– Возможно, вам будет удобнее, если поставить секретер? – спросил старик.

СЕКРЕТЕР!

У меня не было ни малейшего представления о том, что это может быть такое.

– Тут довольно тяжело поместить книжный шкаф… Я имею ввиду хороший книжный шкаф, но небольшой, на двести-триста книг вполне можно найти место… Например, у этой стены! Что думаете?

Я кивнул.

Двести книг… Двести?! Кто способен прочитать столько? Да и зачем? Двести книг! Подождите! Он сказал, что это НЕБОЛЬШОЙ! Небольшой книжный шкаф на ДВЕСТИ и – вдумайтесь! – ТРИСТА книг! Невероятно! Зачем мне столько?!

– Это на первое время, – успокоил меня старик. – Разумеется, вы сможете пользоваться книгами в зале и других комнатах. Если я буду здесь, то можно брать книги и из моего кабинета.

Мне казалось, что двести книг могли завалить весь дом. Это же неимоверно много! Двести книг! Интересно, а сколько я прочитал?

– Вы много читаете? – словно проник в мою голову старик.

– Нет, – уклончиво ответил я, вспомнив три книги, помимо пяти учебников по литературе.

– Кто ваш любимый писатель?

– Пушкин! – выпалил я неожиданно для себя.

– Простите! – смутился старик. – Глупый вопрос…

Пушкин стал моим любимым писателем в одночасье. Я даже мог безошибочно назвать своё любимое произведение этого автора, чем тут же решил козырнуть:

– «Евгений Онегин» великолепен! – произнёс я и тут же стал умолять себя заткнуться и тут же придумать другую тему для разговора.

– Да, это непревзойдённая книга! – улыбнулся старик. Мы замолчали. Я – потому что боялся ляпнуть что-нибудь такое, что меня выдало бы с головой. Старик – потому что я его пристыдил.

– Обед будет в Столовой, – после длинной паузы сказал он. – Я накрою, а потом позову вас. Абсолютно точно, у вас есть около двух часов.

Он уже развернулся, чтобы уйти, но я успел спросить, где Столовая.

– Сразу за Выставочным Залом, – ответил он. – Там нет других комнат, вы не ошибётесь.

Он снова хотел уйти, но я снова задал вопрос в спину:

– А как я пойму, что мне надо спускаться?

– Прозвенит колокольчик, – удивлённо ответил он и прежде, чем я успел сообразить, что это значит, он развернулся и ушёл.

Мне кажется, что он не трогал дверь. Старик просто вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась сама по себе. Как будто бы её закрыл Дом.

7

Колокольчик зазвонил легко и радостно. Я не понял, откуда именно доносился этот звон. Очень близко, но не в комнате. За дверью? Старик подошёл прямо к двери и позвонил? Странно! Мог бы тогда и постучать. Зачем колокольчик-то?

Но было очень приятно. Я оставил рюкзак на резном стульчике около маленького стола и вышел.

Дверь открывалась легко, без скрипа. Круглая ручка приятно проворачивалась в руке. Я аккуратно закрыл дверь, услышал лёгкий щелчок и испугался, что закрыл дверь совсем. Не знаю, чего я так сильно испугался, но на затылке у меня выступил пот, а во рту пересохло. Я облизнул губы и медленно стал поворачивать ручку обратно. Она легко поддалась, замок внутри также легко щёлкнул и дверь открылась. Я приоткрыл дверь.

Там по-прежнему была кровать, на которую я лёг и лежал там, не поднимаясь, ровно до того момента, как услышал колокольчик. Мой рюкзак по-прежнему валялся на маленьком стуле. Окно, к которому я так и не подошёл, по-прежнему аккуратно запускало свет сквозь шторы и тонкую тюль. Всё было по-прежнему замечательно. Дом принял меня. Можно было спокойно спускаться вниз.

Никаких сложностей найти столовую не представилось. Действительно, точно за большим залом в аккуратной резной арке находилась большая дверь, украшенная разными декоративными элементами, с точно такой же круглой ручкой, что и в двери в мою комнату.

Прежде чем открыть дверь, я попробовал представить себе человека с именем Гуамоколотинг. Не смог. Но дверь открыл смело. Так, как будто бы смог.

Было темно. Не так, чтобы вообще ничего не видно, но здесь было только одно окно. Напротив меня и далеко. Стены тонули в полумраке. Их, собственно, и не было. Шкафы и серванты. Отовсюду шли отблески стекла и хрусталя. Большую часть комнаты занимал длинный прямоугольный стол. Он начинался от входа и длился к окну. Его пространство было заставлено невероятным количеством тарелок, горшков, кувшинов, каких-то чудных ёмкостей, сказочных бокалов, напоминающих черепа (нет, черепов не было, это мне так казалось). От стола поднимался пар кушаний. Несомненно, здесь было много чего вкусного.

