«Добрый день, дорогие! Наконец-то… наконец-то все самое тяжелое позади – подбор платьев и ресторана, утверждение меню, выпуск тиража пригласительных билетов, изнурительные переговоры с ведущим (тут гости вместе с молодоженами обычно ухмыляются). И вот осталось всего ничего – высидеть до конца этого вечера, съесть все салаты и выпить шампанское, чтобы потом исчезнуть, остаться наедине в темной комнате при свечах и попытаться ответить себе и друг другу на незаданный вопрос: что же такое мы сотворили? И зачем?

А однозначного ответа нет. Ответов – множество. Кто-то вступает в брак затем, чтобы в старости было кому стакан воды подать, пусть даже и пить не захочется; кто-то старательно создает «ячейку общества», в которой будет комфортно расти и взрослеть маленьким гражданам великой страны; кому-то замужество кажется единственным логичным продолжением любовной истории. Но лично мне больше всего нравится такая трактовка: «Нам нужен свидетель нашей жизни».

Ваши жизни пересеклись. Вы теперь друг для друга и свидетели, и соучастники. И у вас все только начинается. Счастья вам!»

С небольшими изменениями текст этот кочевал с церемонии на церемонию. Я, разумеется, читал его наизусть, проникновенно, чувственно, используя все подвижные мышцы лица, и не было случая, чтобы вослед не раздавались аплодисменты.

Но в тот вечер меня переклинило. Не берусь дословно привести прозвучавший тост. Точно скажу, что такие сентенции в изобилии можно услышать в плохих мелодрамах или поздравлениях близких родственников молодоженов: «Уступайте друг другу (бэээ!), любите друг друга вечно (дважды бэээ!), и пусть земля будет вам ковром из одуванчиков (бурное и продолжительное бэээ!)»

Звукорежиссер Саша, с которым я постоянно работал, смотрел на меня раскрыв рот и даже не пытался комментировать, настолько был ошарашен.

– Не смотри так, – буркнул я, прежде чем присосаться к третьему бокалу шампанского, – что-то у меня глюкануло сегодня.

– Соберешься? – спросил Саша с робкой надеждой.

– Попытаюсь. Иначе придется валить прямо сейчас и без гонорара.

– Я возражаю, ваша честь.

– Сам не хочу, что ты…

Но я так и не собрался. Виной тому и шампанское, и мое удрученное состояние. Я смотрел на невесту и вспоминал Оксану, которая вполне могла «стать моей судьбой». Хорошая была девушка, милая, симпатичная, за те недолгие месяцы так и не успевшая ничем отвратить от себя. Постепенно Оксана из моих воспоминаний заняла место во главе стола рядом с женихом, я перенес живший в сердце образ на эту малознакомую мне дамочку и начал злиться. Мне казалось, что все женщины, которые мне интересны и симпатичны, должны восторгаться лишь мной и вожделеть лишь меня, у них не может быть ни друзей, ни ухажеров, ни тем более мужей! Как она смеет выходить замуж, почему она смотрит с такой любовью на эту гориллу с волосами на груди, когда я, такой талантливый и симпатичный сукин сын, стою здесь, прямо перед ней?! Овца тупорылая!

Эмоции бурлили во мне, как суп на плите, клокотали и требовали немедленного выхода. И шоу не клеилось.

Я наскоро провел пару каких-то убогих конкурсов, потея словно в сауне и ловя себя на мысли, что каждые несколько минут жадно всматриваюсь в циферблат часов. Я подгонял стрелку, я умолял ее бежать так быстро, как она бежала во время моего первого секса с Катюхой. Но фальшивые «Омега» словно умерли. Полчаса, час, полтора часа… я сходил с ума, и чтобы хоть как-то подсластить пилюлю, беспрестанно хлебал шампанское, купленное на собственные деньги в баре.

Немудрено, что к середине вечера я нахлестался, как денщик его превосходительства, и «наказы жениху и невесте» уже читал так, будто переводил с русского на китайский:

– Молодым прочтем чичас… ик!… буде ас мас наставлять… (твою мать! хотелось крикнуть в рифму) … жемих, жему люби…

Ну и так далее.

Во время одной из танцевальных пауз я быстро выскочил на улицу, спрятался за углом. Попытался делать дыхательную гимнастику, несколько раз присел, держась одной рукой за грязную кирпичную стену с похабными надписями. Разумеется, ничего не помогало. Если перефразировать Гоголя, шампанское в больших количествах – вещь нестерпимая.

В зал ресторана я возвращался под тяжелыми взглядами куривших гостей, как провинившийся солдат под шпицрутенами. Даже в таком состоянии я понимал, что надолго меня не хватит и вечер можно считать провальным.

Так и вышло. Следующие полчаса прошли как в тумане. Я видел свет, образы, слышал звуки и голоса, чувствовал, как губы мои шевелятся, выплевывая в толпу постмодернистские лозунги. Я отчетливо видел стоявшую на колонке бутылку то ли виски, то ли горилки, чувствовал, что время от времени прикладываюсь к ней, переливая содержимое в маленькую пузатую стопку, кем-то заботливо приставленную к бутылке. Потом смутно припоминал свадебный торт, попытки его разрезать и распродать по частям. Кажется, на меня ближе к концу программы уже мало кто обращал внимание – «болтается тут какой-то козел… тамада, мать его», – но хотя бы не били, за что им большое спасибо. Помню немые взгляды звукорежиссера Сашки, помню падение в туалете и струю блевотины, украсившую кафельную плитку в коридоре; помню букет невесты, летящий в никуда под пошлую песенку Ирины Аллегровой. Вся вечерняя дискотека проскочила по моим ушам безумной лирической какофонией: от «Свадьба пела и плясала», через «Два кольца» и до «Мы желаем счастья вам!» – весь этот коктейль неоправданных надежд и немотивированного счастья смешался в моей утробе с горилкой и салатом и снова выплеснулся на кафель туалета. Кажется, после этого кто-то держал меня за шиворот, пытался трясти и говорить обидные вещи…

Проснулся я утром за заднем сиденье Мульки. Машина стояла там же, где я ее и припарковал накануне, у гаражей позади ресторана. Солнце слепило глаза, птички радостно пели над ухом, где-то шумел трамваями воскресный город. В общем, жизнь продолжалась.

