Глава 2

История вторая. Разговоры с неизвестными

1

Оказалось, что работать в Музее не так просто. Особенно, если вам помогает (откуда здесь это слово?) говорящая ворона по имени Гуамоколотинг. Это ещё хорошо, что на второй день нашей совместной работы (словосочетание «совместная работа» здесь тоже выглядит странно) птица разрешила называть себя «Гуамоко». Это серьёзно упростило процесс.

Итак, на нашем совещании, начало которого я описал в предыдущей главе, Александр Иванович дал ценные указания (или, можно сказать, определил фронт работы) и отбыл в неизвестном направлении с неизвестным сроком прибытия обратно. Звучало всё просто и понятно: всё протереть, всё ненужное убрать, все экспонаты разместить в витринах. За розами ухаживать, всегда быть готовым накрыть чайный столик на пять персон.

– И самое главное, – чеканя слова словно монеты, сказал Александр Иванович. – Быть готовым принять любого (ЛЮБОГО!!!) посетителя!

Слово «любого» тремя восклицательными знаками и большими буквами выделил я. Гуамоколотинг выделил его отдельным звонким карканьем и маханием крыльев, так что я понял, что это очень важно. А что я хотел? Каков Музей – такие и посетители.

Следующие три дня я занимался наведением порядка.

Начал сверху вниз.

На Балконе собрал всю мебель к кухонному углу, помыл полы, протёр сухой тряпкой, всё вернул на свои места, а как только закончил, услышал:

– Пять персон! Помнишь?

И без говорящей вороны я помнил слова Александра Ивановича. Собственно, искать тарелки, блюдца и чашки не пришлось. Надо было только всё помыть.

– Пять! – каркнула птица.

Я обернулся. Гуамоколотинг занимал место на низком стеклянном столике.

– Это очень важно! – повторил он. Я стал демонстративно считать тарелки и чашки.

– Видишь? – сказал я. – Пять! На пять персон!

– Не забудь о розах, маленький принц!

– Я не принц! – огрызнулся я. Уж не знаю, откуда он брал все вот такие свои колкие замечания, но периодически он произносил что-то такое, чего я вообще не понимал. Кстати, видимо, я должен был понимать… От этого ещё больше злился.

Роз было много. Я принёс чёрный мусорный мешок, надел перчатки и стал выбрасывать уже засохшие цветы. Их было довольно много. Гуамоколотинг вился вокруг меня и всё время что-нибудь приговаривал:

– Вон, ещё справа!

Я видел. Просто был занят другим.

– Засыпь ямку! Она здесь не нужна!

Да, действительно, после того, как я вытащил с корнем засохший цветок, осталась довольно внушительная ямка. Разумеется, я не собирался всё оставлять так. Но и всё сразу я делать не успевал.

– Их надо полить!

Тоже мне открытие! Сам знаю!

Гуамоколотинг постоянно менял места своего пребывания. Каждый раз его голос раздавался с неожиданной стороны, что раздражало ещё больше.

– Криворукий ты какой-то! – в какой-то момент раздалось над моей головой. Я попытался увидеть птицу, но она уже переместилась куда-то ещё.

– Слушай, Гуамоко…

– Да? – перебила меня птица уже из-за спины. Я поворачиваться к ней не стал.

– Ведь цветам нужно солнце… А здесь всегда ночь…

– Здесь такие цветы и такая ночь, что ничего привычного здесь не нужно!

Я думал ещё что-то уточнить, но птицы каркнула уже из-за левого плеча:

– Как такое можно не понять! Наберут по объявлению!

Я думал возразить, что объявления кто-то пишет, но по хлопанью крыльев понял, что птица резко взмыла вверх и куда-то улетела.

– Гуамоко? – позвал я. Никто не отозвался.

С розами я провозился никак не меньше часа. Только потом спустился вниз. Гуамоко сидел на спинке дивана в большом выставочном зале.

– Работы очень много! – отрывисто гаркнула птица. – Где ты есть?

Я не видел никакой работы. Некоторое количество пыли, надо было протереть. Ещё расставить витрины и что-то туда положить. Почему он всё время подчёркивает, что здесь много работы?

– Монеты! – хрипло кричала птица. – Безымянные Монеты!

– Что с ними? – спросил я.

– Надо разложить Безымянные Монеты!

