– Что ж, разумно. – Не имея возражений, я лишь пожал плечами. – Ничто так не притупляет бдительность тюремщика, как примерное поведение заключенного. Как ни крути, а придется нам три-четыре дня побыть паиньками. И уже потом думать, как поступить: познакомить спящего Убби с нашей сестрой Монтировкой или тянуть до последнего, надеясь на помощь всемогущей богини Авось… – И вдруг спохватился, осененный свежей идеей: – Кстати, Сенатор, а почему, скажите на милость, мы с вами так зациклились на греховных мыслях? Неужели я и вы настолько жестоки, что нам прямо не терпится пустить кому-нибудь кровь? К Убби трудно подкрасться с оружием, но ведь можно поступить иначе. Вы заметили, с каким интересом он изучает наши баллестирады?

– Гениально придумано, мсье шкипер! – сверкнул глазами де Бодье. – Добраться до орудия, навести его на северянина, спустить тетиву и – вуаля!.. Хотя постойте-ка: вы же сказали, что намерены обойтись без крови?

– Верно, я имел в виду гораздо более гуманный метод, – подтвердил я. – Но чтобы воплотить его в жизнь, нам все равно придется несколько дней беспрекословно выполнять приказы Сандаварга. А теперь, mon ami, слушайте и запоминайте, какая мне потребуется от вас помощь…

Разумеется, захватчик «Гольфстрима» подозревал, что мы вполне способны нанести ему коварный удар в спину. Осмотрев орудия, он настрого запретил нам приближаться к ним без его ведома, а также наотрез отказался есть нашу пищу, ограничившись запасами курадо и сушеных овощей из своего вещмешка. Кактусидр северянин тоже не жаловал, обозвав его протухшей собачьей мочой; острая на язычок Долорес заметила потом, что Сандаваргу, видимо, приходилось пить и то и другое, раз он так уверенно сравнивает. Водой, впрочем, Убби не побрезговал. Правда, зачерпнул ее сам из главного резервуара, не рискнув окунать свою кружку в палубную флягу.

Я втайне злорадствовал над предателем Физзом, предвкушая, как он приползет ко мне за ужином клянчить мясо и нарвется на решительный отказ. Но ящер даже не стал проверять, насколько я на него обижен, а обратился со своей ежевечерней просьбой сразу напрямую к Убби. Тот, разумеется, не мог не уважить пожелание священного животного и поделился с ним своими харчами, которые также пришлись варану по вкусу.

Отведав наемничье угощение, Физз затем до самой ночной охоты не отходил от своего нового лучшего друга. Глядя на их милое общение, я мысленно пожелал им обоим несварения желудка, а на завтрак – непременно подавиться и издохнуть в жутких судорогах… Ну ладно, проявлю милосердие: чешуйчатому предателю можно обойтись без судорог. В награду, так сказать, за все хорошее, что он успел сделать для династии Проныр.

– Какой дорогой вы намерены ехать дальше? – поинтересовался Сандаварг, продолжая подкармливать Физза и набивать собственное брюхо.

– Сначала доберемся до Столпа «Перекресток Ветров», – обрисовал я маршрут, которым собирался двигаться на восток. – Оттуда – в каньон Зеленого Мыса. По выезду из него сразу возьмем курс на Гамбийскую равнину и Счастливый Столп. Затем объедем с запада пик Крылова, а там рукой подать до равнины Кабо-Верде. Пересечем ее дней за пять и прибудем Гексатурм… Только весь этот план будет иметь смысл, если нам повезет улизнуть от Кавалькады. В противном случае, сам понимаешь, наш рейс закончится гораздо раньше.

– Никаких Столпов, шкипер! – отрезал Убби. – И забудь о каньоне Зеленого Мыса! Завтра, когда мы покинем равнину Нэрса, ты повернешь на северо-восток и, не подъезжая к Столпам, поведешь свою развалюху к каньону Дельгадо.

– Да ты в своем уме?! – От столь неожиданного заявления я едва не вскочил на ноги. Но вмиг спохватился, что веду себя дерзко, и уже спокойнее повторил: – Ты предлагаешь совершенно нереальный маршрут! Тебе что, неизвестно, почему мы и караванщики никогда им не пользуемся?