– Проходите! – пригласил старик. Он сидел в дальнем конце стола и с аппетитом уплетал что-то мясное. Вроде бы это была зажаренная ножка курицы. Где-то трещали поленья. Я обернулся. Точно: за моей спиной был вмурован в стену камин. Откуда я понял, что это камин? Камины я видел только на картинках в книжках со сказками. Вот такой камин был нарисован сразу в нескольких. Я сразу вспомнил сказку о Золушке и о Буратино. Я уже плохо помнил сами сказки, но помнил, что там были картинки вот с таким, что сейчас видел позади себя, и было сказано, что вот так выглядели камины.

– Хотите сесть поближе к огню?

Видимо, я слишком долго смотрел на камин. Никак не мог поверить, в то, что происходит со мной. Я повернул голову к старику и сказал, что могу сесть куда угодно. А сам вспомнил ещё один камин: как-то смотрел фильм про Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Там был камин. Тоже похож вот на такой.

– Давайте я вас познакомлю! – услышал я хозяина всего этого великолепия. Я обернулся. В этой комнате где-то должен был быть человек по имени Гуамоколотинг.

Но его, как я надеюсь, вы понимаете, не было.

– Э-э…

Я сразу понял оба затруднения человека за столом. Во-первых, он не знал моего имени. Во-вторых, здесь не было никого, кому меня можно было представить. В момент этого замешательства я взялся за спинку тяжёлого резного стула и решительно отодвинул его.

– Серьёзно?! – раздался птичий крик у меня в правом ухе. Чёрные широкие крылья вороным пером резанули меня по щеке. Я отскочил назад. За спинку стула держалась чёрная птица. Ничего необычного в ней не было, только вот размах крыльев испугал меня.

– Сразу нет! – вырывалось из её клюва. – Пошёл вон!

Последнее относилось явно ко мне, и я не сразу понял, как мне на это реагировать. А вот старик за столом отреагировал так, как будто такие сцены здесь случались десять раз за день:

– Ничего не поделаешь! – сказал он и продолжил аппетитно обгладывать ножку.

– Как ничего не поделаешь?! – взвилась птица под потолок. Шумно работая крыльями, она сделала несколько разворотов в самом верху и приземлилась на стол, между всякоразной посудой. Приземлившись, тут же стала цокать когтями в сторону старика.

– Вон поганая метла! – каркала птица. – Поганой метлой его!

Поразительно, но рядом с камином стояла метла. Уж не знаю, насколько она была поганая, но общипанная, это точно. Создавалось стойкое впечатление, что кого-то когда-то этой самой метлой довольно серьёзно охаживали, поэтому тростинки вылетели из её низа, и сейчас она лысая, но гордая и стоит здесь.

– Нельзя! – спокойно возразил старик, куда-то резко бросил кость и стал вытирать пальцы тканной салфеткой, которая до этого, видимо, была у него на коленях.

– Как?! Почему?!

От этого вороньего крика во все стороны поплыли круги дрожи. Тени шкафов и сервантов задрожали, но устояли. Душа моя ушла в пятки, а сам я готов был провалиться сквозь пол. Но меня спас старик: на том краю стола он сидел и увлечённо вытирал пальцы салфеткой. На разъярённую птицу не смотрел. Круги, заставившие дрожать всё вокруг, не произвели на него никакого впечатления. И птица это тоже заметила. Она подбежала очень близко, стала размахивать крыльями, а ещё я стал опасаться, что в гневе она может клювом нанести старику довольно серьёзные повреждения. Сам старик, как я понял, этого нисколечки не опасался. Вытерев пальцы, прищёлкнув языком, он упрямо повторил:

– Нельзя.

После чего порылся в своих карманах и вынул сложенный в несколько раз хрустящий листок бумаги, что отдал ему я. На птицу это произвело прямо-таки невероятное воздействие: крылья сразу же сложились, острый клюв как-то уныло повис вниз.

– Это кто написал? – вроде бы спокойно спросил старик, разворачивая бумагу. По мере того, как бумага становилась всё больше и больше в руках старика, птица становилась меньше и меньше, пока, наконец, бумага не развернулась, а птица, в знак своего поражения, не сделала шаг назад или, если угодно, шаг хвостом ко мне.

– Это кто написал?

Старик потряс белой бумажкой в воздухе. Птица не ответила.