– Где они?

Безымянные Монеты, оказывается, были в нижнем ящике книжного шкафа. Лежали довольно-таки тяжёлым грузом в белом холщовом мешочке. Довольно, кстати, увесистый.

– Расставь витрины! – потребовал Гуамоко.

Витрин было семь. Довольно маленькие и лёгкие. Стеклянные сверху и с красным бархатом внутри. Я один спокойно брал витрину и ставил туда, куда говорил Гуамоко. Никаких сложностей.

– Ровно! Надо ставить ровно! – требовала птица. Я отходил, смотрел, выравнивал. Гуамоко не говорил никаких «правее» или «левее», просто постоянно требовал поставить ровно.

А ещё он никак не мог заткнуться.

Стеклянная крышка открывалась очень легко. Специальная металлическая палочка закрепляла стекло почти что в вертикальном положении, очень удобно.

– Безымянные Монеты надо выкладывать в каком-то особом порядке? – спросил я.

– Нет! – зло ответила птица.

– Но надо, чтобы они все оказались в витринах?

Птица презрительно фыркнула:

– Нет, конечно! Такое ещё никому не удавалось!

Я пожал плечами.

– А сколько их надо в ряд? – спросил я.

– Давай! Клади Безымянные Монеты!

– Да есть хоть какие-нибудь правила?! – не выдержал я.

– Какие правила?! – взвилась на меня птица, грозно расправив крылья, хищно наставив клюв, зло сверкая глазами. – Хватит болтать! Делай!

Мне ничего не оставалось, как класть Безымянные Монеты на своё усмотрение. Они были маленькие и холодненькие, как льдинки. В первой витрине я выложил их в три ряда. Они не были одинаковыми. Да, все маленькие, какие-то кособокие, но пустые и холодные. Ничего на них не было. Неужели кто-то придёт смотреть на эти совершенно пустые кособокие кусочки серебра? Кстати, серебро ли это? Я спросил об этом Гуамоко.

– Не знаю, – ответила птица.

Я был уверен, что птица знала.

– Ладно, не хочешь – не говори, – сказал я.

– Это они сначала такие безликие, – вдруг, помолчав, сказал Гуамоко. – А потом они совсем другими становятся.

– Потом? – удивлённо спросил я.

– Конечно! – зло гаркнула птица. – А ты думал, они здесь вечность лежат, что ли?

Честно говоря – да. Но говорить это разъярённой вороне я не стал.

– Ещё пару часиков – и всё, – вместо этого сказал я.

– Ничего не получится, – выдержав паузу, сказал Гуамоко.

Никак не понимал его пессимизм. Что в этом тяжёлого?

Но тут в дверь позвонили.

2

Спускаясь, я очень волновался.

Перед дверью я остановился, выдохнул. Собрался с мыслями. Почему-то никаких мыслей не обнаружил, поэтому ещё раз выдохнул и открыл дверь.

– Здравствуйте! – как можно дружелюбнее сказал я и стал улыбаться. Вроде бы так полагалось встречать гостей.

– Добрый день, молодой человек!

Передо мной стояла довольно пожилая женщина в длинном платье мышиного цвета. Через правое плечо у неё была перекинута довольно увесистая старая кожаная сумка. Она держала пухлыми старческими пальцами какой-то листок бумаги и ручку.

Я совсем иначе представлял себе первого посетителя Музея.

Видимо, эта мысль отразилась на моём лице. Женщина смачно облизнула громадным слюнявым языком указательный палец, протянула мне маленький белый конверт и сунула прямо под нос длинную узкую полоску, заполненную мелким печатным текстом.

– Получите и распишитесь! – скороговоркой выдала она.

– Что это? – испугался я.

– Ваш долг! – почти что радостно сообщила она.

– Какой долг? – растерялся я.

О том, что у людей бывают долги, я конечно же знал. Кто-то когда-то рассказывал. Ещё в новостях иногда говорили, и там это всегда заканчивалось решётками и полицейскими. Сам я в долг никогда не брал, поэтому никак не мог сообразить, как связаны «долг» и «я».

Тем временем женщина вздохнула:

– За коммуналку, молодой человек, платить надо! Вот какой!

Слюни от неё летели во все стороны, словно фонтан. Почему именно такие люди приносят почту? Их что, как-то по-особенному отбирают?

