Дальше снова ехали молча. Полночная дискотека по радио уже не радовала. Я хотел поскорее оказаться дома, рядом со своей тепленькой и мягонькой Катюхой. Я сомневался, что меня сегодня хватит на серьезные нежности, но уткнуться носом в грудку, кокетливо выглядывающую из комбинации, я не откажусь ни за какие чаевые пьяных банщиков. Хорошо, что последний адрес оказался по дороге к дому.

Выгрузил на Барбюса второго пассажира. Хоть он и молчал всю дорогу, на прощание решил сделать мне приятное:

– Хорошая машинка, старик. Китайцы молодцы… Как она, ничего? Не сыпется?

Я держал себя в руках.

Третий банщик долго не подавал признаков жизни, если не считать таковыми вялое шуршание куртки и едва различимые всхлипы. Дважды парень, выныривая из нирваны, звал то ли маму, то ли сестренку. Однажды протянул ко мне руки, и я вздрогнул, едва не ударив по газам. Затем пассажир снова впадал в забытье. В какой-то момент тишина за спиной стала меня напрягать. Она казалось неестественной, как затишье перед грозой. Я осторожно обернулся. Мужик прислонился к дверце и как будто задремал. Я нажал на кнопку в дверце, приведя все четыре замка в нижнее положение. Ну его к черту, еще вывалится на ходу, отскребай потом с асфальта.

Как выяснилось через пять минут, я совершил серьезную ошибку.

Мы выехали на плотину, подпиравшую городское водохранилище. Слева до самого горизонта простиралась серая мгла с россыпью огней на дальнем берегу. Справа, в низине, раскинулся элитный коттеджный поселок. Впереди нас ожидало кольцо на посту ГИБДД, поворот к спальным районам и выезд на финишную прямую. Сброшу этого пьяного идиота – и скорее к теплой грудинке!

Я скосил взгляд влево, на спящее водохранилище. Я скучал по лету. Каждый июнь я уезжал на озеро – от семьи, друзей и противной работы. С чего бы работа моя была противная, если после шести часов дуракаваляния и трепотни языком я имел на руках столько же денег, сколько продавец в отделе кисломолочных продуктов получал за неделю? А вот противная, и ничего с этим не поделаешь. В конце каждого изнурительного сезона я понимаю, что устал, что мне больше нечего сказать людям и нечем их зацепить. Пусты закрома. Я обязательно выкраиваю три-четыре дня, уезжаю на свою любимую базу отдыха, отключаю телефон и валяюсь на понтонах, глядя в синее небо до ослепления. Жена, наверно, думает, что я бросаю ее ради любовницы, с которой в уютном гнездышке в ста километрах от города могу творить все что захочется. Хоть она и не говорит это напрямую, но она наверняка об этом думает. Однако правда состоит в том, что там, на природе, мне действительно ничего не хочется – ни секса, ни любовниц, ни жены, ни работы. Даже выпивки! Просто лежу, вдыхаю воздух, слушаю шум волн и…

Очень неприятный звук раздался за спиной. К сожалению, я не мог обернуться, потому что впереди за поворотом показался пост. Виляние по дороге на глазах у скучающего мента грозило неприятностями.

Звук повторился. Какой-то утробный рык смертельно раненого животного. Я даже сделал радио потише, чтобы попытаться его идентифицировать. И даже в тот момент я ничего не заподозрил!

Мы выехали на короткий отрезок, где следовало сбросить скорость до сорока километров. Я с тревогой прислушивался. За спиной словно зарождался смерч. Кажется, пассажир пытался открыть дверцу. «Вот обалдуй, – подумал я, – вывалится ведь на дорогу, что мне потом его жена скажет? Хорошо, что я его запер!»

У поста я притормозил. На внутренней стороне дорожного кольца стоял инспектор в салатовой куртке и с жезлом. Он не сводил с меня глаз. В тот момент я еще не понял почему, мне казалось, что ему просто скучно. Но когда я уже собрался выехать с кольца, на заднем пассажирском сиденье раздался взрыв.

– Бээээ!!!…

…и меня окатило ароматным фонтаном.

Нога ударила по тормозам. Машина с возмущенным визгом уперлась в бордюр.

– Бля!!!

Наверно, мой вопль слышал не только гаишник, но и лешие в лесу на западном берегу водохранилища. И им стало страшно.

Мой пассажир испугался тоже. Его одолел второй приступ. В коротком перерыве он успел выдавить:

– Откройте дверь… пожалуйста…

Он сказал волшебное слово, я не смог отказать.

Замки щелкнули, задняя дверь распахнулась, впустив в салон морозный воздух и свежесть, которых так не хватало теперь, когда спинка моего кресла, капюшон пуховика и частично мои волосы вкусили плоды чужого праздника.