– Известно, – невозмутимо ответил северянин, никак не отреагировав на мое возмущение. – Дельгадо слишком узок, да вдобавок перекрыт громадным кораблем. «Оазис морей» – так, кажется, у него на борту написано? Эта махина лежит поперек каньона и полностью его перегораживает. Пешие кочевники еще могут там протиснуться, но бронекатам и всадникам путь через Дельгадо закрыт.

Совершенно правильный ответ. Каньон Дельгадо и впрямь был непроходим для бронекатов, лошадей и верблюдов из-за лежащего у него на дне древнего морского судна. Когда-то на одном таком плавучем исполине тысячи людей могли зараз пересечь океан. В наши дни эти разбросанные повсюду останки Брошенного мира смотрелись в Атлантике столь же чужеродно, как инопланетные Столпы. «Оазис морей» затонул в год Всемирного Затмения, поскольку носил на себе следы погубившего его метафламма. Гигант пролежал под водой всего пару десятилетий, и катастрофически мелеющий океан не успел его разрушить. Гораздо больше судно пострадало от мародеров, что разграбили его в последующие века.

Ныне поживиться там было уже нечем. У судна остались неразобранными на части лишь корпус, двигатели да многопалубные постройки – иными словами, все то, что нельзя было разобрать вручную. Большинство снятых оттуда деталей ушло на постройку города Аркис-Грандбоула – самого знаменитого места сбора идущих на запад перевозчиков и гужевых караванов накануне их перехода через Срединный хребет. Но несмотря на это даже в нынешнем потрепанном виде «Оазис морей» вызывал восхищение. Трудно поверить, что его создали люди, а не Вседержители, да к тому же он еще и путешествовал когда-то по всему свету!

Будь каньон Дельгадо единственной в северной половине Хребта сквозной магистралью, его, безусловно, давно бы расчистили. Но кому хотелось заниматься этой трудоемкой и неблагодарной работой, если южнее и севернее имелись другие каньоны – куда более широкие и ничем не загроможденные? А Дельгадо интересовал сегодня разве что тех кочевников, кто еще надеялся поживиться хоть чем-нибудь на давно обобранных останках «Оазиса морей».

– Отлично! – похвалил я знакомого с путевой географией Убби. – Но каким образом, скажи на милость, все только что сказанное тобой соотносится с твоим же приказом гнать «Гольфстрим» к Дельгадо?

– У меня есть проверенные сведения, что за последние пару лет дно каньона сильно опустилось, – пояснил Сандаварг, – и заклинивший меж его стен «Оазис морей» попросту переломился пополам. Говорят, теперь в его корпусе есть настолько широкая брешь, что в нее пролезет даже танкер-водовоз.

– «Говорят»? – хмыкнув, переспросил я. – Значит, сам ты там не бывал и попросту пересказываешь чьи-то сплетни?

– Я же сказал, загрызи тебя пес: эти сведения проверены, – повторил северянин. – А дон Риего-и-Ордас наверняка уже отослал почтовые приказы на восток, чтобы его люди контролировали все ведущие с запада пути. О том, что Дельгадо открыт, знают пока лишь немногие. Стало быть, по нему нам и ехать. И это больше не обсуждается!

Я благоразумно примолк. Что толку спорить, если мы все равно не доберемся до того каньона? А наутро сделал все, как сказал новый хозяин «Гольфстрима»: повернул на северо-восток и повел буксир к предгорьям Срединного хребта. Еще пару дней мы сможем держаться относительно прямого курса. А потом начнутся такие каменные лабиринты, что мне придется на каждой развилке сверяться с Атласом, дабы не заплутать или не угодить в тупик.

Все было бы сто крат проще, двигайся мы как все нормальные перевозчики – от Столпа к Столпу, по накатанным тропам. Однако приказ Сандаварга вынуждал меня прокладывать маршрут через те районы, куда ни один перевозчик не совался без крайней необходимости. Это означало, что имеющиеся у меня карты тамошних территорий могли давно устареть. И резко опустившееся дно каньона Дельгадо, если, конечно, Убби не врал, являлось тому ярким подтверждением.

