– Эй! Эй вы, парни! Вы ведь солдаты, да?! Точно солдаты, я же вижу! Эй, я свой! – И, выделив меня из нашей группы как старшего по возрасту, заговорил уже со мной: – Виноват, не знаю, вашего звания, сэр, но прошу, выслушайте меня! Я – сержант Эндрю Фуллер! Морская пехота, Первая дивизия, Пятый полк! Эти люди незаконно удерживают меня здесь почти полтора месяца! Помогите мне выбраться отсюда, сэр! Весь мой отряд, похоже, погиб! И я бы тоже погиб, но меня зачем-то оставили в живых…

Отчасти верное наблюдение – будь мы американцами, он и впрямь мог бы называть нас братьями по оружию. Когда мы носили гражданскую одежду, у нас без труда получалось выдавать себя за кого угодно. Но в камуфлированных охотничьих штанах и бушлатах нашу военную выправку было не скрыть от наметанного солдатского глаза.

– Похоже, этот тип – именно тот, кого мы ищем, босс, – сказал Бледный, указав на Фуллера.

– Похоже, что так, – согласился я. И, подойдя к краю бассейна, обратился к Эндрю: – Сержант! Здесь есть еще заключенные, которым не мерещатся вампиры и прочая чертовщина?

– Полагаю, что нет, сэр, – ответил тот. – Я отсюда никого не вижу, но иногда пытаюсь до кого-нибудь докричаться. Без толку! Эти сумасшедшие только и делают, что постоянно молятся, плачут, несут всякую ахинею или скандалят друг с другом.

– Понятно, – кивнул я. Потом осмотрел внимательнее соседние камеры и решил, что Фуллер не ошибается. На меня таращилось из-за решеток множество пар глаз, но эти взгляды больше походили на взгляды затравленных животных, чем людей. – Ладно, вытаскиваем парня и уходим! Живее!

Решетки, что накрывали бассейны, крепились к ним элементарным способом: к их углам были привязаны проволокой железные детали от автомобилей и промышленного оборудования. Отчего и без того тяжелые перегородки становились совершенно неподъемными. Большинство узников не могло дотянуться до них со дна резервуаров, и эта мера предосторожности являлась достаточной. Разумеется, до тех пор, пока к арестантам не придет помощь извне.

Перекусив проволоку карманными кусачками, мы сняли с решетки отягощения. Затем совместными усилиями сдвинули ее в сторону и, ухватив сержанта за руки, вытащили его из бассейна. Иной помощи ему не потребовалось, так как он не выглядел больным или ослабевшим. Видимо, в заточении Эндрю не забывал о физических упражнениях, да и голодом его, так же как других арестантов, не морили.

Едва мы его освободили, как снаружи донеслись три короткие автоматные очереди. Стреляли, правда, пока не по нам. Это следящий за подступами к заводу Крупье давал понять, что не дождавшиеся взрыва хозяева возвращаются. А заодно намекал им, чтобы они не расслаблялись и продолжали бояться тех, кто подослал к ним мнимого «шахида».

В ответ из леса раздалось несколько одиночных выстрелов. Сделаны они были наугад, поскольку вряд ли враги заметили, откуда по ним велся огонь. А вот ворвавшийся на территорию завода «Додж» (мы оставили ворота открытыми, чтобы Шира смогла заехать внутрь и вывезти нас отсюда как можно быстрее) не заметить было трудно. Но робеющие охранники не рисковали выходить на опушку, а все еще отсиживались за деревьями, которые загораживали им видимость. Вдобавок пикап являл собой движущуюся мишень, что также усложняло задачу стрелкам противника.

Крамер умела управлять машиной, но с такой крупной техникой, похоже, раньше дел не имела. Желание не ударить в грязь лицом заставляло ее спешить, и она не утруждала себя аккуратностью вождения. Протаранив одну из баррикад – благо, та была сделана из мебели, – Шира описала по заводскому двору лихую петлю и, ударив по тормозам, остановила завизжавший покрышками «Додж» напротив выхода из цеха. После чего выскочила из-за руля и переместилась на заднее сиденье, уступая место Бледному.