Но мне хотелось умереть.

Беглый осмотр содержимого карманов и сумки показал: либо мне не заплатили, либо ограбили, пока я спал. Второй вариант выглядел предпочтительнее, потому что отказ платить за работу означал мое полное и безоговорочное фиаско. Если мне не заплатили, значит я ухитрился испортить милым людям «самый светлый день в их жизни, который никогда не повторится». Черный яд цинизма тогда еще не проник в глубины моей души, и молодых людей мне действительно было жаль. Я надеялся, что они все-таки скоро разведутся и забудут «праздник» как страшный сон.

А может, меня все-таки обчистили?

Увы, я ошибался.

Я позвонил Сашке. Выслушал подробности окончания вечера: как он собирал весь мой реквизит, пока я сидел с опущенной головой на колченогом стуле возле колонки, как потом грузил в машину, пытаясь отвезти домой, как я упирался и вынудил, наконец, оставить его в покое и бросить в собственной тачке под присмотром охранников ресторана. Не без иронии раскрыв мне глаза на мою стремительную деградацию, Саша хладнокровно добил:

– Они отказались с тобой рассчитываться.

– Тебе-то отдали пятерку?

– Да, все в порядке. Старик, мне жаль.

– Угу.

Саша не стал меня лечить. Если он сказал, что ему жаль, значит, так оно и было. Но мне от его жалости не стало легче.

Слухи о моем «триумфе» пошли уже на следующий день. Во вторник у меня слетели два заказа. Как узнали заказчики, я не имел ни малейшего понятия, но они поспешили найти мне замену. Оставшийся один заказ я снял сам. Я понял, что не смогу больше выйти к публике. Даже на площадь в День города.

В тяжелом молчании я катался вечерами по улицам, пытаясь понять, что со мной произошло. Я заливал полный бак бензина и катался, катался, катался – по ночному городу, по окраинам, по загородной трассе. Рокот двигателя и шорох шин постепенно успокаивали меня.

Вариантов ответа оказалось не так много: я переутомился; я вступил в полосу творческого кризиса, которая поджидает всех, кто работает не руками… либо я просто придурок, который никогда не любил людей.

Третий вариант ввергал меня в еще большее уныние.

Жене я сказал, что работаю с партнерами. Катюха у меня девочка хорошая и совсем не дура, как могло бы показаться на первый взгляд, и она знала, что никаких партнеров, с которыми я способен пропадать целыми днями, у меня отродясь не бывало. К счастью, она не стала комментировать и даже не ругалась, если я за полночь падал на диван в гостиной и храпел до звона хрусталя. Но я понимал, что ее ангельского терпения может не хватить.

Скоро я осознал, что для автомобильно-богемной жизни у меня не хватает средств. Деньги, заработанные на корпоративах, юбилеях и дискотеках, стремительно таяли, а я не знал, что мне делать дальше. От физического труда я отвык, к девятичасовому рабочему дню так и не приучился. Вместо того чтобы обзванивать друзей и «партнеров» на предмет совместных коммерческих проектов, не связанных с шоу-бизнесом, я продолжал жечь бензин в топке уязвленного самолюбия.

Когда паника ледяными щупальцами уже подбиралась к горлу, мне случилось подвезти пассажира. Точнее, пассажирку. На дороге голосовала девушка, симпатичная, миниатюрная, не внушающая опасений. Она пообещала мне двести рублей. Я любезно разрешил присесть на заднее сиденье, повез по указанному адресу. А по дороге рассматривал ее глаза, потому что только они и попадали в зеркало обзора.

Глаза незнакомки… Глубокие, внимательные… И ресницы – хлоп, хлоп. Ты не слышишь голоса, не знаешь характера и повадок, не представляешь, какова эта девушка в постели. Только видишь глаза. Они очаровывают тебя и провоцируют аварию.

Я привез безмолвную девушку по адресу. Она молча протянула мне двести рублей, слегка коснувшись рукой плеча. Я онемел. Клянусь, в тот момент я сам готов был заплатить ей, чтобы она прокатилась со мной еще куда-нибудь. Ее глаза, которые я видел в маленьком прямоугольнике зеркала, – как сама Любовь…

В тот же день мне попался на дороге еще один голосующий. Мужчина лет сорока с большой сумкой попросил добросить до автовокзала.

На автовокзале я посадил в машину бабушку с внуком. По дороге взял стоящего на обочине юношу бледного с папкой для бумаг.

К концу дня в нише под магнитолой лежало девятьсот рублей. Деньги появились из воздуха. Чтобы их заработать, мне не требовалось ни улыбаться через силу, ни заставлять прыгать в мешках, ни убеждать людей в возможности вечной любви. Я просто крутил руль и нажимал на педали, что делал почти автоматически много лет, разгружая мозги.

Я понял: это именно то, что мне сейчас нужно…