– Распишитесь! – укорила она меня, а я не знал, что делать и стоял.

– Сколько? – наконец спросил я упавшим голосом.

– Откроете конверт и увидите! – грубо ответила она и настойчиво протянула мне ручку. – Расписывайтесь!

После того, как у неё оказалась моя подпись, я её уже не интересовал. А у меня к ней было столько вопросов… Но делать нечего, конверт был в моих руках. Вот так, стоя на пороге, я распечатал его. Почти жёлтая, плотная бумага запечатана была на славу, отдирать было тяжело. Внутри оказался белый листочек, сложенный пополам. На том листочке куча букв и цифр, извещающих о задолженности. Сумма меня убила: сто четырнадцать тысяч рублей. Таких денег я не мог себе представить.

Что же делать?

Этот вопрос повис передо мной в воздухе, словно воздушный шарик.

Я ушёл в Выставочный Зал и сел на диван. Вопрос не мог перемещаться так быстро, как я, поэтому появился не сразу. Пару минут я сидел на диване в одиночестве. Но потом и пар, и минуты рассеялись, а на их месте возник вопрос.

Вопрос так выглядел, что у меня не было сомнений, что он давно знает, как надо появляться перед людьми. Я икнул, удивился, а потом понял, что буду икать дальше. Должен сказать, что в своей жизни мне уже приходилось икать, и даже довольно долго. Никогда меня это не пугало, а вот теперь я испугался. Правда, почти сразу я понял, что боюсь я не икоты, а чего-то совсем неведомого. Я оглянулся. Вокруг никого не было.

Икота тут же прервалась. Сердце замерло. Словно тупая игла пронзила его, оно сильно стукнуло и пошло дальше.

Со мной такого никогда не случалось. Я поднялся с дивана и отправился на Балкон. Там вопрос не появился. Не было там и говорящей птицы.

Я чертыхнулся. Вот сейчас совет Гуамоко не помешал бы.

3

– Подлинность этой бумаги не вызывает сомнений, – спокойно заявил Гуамоко и с высоко поднятым клювом стал смотреть на меня жемчужными глазами.

– Сто четырнадцать тысяч?!

– Понимаю твоё удивление, – моргнула птица. – Мы экономили.

Я всегда думал, что слово «экономить» означало сокращать расходы. Возможно, ворона не знала значения этого слова, а возможно, что в Москве такого слова не знают вообще. Есть ещё обидный вариант для меня, но не будем об этом.

– Что будет, если мы не заплатим?

– Нас закроют, – спокойно сказала ворона.

– Закроют?!

– Спокойно! Сам не хочу!

Птица перестала придавливать бумажку когтём и отправилась гулять по спинке дивана взад и вперёд. Я схватил бумажку. Возможно, она могла пригодится.

– Без паники! – твердил Гуамоко и продолжал ходить. – У тебя есть хоть сколько-нибудь денег?

Я отправился в свою комнату и стал изо всех сил потрошить свой рюкзак. Волшебным образом я наскрёб одиннадцать рублей и пятьдесят копеек.

– Ну вот! – радостно сказала птица. – Осталось найти сто тринадцать тысяч девятьсот восемьдесят восемь с половиной рублей!

Наверное, я не могу понять, когда птицы искренне радуются, а когда смеются над тобой. Я взял листок, где был написан долг и возразил:

– Не совсем так. Если быть точным, то наш долг – сто четырнадцать тысяч восемьдесят шесть рублей и тридцать четыре копейки, – сказал я.

На некоторое время воцарилась тишина.

– Подожди, – сказала птица, выворачивая голову так, как человек не умеет. – То есть когда ты нашёл деньги, то долг увеличился?

– Нет, – возразил я. – Долг изначально был таким. Просто я озвучил только сто четырнадцать тысяч.

Птица задумалась.

– Странно, – сказал Гуамоко.

– Что странно? – спросил я.

– Получается, что восемьдесят шесть рублей и тридцать четыре копейки для тебя ничего не значат? Или ты о них забыл?

– Я не забыл, – печально вздохнул я. Мы замолчали. Звёзды скрипели. Дом вздыхал.

– Но получается так: как только мы нашли какие-то деньги, сумма долга увеличилась! – возмутился Гуамоко.