Хлопнув на бегу Эндрю по плечу, я указал ему на кузов, куда он, а вслед за ним я и Гробик, запрыгнули сразу, как только выбежали из цеха. Крупье, который прикрывал нас до тех пор, пока мы не очутились в машине, занял мое место в салоне. Выпустив на прощание очередь по вяло огрызающимся из леса охранникам, капитан заскочил в пикап последним. И Бледный, утопив педаль газа в пол, помчал нас прочь от этого отвратительного места, где одни безумцы держали в клетках других, играя в какую-то дикую игру, смысл которой мы так и не выяснили…

Пробыв полтора месяца в компании сумасшедших, любой нормальный человек мог сам превратиться в такового. Но Эндрю Фуллер был не офисным клерком, а сержантом морской пехоты. Чтобы свести с ума такого крепыша, его следовало поместить в гораздо более тяжкие условия. И поручить издеваться над ним не фермерам и работягам, а настоящим мастерам заплечных дел. Первый же заданный мне Фуллером вопрос дал понять, что его рассудок в полном порядке. И что он – отнюдь не тупой солдафон, а довольно смышленый и наблюдательный человек.

– Разрешите вопрос, сэр? – обратился ко мне Эндрю, когда мы отъехали подальше от рыбозавода, и нам вслед перестали лететь пули.

– Разумеется, сержант, – отозвался я. – Спрашивайте о чем угодно.

– Вы не солдаты, я прав, сэр? И даже не американцы. Могу я узнать, кто вы такие и откуда прибыли, сэр?

– Ты угадал. Мы действительно не те и не другие, – ответил я, не видя смысла выдавать себя за тех, кем мы не являлись. Однако это еще не означало, что я скажу Фуллеру правду. На заданный им вопрос существовало не два, а как минимум десяток различных ответов. И не обязательно лживых – половину из них можно было считать сравнительно честными. – Мы – отставные ветераны Французского Иностранного легиона, прибывшие сюда по просьбе частного лица из Европы для того, чтобы отыскать его дочь. Она была альпинисткой, приехала сюда, чтобы взойти на Маунт-Худ, и пропала в тот день, когда здесь образовалась аномальная зона. К сожалению, по независящим от нас причинам, мы прибыли сюда с большим опозданием – всего три дня назад. И теперь разыскиваем тех, кто мог бы подробно рассказать нам о том, что здесь творится.

– То есть, если я вас правильно понял, сэр, вы – иностранные наемники, работающие на территории США э-э-э… нелегально?

– В точку, сержант! – подтвердил я. – Именно так и есть. Вам, морпехам, некогда искать в этом хаосе одного-единственного человека, да к тому же иностранца. Вот мы и берем на себя добровольно часть вашей работы. А попутно помогаем вам наводить здесь порядок и вызволяем вас из плена. Ну а кто мы такие – нелегалы или нет, – кому какое дело… Или этот факт представляет для тебя серьезную проблему?

Я продолжал открыто и искренне улыбаться гостю. Сидящий справа от него Гробик тоже старался выглядеть дружелюбным, но его правая рука незаметно легла на рукоятку пистолета. Выдавать оружие Фуллеру мы не собирались – да он и сам пока его не просил. Так что если морпех вдруг захочет погеройствовать или удрать, шансов на то и на другое у него практически не было. Пускай мы освободили его из тюрьмы, в нашей компании он не мог чувствовать себя в безопасности. Особенно если нам покажется, что он против нас что-то замышляет.

Вот зачем я рассказал Эндрю эту заведомо провокационную историю. Первая его реакция на подобное «чистосердечное» признание – верный индикатор того, чего нам ждать от него в дальнейшем. К счастью для нас обоих, он повел себя так, как мне хотелось бы. То есть не вытаращил от испуга глаза, не задергался, прикидывая шансы на побег, и не начал пытаться пудрить нам мозги враньем. Нет, он воспринял мое признание спокойно, после чего понимающе кивнул и усмехнулся. Так, словно подобное было для здешних краев в порядке вещей.

– Похоже, сержант, мне не удалось вас удивить, – заметил я в ответ на его ухмылку. – Интересно почему?

– Так точно, сэр, – не удалось, – ответил Фуллер. – Знаете, кого я только тут за это время не встречал! Пришельцев в серых комбинезонах, вытворяющих чудеса. Взвод русских десантников на бронетехнике. Людей со странным оборудованием, ищущих странные вещи. И это не считая массового помешательства местных жителей, которые казнили моих товарищей, поскольку всерьез считали нас вампирами. Так что простите, сэр, но ваша история на фоне всего этого психоза выглядит абсолютно нормальной…

Что ж, возможно, он прав. Вот только что запоет Эндрю, когда опознает во мне знаменитого Грязного Ирода, который, согласно официальным данным, скончался в российской тюрьме полгода назад? Или все-таки не опознает? Еще в Скважинске я обрил себе голову и отрастил бородку-эспаньолку. После чего, если верить моим людям, стал выглядеть не так презентабельно, как раньше. Зато и узнать во мне военного преступника с мировым именем стало сложнее. Тем не менее, Шире Крамер при нашей первой встрече это удалось. Но хитрая бестия сама являлась преступницей. А рыбак рыбака, как известно, видит издалека, пускай мы и «рыбачили» с ней в свое время на разных водоемах.

Насколько зорок глаз и крепка память у американского морпеха, мне еще только предстояло выяснить. У него хватило ума понять, что я иностранец, но сможет ли он вычислить акцент, с которым мы говорим? Наш английский был, конечно, не безупречен, но и не настолько плох, чтобы его огрехи выпирали наружу. Авось удастся выдать себя, к примеру, за датчан или тех же французов – вряд ли этот чернокожий парень с американского Запада знаком с данными европейскими языками.

– Позвольте спросить, куда вы меня везете, сэр? – вновь полюбопытствовал Эндрю.

– Подальше от Паркдейла, – ответил я и вкратце обрисовал гостю наши ближайшие планы: – Первым делом найдем место для ночлега и отдохнем. Не знаю, как было у тебя, а у нас выдался суетливый денек.

– А в каком направлении вы двигаетесь? – Похоже, в темноте и суете побега Фуллер не заметил, куда свернул «Додж», выехав из ворот завода. Бледный же вез нас по лесной дороге на юго-запад. И теперь, переехав вброд несколько речушек, мы, согласно карте, находились на участке вулканического предгорья, где в радиусе десятка километров не наблюдалось селений. И где было маловероятно нарваться на психопатов-аборигенов, коим повсюду мерещилась нечисть.

– Понятно, сэр, – кивнул морпех, когда я уточнил ему наш текущий курс. – И я бы на вашем месте где-нибудь здесь заночевал. Дальше на этом маршруте будет уже не так спокойно. Эта дорога скоро выйдет на шоссе Лоло-Пасс, а вам ведь не хочется столкнуться там с армейскими патрулями?

Мысль была здравая. Желай Эндрю выдать нас собратьям по оружию, вряд ли он заикнулся бы насчет шоссе и патрулей. Поэтому, когда нам попался поворот и табличка, указывающая, что он ведет к кемпингу, я велел Бледному сворачивать туда.

Вскоре мы очутились на маленькой полянке, со всех сторон окруженной густым еловым лесом. Вряд ли в былые времена она пользовалась большой популярностью у туристов, поскольку окрестные деревья напрочь заслоняли им главную здешнюю достопримечательность – Маунт-Худ. Сегодня обнаружить на этом месте нежелательных соседей было и вовсе маловероятно. Зато мы обнаружили кое-что другое: домик, сколоченный из фанерных щитов. Судя по всему, он предназначался для мамаш с маленькими детьми, которым было неудобно ночевать в машинах или палатках. В домике имелась дровяная печурка, кровати и иная непритязательная мебель, позволяющие с относительным комфортом провести здесь ночку-другую.

Пока Бледный и Гробик собирали дрова и размещали вокруг поляны сигнальные мины-растяжки, Крупье взобрался на крышу домика и установил там видеосистему кругового наблюдения. Она могла сканировать подступы к базе в инфракрасных лучах и в случае чего посылала сигнал тревоги по проводу на лэптоп. Проверив, что умная электроника исправно засекла наших сборщиков хвороста, мы остались довольны. После чего поручили ей работать в дежурном режиме и стали обустраивать свое временное обиталище.

Спустя полчаса, когда в печурке уже потрескивал огонь, наша компания сидела за одним столом, поглощала скромный ужин и слушала рассказ Эндрю. Которому, разумеется, было о чем нам поведать. Он находился в Орегонской зоне почти со дня ее образования, даром что провел без малого половину этого срока в плену у аборигенов…

Рождение Тридцать второй зоны не сопровождалось жуткими катаклизмами. Просто однажды, в конце июля нынешнего года – еще до появления Скважинской аномалии, – в радиусе полусотни километров от Маунт-Худа вдруг пропала вся беспроводная связь. После чего из этого района, как по команде, рванули птицы и дикие животные. А вслед за ними – кошки и собаки. Те собаки, что сидели на привязях, принялись выть и одержимо рваться с цепей. И не прекращали буйства, пока хозяева, сжалившись, не отпускали их на свободу.

Все признаки образования новой зоны были налицо, хотя в округе не зафиксировали ни землетрясений, ни иных стихийных бедствий. Военные и американское «МЧС» – FEMA – быстро определили границу территории, которую следовало блокировать и поместить в карантин. Северная точка этой окружности лежала на берегу Колумбия-ривер. Южная – возле маленького вулканчика Олалли Батти, торчащего между Маунт-Худом и еще одной популярной у альпинистов возвышенностью – горой Джефферсона. Западная граница пересекла городок Санди, а восточная – Тай-Вэлли. Тогда же выяснилось, что черный разлом – центр любой подобной аномалии, – находится не на вершине Маунт-Худа, как поначалу все считали, а южнее – на берегу озера Триллиум. В общем, никакой «высшей» логики в месторасположении Орегонской зоны не обнаруживалось. Она захватила лишь мелкие города, фермы и туристические базы на севере штата. И что за опасность им грозила, было в тот момент решительно непонятно.

Хаос начался через несколько часов, когда местных жителей и туристов, прибывших в этот район до катастрофы, охватила паника. Прежде чем зона была помещена в карантин, ее границу успело пересечь немало людей. Которые и не подозревали тогда, что отсутствие связи – наименьшее из зол, уготованных им здесь.

Как выяснилось впоследствии, подозрительно тихий орегонский катаклизм разделил обитателей зоны на две неравные группы. Те, кому не посчастливилось очутиться здесь после ее появления, оставались нормальными людьми. Но – только для таких же недавних приезжих. Вторая, гораздо более многочисленная категория граждан смотрела на них с нескрываемым ужасом. И, крича, обзывала их чудовищами, а также прочими нелестными эпитетами. И ладно бы только обзывала! Вскоре дело дошло и до насилия, ведь не каждый человек готов стерпеть, когда его оскорбляют ни за что ни про что. Потасовки от единичных перешли к массовым. А когда с обеих сторон появились первые жертвы, в ход пошли не только кулаки, но и оружие.

Во что это в итоге вылилось, было понятно и без уточнений Фуллера. В Орегонской зоне началась локальная гражданская война. Или Армагеддон, если оценивать ее глазами тех, кто воевал не с согражданами, а с тварями из Преисподней. И вторые благодаря своему количественному превосходству быстро одержали верх над первыми.