Я не стал откладывать в долгий ящик идею по возврату на «Гольфстрим» законной власти. Сама революция должна была состояться через пять дней, когда мы уже станем петлять по предгорьям Хребта. А пока ровная и прямая дорога позволяла ненадолго отлучаться от штурвала, мне следовало заняться кое-какой подготовкой. Затем, чтобы грядущий переворот прошел как по маслу и без жертв…

– Извини, что отвлекаю тебя от работы, но мне нужно попасть в трюм, – обратился я наутро следующего дня к Сандаваргу. Убби сидел, прислонившись спиной к борту, и педантично оттирал от грязи щит. Физз теперь постоянно вертелся возле своего почитателя, а не восседал на своем обычном посту – на крыше рубки. Оба выглядели вполне живыми и здоровыми. В том смысле, что никто из них за завтраком не подавился и не издох, как я пожелал им прошлым вечером.

– Какого шелудивого пса тебе там понадобилось? – насторожился северянин, подняв глаза и отложив ветошь. Беспокоился он неспроста. В трюме было сложено все отобранное у нас оружие, и входить туда без спроса нам запрещалось.

– Ты заставил нас выбрать не самый удачный путь, – пояснил я. – На такой дороге в любой момент может случиться поломка. И чтобы быть к ней готовым, мне нужно заранее найти и отобрать все запчасти, какие, вероятно, нам понадобятся. А они после вчерашнего обыска разбросаны по всему трюму в полном беспорядке.

– Ага, я заметил, – понимающе кивнул Сандаварг, после чего поднялся, подошел трюмному люку и, подняв его, указал вниз: – Что ж, давай, полезай, раз надо. Но если притронешься к ящику с оружием – пеняй на себя.

– Физз, ко мне! Быстрей, лежебока, нас ждет работа! – окликнул я варана, чья помощь в темном трюме была мне позарез необходима.

– Херьмо рапота, шхипер! – отозвался тот, не трогаясь с места. – Фисс спать! Ношью рапота! Тай мяса!

– Какое такое мясо среди бела дня?! А ну ко мне, кому говорят! И живо марш в трюм! – сострожился я.

– Фисс – сфященный сферь! – просветила меня старая шипучка. – Рапота – херьмо! Шхипер, тай мяса!

– Это что – бунт?! Да как ты смеешь ослушаться своего хозяина! Хочешь, чтобы я вышвырнул тебя за борт посреди хамады?! Хочешь или нет, змеиный сын?! – Я аж побагровел от злобы. А может, даже позеленел. Определить это наверняка мог лишь Убби, но я, естественно, не стал у него это уточнять.

– Поосторожней с угрозами, Проныра, – не грозно, но настоятельно порекомендовал Сандаварг. – Не советую в моем присутствии оскорблять священного хранителя Чистого Пламени. Тем более который преданно служит тебе всем своим маленьким, но воистину благородным сердцем!

– Хорош служака! – малость остыв, но все еще негодуя заметил я. – Я ж его по-человечески прошу помочь, а он уперся и ни в какую!

– Это все из-за меня, – признался северянин в том, о чем я и без него догадывался. – Хранитель – существо гордое. Один на один с тобой он, возможно, и позволяет понукать собой, как какой-нибудь собачонкой. Но в присутствии владеющего забытым языком Пламени, потомка великих воинов многоуважаемый Физз никогда не потерпит к себе подобное отношение.

– Ах во-о-от оно что! – вытаращив глаза, искренне удивился я. – И впрямь, век живи – век учись! Даже мои отец с дедом, поди, об этом не подозревали! Ну и как теперь прикажешь мне общаться с господином хранителем? Ведь, кроме человеческого языка, другому-то я не обучен.

Убби подошел к разлегшемуся на палубе Физзу, вновь учтиво ему поклонился, а затем, как и вчера, заговорил с ним, так сказать, по-вараньи. Тот ответил Сандаваргу коротким шипением, после чего – нет, вы только гляньте! – вальяжно подполз к открытому люку и полез в трюм. На меня ящер даже не посмотрел – очевидно, дал понять, что сделал одолжение не мне, а своему почитателю.

– Я сказал господину Физзу, что ты осознал свою ошибку и впредь будешь уважительно относиться к нему при посторонних, – вкратце перевел мне Убби свой диалог с вараном и уточнил: – Всех посторонних, шкипер, а не только тех, кто понимает забытый язык Пламени и чтит его хранителей. Усвой это хорошенько, потому что их великодушие отнюдь не безгранично.

