелательные не остановишь. Не переключишь на другое, как канал телевизора… И после таких ночей просыпались бессильные, усталые, будто высосанные… Дочка из школы скорей возвращалась домой, сидела на диване

На родине, в Пылёве, большую часть времени проводили на воздухе; даже зимой находились дела в ограде. Ребятишки по полдня играли на промерзшей до дна пабереге, есть не загонишь. Здесь же оказались словно заперты в квартире, и, главное, покидать ее не хотелось. На работу, в школу отправлялись через силу; долго собирались, проверяли, не забыли ли чего, всячески оттягивали момент выхода за дверь, вызова лифта… И не то чтобы город пугал, но неприятно, неловко, нехорошо было там. А в квартире тесно, муторно… «Привыкнем, – успокаивал себя, заклинал Брюханов. – Привыкнем».

Сколько по Сибири понастроено в последние полвека городов, поселков и сколько брошено… Стоят теперь в болотах, в тундре облупившиеся многоэтажные дома, ржавеют трубы котельных, качели на детских площадках, обваливаются памятники, крошится асфальт тротуаров. Кромешная тишина, какой и в самой глухой тайге не услышишь; а если заскрипит где висящий на последнем гвозде лист жести, то станет еще тошнее… А ведь когда-то думали, что селятся там навсегда, обживая дикое место, убеждали себя, что необходимо быть здесь, работать для родины, что в их-то городке будет все справедливо, по уму и совести, со смыслом. Не как у других. Но кончился деловой лес, иссякло золото, не нужен стал асбест, или кобальт, или уголь, просчитались с богатством залежей нефти, поменялись планы военных, и городок становился лишним. И прекращал существовать.

этой разобщенности людей – корень многих проблем и несчастий. Вот если бы где-нибудь в по-настоящему цивилизованном обществе решили строить подобную электростанцию с затоплением тысяч квадратных километров земли, с переселением тысяч людей, наверняка бы эти люди объединились и все сообща потребовали такой компенсации, что каждый бы стал миллионером, способным приобрести дом с большим участком или просторную квартиру. А может быть, компания отказалась бы от идеи строительства здесь, стала бы искать необитаемые поймы рек. А так – каждый поодиночке стремится выцарапать условия получше, но в итоге все чувствуют себя обделенными, обиженными, обманутыми. Даже те, кому удалось отхватить две-три квартиры вместо одной, тоже жалуются – вырази радость, и подозрения начнутся, обсуждения за глаза. Хотя, не исключено, и искренне жалуются: родину никакими квартирами не заменишь…

Деньги, деньги… Где они, деньги? Не для того даже, чтобы бороться, а просто выжить. Здесь, в деревне, если и не было работы, то кормили огород, скотина, тайга, рыба. И вот насильно вырывают человека отсюда, суют в квартиру. И что? Как ему дальше? Работы и в городе не для всех. Тем более, если тебе за сорок и ничего толком не умеешь… То есть жить в деревне умеешь, знаешь, как выжить, где добыть пропитание, что собрать

две-три семьи; то обещали квартиру в близком к крайцентру Назарове, а в последний момент, когда люди уже освобождали избу, грузились, заявляли, что произошла ошибка и квартира их ждет в глуховатом Канске или нищем Боготоле…

Причем пустели они шумно – со слезами и скандалами, драками и судами. С разрушением жилых изб в то время, когда хозяева уезжали на время, с поджогами, с ограничением вывозимого имущества… То давали «КамАЗ» на семью, то «КамАЗ» на

Большаково совсем не походило на те деревеньки, что чернели гнильем и трухой неподалеку от краевого центра, – в тех кое-как доживали свой несчастный век не сумевшие, не нашедшие сил и энергии перебраться в город или вытолкнутые из него – алкаши, лентяи, дебилы. Не напоминало Большаково и дачные поселки. Нет, это было настоящее сибирское село – одно из тех, благодаря которым Сибирь и стала российской землей не только формально, но и кровно. Удивили Ольгу и огороды. Казалось бы, север, тайга, холодная река мчится рядом, а на огородах арбузы, дыни, баклажаны. Помидоры, как деревца… Собираясь в командировку, она глянула информацию о районе в Интернете. Отметила: «Сельское хозяйство – отсутствует». Сказала об этом большаковцам. Те замахали руками: