В общем, пришлось хоронить мертвецов по старинке. Пока мы с Сандаваргом копали на мало-мальски сухом участке берега могилы, Долорес и Гуго натаскали булыжников и затем помогли нам соорудить над могилами курганы. Небольшие, но мертвых героев, чьи тела еще вчера плавали в озере, устроят и такие. По крайней мере погибни они не здесь, а на гладиаторской арене, их погребли бы в могилках поскромнее.

А спустя полчаса мы уже катили на северо-восток, к наезженным дорогам, ведущим на Гамбийскую равнину. Но проехали всего ничего, потому что нас поджидал третий за сегодня сюрприз. Он был не такой страшный, как первые два, но именно ему предстояло вновь круто изменить нашу жизнь.

Все началось со странного объекта, замеченного Долорес на горизонте. Объект был величиной с небольшой бронекат и вроде бы стоял на месте, хотя насчет последнего мы вскоре усомнились. Нет, эта штука все-таки двигалась, только медленно — примерно со скоростью пешехода. И она никак не отреагировала на наше появление, продолжая ползти или тоже на северо-восток, или на север.

Встреча с неопознанной хренью не входила в наши планы, пусть мы и двигались с ней одним курсом. Впрочем, уже скоро она перестала представлять для нас загадку. Это был не кто иной, как наш старый, но не добрый знакомый — вакт. И он сильно отличался от тех своих собратьев, что были разбиты нами в битве у Нового Жерла.

Этот вакт не мчался по хамаде и не искал укрытия в скалах. Он брел, едва переставляя ноги, опустив голову и волоча по земле свой огромный, утыканный шипами хвост, будто борону. К спине твари прилип какой-то крупный мусор, но она и не пыталась его сбросить. Походило на то, что пес Вседержителей был на последнем издыхании, что, впрочем, меня не удивило. Напротив, удивило то, как он вообще протянул так долго без пропитания — иногаза, исчезнувшего после того, как рухнули Столпы и проснулись вулканы.

— Фах-х-хт! Мерсхая супастая тфарь! Орутия х пою! — зашипел и забеспокоился Физз. Но его предупреждение запоздало. На сей раз мы заметили угрозу раньше его, правда, лишь потому, что днем ящер был не таким чутким, как ночью.

Вид у вакта был настолько жалкий, что даже Убби не обрадовался этой встрече. Он с детства мечтал сразиться с псом Вседержителей в честном бою, и хоть мы уже не раз сталкивались с ними, северянину еще не выпадал шанс испытать себя в таком поединке. И вот, когда удача наконец-то ему улыбнулась, он стоял и взирал на полудохлое чудовище с такой тоской, что даже был не в силах браниться. Мертвые Фреки и Квасир, и те не повергли нашего друга в уныние, а бездушной иностальной твари это удалось. Как Сандаварг намеревался теперь с ней поступить, я понятия не имел, а спросить напрямую не решался. Поэтому спросил обтекаемо:

— Ну и что ты обо всем этом думаешь?

Убби перевел угрюмый взор с пока еще далекого вакта на меня, тяжко вздохнул и задал встречный вопрос:

— А что вы, перевозчики, делаете с больным или охромевшим зверьем, когда натыкаетесь на него в хамаде?

— Добиваем, чтобы не мучилось, — пожав плечами, ответил я. — А если зверье полезное, тогда потрошим его и засаливаем впрок мясо.

— Вакта в бочках не засолишь, — глубокомысленно изрек северянин, — но добить его все-таки нужно. Он — достойный враг, мы не раз бились с ним, и я не пройду мимо, глядя, как пес Вседержителей умирает в муках. Сделай остановку, шкипер, позволь мне нанести ему удар милосердия.

— Позвольте не согласиться с вами насчет бочек, мсье Сандаварг! — возразил высунувшийся из моторного отсека Гуго. Ему тоже не терпелось взглянуть на нашего некогда страшного, а ныне жалкого врага. — Как вы помните, убитый вакт взрывается. Но если раньше его полностью уничтожал черный всполох, то теперь, возможно, после смерти от него останется груда первоклассного металла. И я буду не прочь покопаться в ней — как знать, сколько ценного добра там отыщется. Если повезет, мы сможем выгодно обменять этот уникальный металл на много чего полезного.

— Вы оба правы. Так и поступим, — поддержал я товарищей, пускай их планы и не совпадали. Впрочем, Убби не стал спорить с Сенатором. Северянин уважал вакта как врага, но в богатой добыче, на какую нацелился Гуго, была и доля северянина, от которой он, естественно, не откажется.

Однако когда Убби уже приготовил кистень, а Гуго потирал руки, предвкушая, как он вот-вот покопается у вакта во внутренностях, с мачты неожиданно донесся взволнованный голос Долорес:

— Caramba, Mio Sol! Там — человек!

— Человек?! Где?! По какому борту? — переспросил я, оглядываясь вокруг, но не замечая снаружи ни единой живой души.

— Да не в хамаде! — раздраженно бросила впередсмотрящая. — Прямо на спине у пса!.. Видишь?