– И сколько у нас такого позора в городе? А?

Птица сделала ещё один шаг ко мне хвостом. Впрочем, до меня было очень далеко. Старик поднялся во весь свой рост, и я подумал, что сам по себе он очень мощный, но я как-то не придал этому значения.

– Отвечай на вопрос, Гуамоко! Сколько таких бумажек сейчас в Москве?

– Одна! – зло выпалила птица.

– А если честно?

– Честно!

Птица подняла голову с бусинками-глазами и как-то жалобно каркнула:

– Только одна!

Старик сел.

– Тогда знакомься.

Птица развернулась ко мне, поцокала. Честно говоря, не очень-то дружелюбно. Уставилась на меня, но я так и не понял, с какими чувствами на меня так смотрят.

– Будешь у нас? – резко спросила птица. Я кивнул. Она развернулась и гаркнула старику, которые сидел и наблюдал за нами.

– Как его зовут?

Старик, разумеется, не знал.

– Как?! Ты взял на работу человека, и даже не знаешь его имени?!

Старик совсем не смутился:

– У него есть паспорт, ННН и ЛИНЗ.

– Что?!

Старик попросил у меня помощи взглядом.

– СНИЛС, – смог я выдавить из себя и тут же добавил:

– Только его у меня нет…

Птица резко обернулась ко мне.

– Не успел ещё…

Птица резко отвернулась от меня и побежала к старику:

– Так он ещё и тупой?!

– Не-ет! – радостно возразил старик. – У него, кстати, любимый писатель Пушкин!

Птица развернулась и, помогая себе крыльями, оказалась на краю стола в метре от меня.

– В двадцать первом веке любимый писатель Пушкин?!

Неуверенно, но я кивнул.

– Ваш дядя был самых честных правил? – не с того не с сего сказала птица.

– Дядя умер, – сказал я. Должен заметить, это было чистой правдой.

– Тогда почему вы не в деревне?! Или вы уже убили Ленского?

– Я никого не убивал, – испугался я и стал вспоминать кого-нибудь с такой фамилией. Слава Богу, никого не вспомнил.

– Достаточно! – вдруг стукнул старик кулаком по столу. – Садитесь! Садитесь и прекратите этот безумный разговор!

Это подействовало. Я нерешительно, но всё же отодвинул стул и сел. Получилось, что у самого края, ближе всего к двери. Напротив хозяина, которого так странно освещало окно, что он сиял. Птица забралась на спинку одного из стульев и стала чистить правое крыло.

– Гуамоколотинг, тебя никто не просил писать твою бумагу! Ты написал! Довольно! Он с ней пришёл, согласился на все требования! Он принят! Точка!

Старик откашлялся. Видимо, чувствовал он себя не самым лучшим образом.

– Познакомиться мы можем и здесь! Давайте!

Повисла тишина. Было слышно, как свет проникает в окно, как трещат поленья в камине, как смотрит на нас Дом.

– Гуамоколотинг, – сказала птица.

– Иван Привалов, – сказал я.

– Вот и хорошо! – сказал старик. Я и Гуамоколотинг замерли на нём взглядом. Старик сначала не понял, но потом спохватился:

– А меня ведь тоже надо как-то называть?

– Да, – подтвердил Гуамоколотинг и гордо стал смотреть перед собой.

– Я даже не знаю…

– Давайте я буду называть вас Александр Иванович, – вдруг сказал я.

– Я?!

Птица издала странные, почти кашляющие звуки. Как я выяснил гораздо позже, это было что-то сродни человеческому смеху.

– Я Александр Иванович?

– А что? – спросил я.

– Александр Иванович! – словно пробуя на вкус, произнёс старик. – Впрочем, мне нравится! Александр Иванович! Александр! Иванович!

– Позовите к телефону Александра Ивановича! – зло гаркнул Гуамоколоинг. – Александр Иванович не может! Александр Иванович на печи лежит!

– Цыц! – гаркнул Александр Иванович, и этого оказалось достаточно, чтобы ёршистый Гуамоколотинг прекратил что-либо говорить и стал покорно смотреть перед собой.

– Мне нравится! – гордо объявил Александр Иванович. – Иван, благодарю вас!

Я не знал, как реагировать на эту благодарность, поэтому никак не отреагировал.

– Итак, о деле.

Тут я понял, что все стали очень серьёзными. Когда я говорю «все», то имею в виду не только Александра Ивановича и Гуамоколотинга, а всех. Вообще всех: Александра Ивановича, Гуамоколотинга, поганую метлу, камин, Дом.

Себя я как раз в виду не имею.