Ce7 – f8

Приехав на «Курскую» за час до встречи, я стал обдумывать, чем бы занять время. Выбор был между привокзальным кабаком и торговым центром, разумеется, я выбрал первое. В кафешке с пошлым дизайном под американскую пончиковую решил заказать два бокала красного вина, оно было одного вида – «Домашнее». Пока мне несли заказ, я с любопытством разглядывал окружающих, и не столько всех посетителей, сколько группу за соседним столиком. Пьяные мужики растворились, а вот подвыпившая женщина в длинном красном шарфе обрисовалась чётко. Она была более чем симпатична, то сидела настоящая царица красоты. Правда, настолько истрёпанная и пропитая, что хотелось дать ей пощёчину за порчу такого богатства и называть её не иначе как шалава, а не лапочка.

Один приятель мне как-то сказал: «Так всегда бывает у нас, пьющих людей, на природный лик накладывается античная маска Бахуса, однако человеку с воображением легко её снять и таким образом определить возраст и возможный вид без неё». Он знал, что говорил, писатель, алкоголик, у которого мы часто зависали до его некрасивой смерти через повешенье.

Но возвращаясь к той, что меня поразила. Осколки прошлого великолепия проступали через наложенный маскарон из вина и дыма, сделавший тридцатилетнюю женщину сорокалетней. Огромные, как у кошки, глаза, припухлые губы с трещинкой, аккуратный носик, ямка на щеке и подбородке, светлые густые волосы – всё это было завалено мусором, и подмести его, судя по всему, было некому. С ней сидели два вахлака, первый пил и молчал, второй фамильярно трогал женщину за губы, делая из них бантик, она пыталась убрать его руку, но не слишком активно. Было видно, что её мужчина тот, первый, который молча бухал, а второй, судя по всему, заплатил за угощение. К первому она обращалась «зай», ко второму вообще никак.

За наблюдением сцен окружающего я осушил свою посуду с кислым вином, держа в мыслях приятное предвкушение нежданной встречи. Ещё, сильно забегая вперёд, нет-нет да и задумывался о том, что надо бы найти работу и снимать квартиру поближе к центру, чтобы Крис вновь согласилась на отношения со мной, и зажили бы мы вместе.

«Нужно стабильное будущее, женщины это ценят», – твердил мой внутренний учитель.

Тут вспомнилось, что надо позвонить Виталику, хозяину муз-студии на Сухаревке. Я достал свой испачканный в бесконечных «плюшках» телефон. Три пропущенных вызова от мамы, этого следовало ожидать; названивала, когда я был в метро.

– Здорово, Виталик!

– Здоровинько.

– Как сам?

– Вашими молитвами, ты как сам?

– То же самое. Слушай, у тебя в студии можно перекантоваться сегодня вечерком?

– Можно.

– Отлично, я буду с дамой, у тебя диван ещё стоит?

– Стоит, тебя ждёт.

– Ладно, спасибо, ну давай, до встречи, с меня должок. Да! Ключ там же? Ага, ну давай.

Всё складывалось прекрасно.

Расплатившись, я вышел, унося с собой запах пивной отрыжки.

У выхода из заведения стояли две молодые девушки с морскими свинками в клетках, они держали миску, на которой было написано «На корм животным». Я поинтересовался:

– Голодают, бедные?

– Нуждаются, – ответила мне одна из них.

– А бомжи у вокзала?

– Они себе сами помочь могут, – сказала другая.

– Нет, не могут, ведь они тоже свинки, только большие. – Я всё разводил адептов «Гринписа» на провокацию.

Но девушки отвернулись, не поддавшись на неё, к тому же зашумел мобильник.

– Ну ты где? – сердито спросила Кристина.

– Я тут у кафе, тут кафе какое-то, около метро, – косноязычно объяснил я.

– А я у выхода из метро, давай подходи, мы опаздываем.

Крис стояла, сомкнув ноги в обтягивающих бриджах, так, что образовывалось три дырки: верхняя – крохотная, треугольная, от влагалища до бёдер, ромб – от коленей до икр и нижняя – овальная, между икрами и лодыжками. К замечательно стройным ногам можно прибавить такой же торс. Что касается портрета, то его нельзя назвать безупречным, если разбирать составные части по отдельности; в этом случае оказывается, что они заурядны, даже неправильны, но, собранные вместе, делают из Кристины ту особу, на которую хочется смотреть сколько получится.

– При-иве-ет! – Крис распростёрла руки, и мы обнялись.

По дороге болтали о всякой всячине, я, между прочим, врал о том, что жил с бабой за сорок на Патриарших в её шикарной хате. Что у неё были большие сиськи, и она помогала мне с моими музыкальными проектами. Кристина заинтересовалась, но вяло, не так, как хотелось. Она сказала, что мы идём на перформанс и что я должен чем-то ей подсобить. Я спросил: «Что это?» Крис ответила: «Современное искусство». Но, естественно, меня занимала не эта чушь, на которую мы топали, а идущая рядом.