Я присмотрелся к тому, что принял по ошибке за налипший к вакту мусор…

И верно, никакой это не мусор, а человек! По-видимому, давно мертвый, потому что он не подавал никаких признаков жизни. Каким образом он туда угодил, одному вакту известно. Человеческое тело не было нанизано на шипы, как могло показаться издали, а лежало, застряв между ними. Так, словно некий исполин использовал вакта в качестве щетки для волос, вычесал ею у себя из шевелюры человека, а потом щетка стала ему не нужна, и он ее выбросил.

— Да ведь это тоже северянин! — вскричал Убби, глядящий с мостика на приближающегося вакта. — Точно вам говорю! И я его знаю! Эй, женщина, а ну приглядись и скажи: у этого человека лысая башка и длинная борода?

— Вроде бы да… Ага, так и есть! — подтвердила сверху Малабонита. — Догадайтесь, на кого он смахивает?

— На домара Тунгахопа! — с ходу угадал я, вот только не испытал от своей проницательности радости.

— На домара Тунгахопа… — мрачно повторил за мной Убби. — Выходит, он тоже дрался на том берегу и проиграл свою последнюю битву… Но как, загрызи меня пес, Тунгахоп угодил на спину вакта?

Малабонита вряд ли расслышала этот вопрос, но следующий ее выкрик тем не менее частично ответил на него:

— Слушайте, тут ерунда какая-то… У Тунгахопа руки и ноги к шипам привязаны! Как это понимать?

— Спроси что-нибудь попроще! — огрызнулся я. И, вывернув штурвал, направил «Гольфстрим» по следу пса Вседержителей…

Мы настигали вакта, а он так и продолжал брести, даже не обернувшись. Я приказал де Бодье сбросить скорость и начал сближаться с монстром на малом ходу. Потом — на самом малом. И сближался до тех пор, пока не наехал вакту на хвост, не забыв, разумеется, за две секунды до этого скомандовать Гуго «Стоп колеса!». Поэтому истребитель не раздавил пса, а лишь прищемил ему половину хвоста колесом.

В былые времена это не остановило бы вакта, способного отгрызать свои угодившие в капкан конечности. Но издыхающая тварь уже почти ничего не соображала. Дернувшись несколько раз вперед, она покорно остановилась, будто пашущий землю бык, чей плуг уперся в камень. Откусывать себе хвост пес явно не собирался — видимо, смирился со своей участью и приготовился безропотно принять смерть… Хотя кто знает, о чем на самом деле думало умирающее иностальное чудовище, забытое своими создателями на чужой планете.

Я опустил трап, и Убби сошел на землю, раскручивая на ходу кистень. Вакт не двигался, а лишь припадал то на одну, то на другую лапу, которые, видимо, подкашивались от слабости. Северянин обошел его и встал напротив морды, но так, чтобы зверь не смог, если что, до него дотянуться. Брат Ярнклот в его руке вращался и гудел, напевая свою привычную боевую песню. Но пес Вседержителей даже не поднял голову, продолжая таращиться в землю своими маленькими мутными глазками.

Вакт не мог притвориться умирающим, чтобы подпустить врага поближе. Мышление иностальных тварей было слишком прямолинейно и не способно на такие хитрости. Апатия и малоподвижность монстра частично объясняли, как Тунгахоп угодил к нему на спину. Ублюдки, что убили Квасира и Фреки, взяли домара в плен, но решили подвергнуть его еще более позорной и мучительной казни. Сумев, подобно нам, остановить встреченного в хамаде полудохлого пса Вседержителей, убийцы распяли на нем Тунгахопа живьем. И оставили его медленно умирать, страдая от мысли, что он привязан к вакту — врагу, с которым каждый северянин мечтал однажды сразиться. Вот только ни одному северянину и в голову бы не пришло, что он окончит свои дни в качестве прицепленного к псу живого балласта!

Воистину, смерть легендарного гладиатора-освободителя, домара Тунгахопа, была наполнена невыносимыми муками…

Понаблюдав за вактом вблизи, Убби хмыкнул и заехал ему кистенем по правой передней лапе. Она подкосилась, и этого хватило, чтобы ослабевшее чудовище утратило равновесие. Его левая передняя лапа подкосилась уже без постороннего вмешательства. Пес упал грудью на землю и ткнулся в нее мордой — так, словно отвесил поклон, сдаваясь без боя. Но затем не удержался и в этом положении, подогнул задние лапы и грузно плюхнулся на брюхо.

Сандаварг остановил кистень и толкнул ногой голову вакта. Тот чуть приподнял морду, но снова уронил ее в грязь, даже не попытавшись огрызнуться.

— Спускайтесь! — позвал нас северянин. — И прихватите ножи и носилки! Надо снять тело и тоже похоронить его, как подобает.

Мы взяли все, что он просил, но едва сошли с трапа, как взобравшийся на спину вакта Убби вдруг вскричал:

— Вот песья задница! Да ведь он еще жив! Эй, где вас носит?! Быстрее сюда!