Задумавшись над этой, бесспорно, поучительной историей, я чуть было не запамятовал, зачем на самом деле иду в трюм. А спускался я туда, как вы уже поняли, не только ради наведения порядка. Именно в трюме и должна была зародиться наша грядущая революция. Впрочем, одно другому отнюдь не мешало. И в какой-то степени я был даже рад, что мне наконец-то представился шанс провести ревизию содержимого утробы моего буксира…

В течение последующих двух дней я нырял в трюм, едва выдавалась свободная минутка, доставал наружу те или иные запчасти и складывал их на палубе. Прочее железо я, однако, не рассортировывал, а сваливал в общую кучу. Со скрытым умыслом, разумеется, а вовсе не потому, что уборка мне осточертела.

К некоторым железякам из этой груды я привязывал ярлыки с пометками. Они предназначались для де Бодье, которому предстояло копаться в трюме после меня. Тогда, когда я уже не смогу отлучаться от штурвала, но у Сенатора, напротив, появится больше свободного времени. Ползущий на малой скорости по лабиринтам предгорья «Гольфстрим» не нуждался в частом торможении и ускорении. И потому неусыпное дежурство механика у рычагов там не требовалось. В случае же экстренной остановки я мог попросту соскочить в моторный отсек и сам остановить буксир.

Когда я едва приступил к разбору завала, Убби частенько спускался в трюм вместе со мной, окидывал взором медленно упорядочивающийся хаос, проверял сохранность ящика с оружием и, довольный результатом инспекции, вылезал обратно. На следующий день захватчик посещал трюм уже гораздо реже. И когда начатую мной работу продолжил Сенатор, Сандаварг стал лишь поглядывать за ним время от времени в люк, не сходя с палубы. Мы же с де Бодье вели себя как ни в чем не бывало и не давали ни малейшего повода усомниться в нашей покладистости.

Малабонита была посвящена в наш замысел вечером того же дня, когда Сандаварг взошел на борт «Гольфстрима». Как кстати, что чужая личная жизнь являлась для северян священным табу. Поэтому я мог быть уверен: Убби не станет подслушивать, о чем я шепчусь ночью в постели со своей женой. Даже если наше интимное перешептывание окажется вовсе не любовным воркованием, а совещанием двух заговорщиков. Вот почему утром Долорес не сочла меня сумасшедшим, когда я отправился наводить уборку в трюме – единственном на «Гольфстриме» месте, где бардак переходил по наследству от Проныры-отца к Проныре-сыну.

Физз и впрямь больше со мной не пререкался и приползал в трюм по первому же требованию. Поклоны хранителю Чистого Пламени я при этом, естественно, не отвешивал, но совет Сандаварга принял к сведению.

– Не возражаешь, если я тебя побеспокою? – спрашивал я у варана всякий раз, когда собирался привлечь его к работе. – Знаю, что я тебе уже надоел, но не будешь ли ты так любезен сойти со мной в трюм еще разок? Не в службу, а в дружбу. Ведь кто еще, кроме тебя, мне там поможет?

– Фисс – сфященный! – напоминал мне обладатель маленького, но благородного сердца. – Шхипер таст сферю мясо. Фисс – рапотать.

– Как пожелаешь, – обреченно вздыхал я и доставал из кармана загодя припасенный ломтик курадо…

Описывать путешествие по отрогам Срединного хребта, конечно, не так скучно, как путь по прямому тысячекилометровому каньону с достающими до небес стенами. Несмотря на плохой обзор и безостановочное петляние меж скальных гряд, странствия по здешним краям обладали своеобразным азартом. Тем самым щекочущим нервы азартом, какой поколесившие по миру и много чего повидавшие на своем веку перевозчики вроде меня с годами утрачивают.

Это в молодости каждый рейс, да еще в неизведанные мной земли, заставлял меня трепетать от радости в предвкушении новых открытий. Теперь все по-другому. И даже в незнакомых местах Атлантики я ощущаю себя так, будто бывал там не раз и не два. И лишь в извилистом лабиринте Хребтовых предгорий, когда понятия не имеешь, на что ты наткнешься за ближайшим поворотом, во мне еще просыпался прежний исследователь. А вместе с ним и ностальгия по ушедшей молодости.

Во что выльется для всех нас очередной поворот штурвала?

Увижу ли я вон за той скалой девственный камнеиловый лес, по которому еще не проехались колеса чьего-нибудь бронеката?

А может, там окажется издолбленный кондорами-костогрызами гигантский скелет кита?

Или того хуже – свернувшийся в клубок, готовый к броску змей-колосс?