– Так как ты поживала всё это время?

– Какое время? – лукавила она.

– Что мы не общались.

– Столько всего было, что и не расскажешь. Ой, смотри, киса!

На лавке у остановки развалилась мохнатая кошка, нагло щурясь на прохожих.

«Винзавод», конец нашего маршрута, встречал посетителей вывеской над воротами «Здесь живёт современное искусство». Пройдя в ворота, мы очутились на обширной асфальтированной площади, которая была образована старыми кирпичными строениями. Они были как двух-, так и одноэтажными, но в основном здесь находились длинные, похожие на амбары здания с безжизненными трубами на треугольных крышах. В этом смысле они смахивали на людей, бросивших курить.

– Вот это и есть «Винзавод». В кирпичных зданиях галереи и выставочные залы. Здесь раньше был реальный винный завод, поэтому помещения носят названия старых цехов, вот, например, цех красного, – Крис указывала рукой, – там белого, там бродильный. Но нам нужен акцизный склад. Только обещай, что будешь мне помогать до конца, пока не закончится перформанс.

– Замётано, хотя я и не втыкаю, что от меня нужно.

– Поймёшь в процессе действия. Главное смекни, ты будешь участвовать в мегакрутом контемпорари-арт.

Я ничего не понял. Честно говоря, уже захотелось свалить из места, где я чужой; взять Крис за шкирку и привести на Сухаревку. Несколько раз, пока мы шли, я пытался приобнять её, но она отстранялась. А мне с каждой минутой всё больше и больше хотелось ту, которая своим незримым присутствием так мучила душу и с чьим фантомом я продолжал вести диалог всё это время, даже в период коротких шашней с другими.

Мы зашли в одно из старинных строений, достаточно просторное. Внутри был отремонтированный и отделанный современными материалами зал, здесь проходила выставка. Табуретки, нарочито неаккуратно обляпанные цементом, пластиковые синие и красные фигуры непонятных существ, сидящих в позе лотоса, фотографии разделанных туш кроликов, собак и коров.

– Это очень крутой художник – Митя Густман, жаль, времени нет, можно было бы посмотреть, – по ходу объяснила мне Крис.

Пройдя выставку очень крутого художника, мы спустились в подвальное помещение с арочными перекрытиями, колоннами и невысоким потолком. Оно оказалось достаточно мрачным. Повсюду суетились люди, шло приготовление к чему-то.

Кристина попросила меня подождать её и нырнула в какую-то дверь в стене. Невольно оставшись один в незнакомой обстановке, я начал осматриваться. Первое, что мне приметилось, – это баннер, растянутый на кирпичной стене с надписью: «РУССКИЙ ГУМОС», ниже была подпись: АРТ-ПРОЕКТ группы «Brothers & Sons». Ещё ниже была рисованная картинка с воткнутыми в землю лопатами. Как будто здесь собирались вести странные земляные работы.

Прямо передо мной встала женщина, или скорее девушка, очень молодая, с рыжими волосами и неправдоподобно зелёными глазами.

«Интересно бы узнать, там у неё тоже рыжие волосы?»

Никогда я не стеснялся сальных мыслей и в определённой ситуации мог бы и озвучить их.

– Эти мешки поставьте к стене, а то кто-нибудь ещё наступит и упадёт, будет очень смешно, – распоряжалась зеленоглазая. – А это откуда? С Рижского? Очень хорошо, предпоследний мешок. Так, у меня всё!

Рабочие стали расходиться, помещение несколько освободилось. Через долгие минуты наконец появилась Крис под руку с длинным худым чуваком в модных гигантских очках. Они о чём-то оживлённо беседовали. Мне стала сильно поднадое-дать вся эта ситуация, и я решил подойти к ней прояснить положение.

– Кристин, ну что дальше?

Она обернулась.

– Майк, это Володя, он вызвался нам помочь.

– У-у, супер, супер, – поприветствовал меня долговязый, не подавая руки, – надо всех собирать, где Белла?

– Я здесь. Между прочим, Майк, это хамство с твоей стороны. Я не нанималась в прорабы, моё дело – общение с ино-прессой.

– Ну не сердись, огненная, ты отлично со всем справилась. – Майк поцеловал её в щёку. Было заметно, как напряглась Крис.

– Паш, у тебя всё готово к съёмке? Хорошо. Так, давай всех собирать. Ребята, сюда! – Майк позвал парней, стоявших поодаль.

Подошло восемь человек, я бы назвал их задротами.