И на сей раз Сандаварг имел в виду вовсе не пса Вседержителей…

Путы Тунгахопа оказались чрезвычайно крепкими — палачи явно опасались, как бы жертва не разорвала веревки и не пустилась за ними в погоню. Пока мы освобождали домару лодыжки, Убби разделался с веревками у него на запястьях. И когда Тунгахоп был спущен с вакта и уложен на носилки, он — хвала богине Авось! — действительно еще дышал, и у него прощупывался пульс. Затащив его на бронекат, мы первым делом окатили его водой и попробовали напоить. Получилось не очень. Домар попытался глотать, но вода вытекала у него изо рта. Конечности его судорожно подергивались, и было неясно, к добру это или нет. Тунгахоп страдал от обезвоживания и нескольких глубоких, но вроде бы не смертельных ран (по крайней мере все они успели покрыться коростой и не кровоточили), но кто знает, возможно, у него имелись и внутренние повреждения. Только как это выяснить, если он не желал приходить в сознание?

Поить пациента насильно мы побоялись — а вдруг захлебнется? Дожидаться, пока он очнется сам, тоже было неразумно. Чем быстрее мы узнаем, что у него болит, и поможем ему, тем лучше. Я снова взялся за ведро с водой, собираясь облить Тунгахопа повторно, но Убби удержал меня от этого. И предложил новый, еще не опробованный нами способ реанимации:

— Эй, хватит разводить тут грязь! А ну давай, тащи сюда «мозгобойку»! Сейчас мы поставим этого старика на ноги!

— «Мозгобойку»? — Я опешил. — Ты уверен, что она поставит Тунгахопа на ноги, а не вышибет из него последний дух?

— Уверен на все сто! Надеюсь, ты не вылил эту дрянь за борт после того, как она настучала нам тогда по мозгам?..

«Мозгобойку», которую де Бодье называл скучным научным термином «этиловый спирт», мы приобрели проездом в одном мелком городишке. Там, идя в ногу с прогрессом, самогон гнали едва ли не в каждом доме. И продавали по такой смешной цене, что было грех не приобрести несколько канистр этого экзотического пойла.

Его дегустация на очередном вечернем привале вылилась в полное непотребство.

Всем нам не раз доводилось в жизни напивался до полного бесчувствия. Но еще никогда это не случалось с нами так быстро. Вкус у «мозгобойки» — так мы прозвали ее на следующее утро — был отвратительный. Она обжигала горло и не хотела задерживаться в желудке, все время норовя выйти обратно. И в конце концов вышла! Вместе с закуской, и тогда, когда мы уже плохо себя контролировали. Ладно, хоть не натворили глупостей и не спровоцировали Убби на драку. Все ограничилось лишь громкими песнями, плясками, заблеванной палубой и засыпанием там, где кого угораздило упасть и отключиться.

Словами не описать, как же раскалывались наутро наши похмельные головы! Целую неделю мы стеснялись смотреть в глаза трезвеннику Физзу, который весь вечер взирал на наше обезьянничество и слушал пьяные вопли. Старый ящер героически вытерпел все это, а наутро выдал такое, что я еще ни разу в жизни от него не слышал:

— Шуткое сфинстфо! Не топщитесь по плефотине, сухины тети! Шхиперу польше не налифать! Опять хоманта пить фино, крищать, палупа фаляться! Щелофек — хлупый сферь! С топрым утром, лопотрясы! Фсем похмеляться!

Не помню, чтобы я учил Физза подобным речам, а значит, он воскресил в памяти уроки моего отца или деда. Очевидно, они тоже закатывали по молодости на «Гольфстриме» гулянки, которые отложились в памяти ящера на всю его долгую жизнь.

Одна из малоизвестных мне страниц семейной истории Проныр…

Похмелившись — хотя вливать в себя наутро «мозгобойку» было сущим кошмаром, — мы дали зарок отныне не притрагиваться к ней. И с той поры держали слово, довольствуясь привычным вином и пока непривычным, но безобидным пивом. А канистры с коварным спиртом запрятали в трюм и больше не желали о них вспоминать…

Плеснув в ковшик «мозгобойки», Сандаварг велел нам с Долорес приподнять Тунгахопа и удерживать его в таком положении. Затем разжал домару челюсти, а ноздри, наоборот, зажал и вылил ему в рот грамм двести «лекарства». Причем сделал это так ловко, что спирт сразу же весь до капли попал пациенту в нужное горло.

Несколько секунд ничего не происходило. Потом домара заколотила крупная дрожь, и его тело напряглось так, что на нем вздулись все мускулы. Голова Тунгахопа тоже затряслась, а изо рта послышался рык.

— Назад! — скомандовал нам Убби и сам отскочил от Тунгахопа на пару шагов. Мы с Малабонитой последовали его примеру, и вовремя. Брошенный нами пациент должен был упасть и стукнуться макушкой о палубу, но этого не случилось. Наоборот, он резко качнулся вперед и вскочил на ноги. Однако не сумел удержать равновесие и тут же рухнул на колени. После чего выпучил глаза так, что они едва не вывалились из орбит, грохнул кулаком по палубе, передернул плечами и рявкнул:

— Еще!..