Пассажир, высунув корпус из машины, продолжать блевать. Теперь уже практически под ноги инспектору. Как бы ни было мне паршиво, как бы самого ни скручивали спазмы отвращения, я не мог удержаться от хохота. Более сюрреалистичной картины мне видеть еще не доводилось.

Полночь. Пост ГИБДД. Перед служителем закона энергично блюет пассажир такси. «Вот вам, сволочи! – как бы кричит он, наслаждаясь безнаказанностью. – Получите! За все ваши прегрешения, за все ваши несправедливые штрафы и вымогательство! За бесконечные очереди на получение документов, за изматывающее ожидание вашего приезда после ДТП… за всё! Бэээээ!!!»…

Инспектор наблюдал акцию гражданского протеста с титаническим спокойствием. Лишь раз он покачал головой – когда пассажир, наконец, закончил. Я с трепетом ждал вердикта. На какое-то мгновение забылось даже то, что я сам попал под обстрел.

Гаишник шмыгнул носом, передернул плечами, ежась от холода, осторожно, словно боясь услышать отказ, спросил:

– В трубочку подышим?

Мента звали Старш-нан-Ымзин. Как-то так, я разобрал лишь окончания его звания и фамилии. Служивые люди представляются с той же тщательностью, с какой врачи выписывают рецепты; видимо, этому их учат специально. Это оказался довольно добродушный и гостеприимный парень. Он пригласил нас обоих в маленькую комнатку на посту, дал мокрую тряпку, чтобы я оттер куртку и хотя бы часть салона. Парню откровенно было скучно здесь, его напарник, живущий недалеко, отпросился домой на ужин и, кажется, вместе с ужином решил прихватить пару часов сна. Перед тем как проявить человеколюбие, Ымзин все-таки внимательно изучил документы – мои и пьяного товарища, – а потом предложил подышать в трубочку. Дело в том, что я по эстетическим соображениям не вожу «шашки» на крыше своего авто, доказать принадлежность к такси и приверженность трезвому образу жизни оказалось нечем. К счастью, показаниям трубочки парень поверил.

Я осмотрел салон в более спокойной обстановке, подсвечивая его фонариком мобильного телефона, и обнаружил, что ущерб не столь велик. Можно снять с заднего диванчика накидку, постирать ее дома, а по креслам пройтись тряпочкой со специальной химией. Сложнее будет с пазами и щелями в полу, куда забились ошметки обработанных салатов. Пусть уж автомойку с пылесосом оплачивает этот кретин. Я уже решил, что у подъезда обязательно вытрясу из пассажира всю душу и деньги.

На прощание Ымзин предложил выпить чаю. Я отказался. Вместе с инспектором мы усадили блевуна на заднее сиденье. Пассажир принял участь с покорностью истинного интеллигента: если бы менту пришло в голову дать ему по одной щеке, он любезно подставил бы вторую. Кстати, очень многим кажется, что нас, интеллигентов, отличает от нормальных людей главным образом немая готовность получать по морде. Категорически не согласен.

До дома клиента мы ехали еще минут пять. Я самостоятельно искал нужный адрес в новостройках. Блевун уже не реагировал ни на что. Если бы я решил сдать его тело на органы, он бы не моргнул глазом. Остановив машину перед крайним подъездом указанного в заявке дома, я обернулся назад и осмотрел бесчувственное тело. Запах блевотины въелся в салон. Придется завтра купить пакет ароматизаторов, иначе долго не смогу таксовать.

– Эй, – тихо сказал я.

Мужчина не хрюкнул. Голова мирно покоилась на груди.

– Э, блин! – повторил я чуть громче.

Тот же результат.

А ведь действительно можно было увезти и сдать тело на органы. Я однозначно спас парню жизнь.

Но кошелек его я спасать не намерен.

– Э, господин хороший!!! – Я тряхнул его как следует за воротник. Голова взлетела вверх. – Уже приехали!

Он открыл глаза, осмотрелся, вздохнул. Мучительно долго вспоминал, что с ним приключилось в пути. Вспомнил.

И – чтоб мне лопнуть на месте! – по-настоящему смутился. Но промолчал, подлец.

– С тебя пятьсот рублей!

Он всхлипнул и с мольбой уставился на меня.

– За шшш… шшто?

– Не за что, а зачем! На дезактивацию салона!

Конечно, мужчина ничего не понял. Мне показалось, что он сейчас заплачет, и в какой-то момент стало его жалко. Я представлял себе, какие нравственные страдания ожидают его завтра утром, какой атмосферный столб будет давить на него и как будет давить жена, с которой не сравнится никакая атмосфера.

– Ты и до квартиры не дойдешь, поди, – с сочувствием пробормотал я.

Я не ожидал ответа, но тут мой интеллигентный пассажир меня обезоружил. Он медленно почесал нос свободной рукой и улыбнулся:

– Отнюдь…

Надо ли говорить, что я его простил?