Не вылетит ли на нас из-за камней стадо перепуганных рогачей или стая гиен?

А вдруг Атлас солжет и путь нам преградит недавно образовавшийся разлом либо завал?

Также у нас есть вероятность наткнуться на лагерь каких-нибудь бандитов-кочевников, хотя те вряд ли станут отходить так далеко от караванных троп. Лишь имеющие в запасе много воды перевозчики могут порой рискнуть углубиться в эти каменные дебри, где нет ни городов, ни поселков, а вероятность повстречать водоналивной танкер равна нулю.

Вся суровая красота этих мест открывалась нам, когда «Гольфстрим» взбирался на очередную возвышенность. Вот он, истинный лик не только Атлантики, но и, пожалуй, всего остального нынешнего мира: пыльный, серый и растрескавшийся, как лицо иссохшего на солнцепеке трупа. Скальные гряды и разломы изрезали эти земли так, что забреди в них какие-нибудь мифические великаны, они уже через десять шагов переломали бы себе ноги.

Всякий раз, когда мне представлялась возможность окинуть с высоты взором впередилежащий путь, я бросался к карте и поспешно проверял, насколько отображенный на ней ландшафт соответствует реальности. И если вдруг обнаруживал какую-либо неточность, вносил в Атлас отметку. О которой, следуя кодексу перевозчиков, мне нужно сообщать каждому встреченному мной собрату; на нашем языке это называлось сверкой Атласов. И когда собранные мной данные дойдут таким образом до коллегии картографов в Аркис-Грандбоуле, те занесут их официально в очередное, обновленное издание Атласа.

Шкиперские карты – не истина в последней инстанции. Они чертились еще нашими прадедами и продолжают исправляться и дополняться нами по сей день. И раз уж судьба силком затащила меня сюда, значит, я просто обязан обновить информацию об этом участке предгорий, занесенную в Атлас кем-то из моих предшественников почти полвека назад.

Главной проблемой при бегстве от врагов на бронекате являются, разумеется, его следы, всегда заметные с довольно приличного расстояния. Оставленные на песке, они порой не стираются даже многочасовой бурей. А выщербленные дыры в камнях и просеки в камнеиловых дебрях вообще могут сохраняться годами.

Опытные следопыты – а иные в Кавалькаде не служат – запросто определят по характерному рисунку шипов, ширине колес и глубине колеи, какому из буксиров принадлежит тот или иной след. И потому я не надеялся на то, что дон Риего-и-Ордас нас потеряет. Впрочем, раз уж мы планировали ему сдаться, беспокоиться насчет нашего следа и вовсе нет резона. Все равно кабальеро уже давно известно, кто мы такие и на каком транспорте от них убегаем.

Наутро четвертого дня нашего бегства от Кавалькады Гуго вновь спустился в трюм, а когда вернулся на палубу, подошел ко мне и доложил:

– Уборка закончена, мсье шкипер. Все разложено по местам, кроме ящика мсье Сандаварга, к которому я, согласно вашему приказу, не прикасался. Запчасти с бирками перепроверены дважды. Вы зря беспокоились: бракованных нет.

– Отличная работа, Сенатор, – похвалил я механика. – За ужином можете выделить себе двойную порцию кактусидра.

– Премного благодарен, – кивнул де Бодье и полюбопытствовал: – Будут ли на сегодня еще какие-нибудь дополнительные распоряжения?

– Нет, больше никаких, – ответил я. – Работаем по обычному распорядку. Завтра, если не случится ничего непредвиденного, – тоже.

– Вас понял, – снова кивнул Гуго и пристально посмотрел мне в глаза. Еще бы он меня не понял! Нет в Атлантике такого самоуверенного шкипера, который планировал бы завтрашний распорядок сегодняшним утром. На завтра у нас было намечено пока только одно-единственное дело. И если его вдруг постигнет фиаско, до послезавтра мы можем и не дожить.

Однако попытать счастья все равно стоит. Сколько бы страху ни наводил на нас краснокожий крепыш-коротыш, справиться с ним будет, безусловно, проще, чем с целой Кавалькадой. А уж там как карта ляжет. Надеюсь, утомленный многодневной погоней дон Балтазар сохранит трезвость ума и рассудит по совести, кто из нас ему действительно враг, а кто – лишь невинная жертва трагического стечения обстоятельств…