– Значит, так, смотрите, вам уже рассказывали – действие делится на три части. Первая – инкубация, она проходит здесь. Вторая – зомби, выходим на улицу и хаотично ходим, и третья – самовывоз. Запоминайте. – Майк поднял палец вверх. – Сейчас ложимся в поддоны и закидываемся, лежим до начала музыки, дальше встаём и, как я уже сказал, выходим на улицу; там шатаемся, как восставшие мертвяки. Потом приезжает «КамАЗ», грузит всех в кузов и едет. «КамАЗ» далеко вас не увезёт, как только мы всё снимем, вас проводят в техническое помещение, там есть душ.

Восемь парней закивали головой, я опять ничего не понял. Кристина подошла ко мне и доверительно прошептала:

– Спасибо, Вов, что согласился помочь мне.

– Да пожалуйста, только я не в теме, чё происходит-то?

– Инсталляция и перформанс, всё вместе, это гениально, такого ещё не было, девять человек, девять вокзалов. Главное, ничего не бойся.

– Ничего и не боюсь, – сказал я с некоторой обидой.

Парни-задроты стали раздеваться, опять пришли рабочие, в руках у них были лопаты. Я машинально стал снимать ремень и расстегивать ширинку. Люди меж тем разделись догола и улеглись в стоявшие на полу металлические поддоны, похожие на гробы. На каждом из них значилась надпись: Курский, Белорусский, Рижский, Казанский, Ленинградский, Ярославский, Павелецкий, Киевский и Савёловский. Рабочие подтащили чёрные полиэтиленовые пакеты и принялись их разворачивать. Пошло ужасное зловоние, Майк, Белла и Крис наблюдали за происходящим в респираторах.

– С Киевского сюда насыпайте, с Павелецкого туда, воды добавьте, Паша, снимай, – мычал через маску Майк. – Белла! Савёловский не готов!

Все смотрели на меня. Крис даже сняла респиратор.

– Вова! Ну, ты что? Ты же обещал!

«Значит, я – Савёловский, вот для чего она меня позвала». – И, не выдержав, заорал:

– Что я обещал?! Что меня будут заваливать говном, в прямом смысле?!

– Ты не понял, это такая концепция. Гумус, ну да, говно бомжей со всех вокзалов Москвы. И вы, участники этого действия, показываете, во что превратились люди. Это призыв, его придумал Майк, а ты его демонстрируешь. Вова, ты станешь знаменитым, здесь куча журналистов, – недобро уговаривала она, дёргая меня за штаны.

И вправду, комнату начали наполнять персонажи с камерами. Белла принялась раздавать им респираторы. В ушах звенел звонок в дверь.

– Саука! – потешно скомкал я бранное слово и почти бегом кинулся по ступенькам наверх. И очень напрасно, потому как в спешке натолкнулся на рабочего, волочившего очередной мешок гумуса. Нелепым образом этот мешок оказался на мне. Путаясь в полиэтилене, разрывая его, я, скользкий и обезумевший от общей мерзости происходящего, кинулся обнимать всех подряд. Не ускользнули от моих объятий и Майк с Кристиной. Умная Белла накинула на меня плёнку, когда я попытался её поцеловать. Под вспышки фотоаппаратов меня выкинула через задний двор пара охранников, сопроводив свой «перформанс» сильными ударами по черепу и животу. Видно, им было не слишком приятно обнимать меня. Последний сильный пинок по моему уже лежащему телу нанёс вроде бы ушедший, но внезапно вернувшийся вышибала; конечно, ему было досадно за испачканные брюки. От такого футбольного удара я очнулся нескоро. Да и после сознание не сразу объяснило мне, где я.

Компания, собравшаяся на свалко-помоечном пустыре вокруг моей персоны, была очень на меня похожа: запах, разбитые лица, порванная одежда. Правда, с двумя бородатыми – значит, мужчинами и одной не бородатой – значит, женщиной сидело существо не похожее разом на всех, оно было немного почище. Свою морду в меня тыкала большая дворовая собака. Её бесчеловечные глаза были глупы. Мой запашок, за который, пожалуй, надо лишать гражданства, отличался особой резкостью, но окружавшие меня люди не брезговали.

Оглядевшись одним глазом (второй был подбит и почти заплыл), я понял, что лежу на пустыре со следами нагретого солнцем асфальта, на территории какой-то сгинувшей фабрики.

– Ага, ты на бывшей газовой фабрике, сынок, – самым сиплым голосом сказал один из них.

– Кто эт тя? – полюбопытствовала женщина, заглядывая мне в глаз.

– Да не приставай ты к нему, видишь, человеку оклематься надо. Слышь? Деньги у тебя есть?

Я дал пятьсот рублей. Один из мужиков неуклюже, но быстро побежал в закоулок, а двое моих новых знакомых помогли мне встать и повели к полуразрушенному, похожему на гигантскую кружку зданию.