– Невинно флиртовать, – передразнил Джиано, поднимая флайер в ярко-синее небо планеты вечного отдыха. – Скажи, что я работаю охранником в казино. Игра, рулетка, риск. Жизнь, которая зависит от одного удачного движения – это больше соответствует моей профессии. А что, флирт точно должен быть только невинный?
– Разумеется. Самый невинный. – Она откинулась на пассажирское сиденье и прикрыла глаза.
Грация выиграла несколько часов жизни, но пока еще не саму жизнь.
В просторном холле “Колизея” высилась мраморная статуя Августа – точная копия той, что сохранилась на Старой Земле, только в два раза выше. Огромный Август протягивал над входящими изящную каменную руку и улыбался холодной улыбкой искушенного интригана.
– Ваш идеал красоты, – кивнул Джиано на беломраморного Августа.
– Так видятся наши идеалы, если смотреть из колоний, – уточнила Грация.
Ей меньше всего сейчас хотелось говорить на серьезные темы, обсуждать особенности реконструкции истории и преимущества выбранной модели. Однако нельзя и недооценивать особенности фальшивого прошлого их планет.
Нерония считает свой мир реконструкцией эпохи Возрождения. Этой планетой управляют аристократы, чьими идеалами всегда были свобода и индивидуализм. Собственное “я” – вот божество Неронии, на алтарь которому можно принести все, в том числе и чужие жизни. Исключительность – их девиз. Никакой нивелировки, законы писаны для тех, кто готов признать свою ничтожность. Но каждый, кто считает себя личностью – над законом. Неутолимая жажда возвыситься над другими – цель каждого неронейца.
На Лации, наоборот, чтили законы, но наличие избранных, обладавших генетической памятью, постоянно держало этот мир на грани раскола. Грации как патрицианке был свойственен особый цинизм, этот яд, отравляющий сознание с самого рождения. Среди патрициев не принято культивировать романтические отношения. И стоит признать, что Фабии всегда смотрели на жизнь практично. Трезвый взгляд на вещи, никаких самообольщений и мечтаний о любви до гроба. Каждый Фабий четко сознавал, что можно получить, а чего нельзя. Но необузданные страсти порой подводили их в самый ненужный момент.
Как будут, столкнувшись, вести два человека, вылепленные столь различными системами?
Грация и с ней браво поднялись на галерею третьего уровня. Шикарный номер состоял из четырех комнат: гостиной, кабинета, столовой и спальни. Огромная ванная комната скорее походила на небольшой бассейн. Джиано обошел номер, проверил окна (заодно и балкон), вынул инфокапсулы из электронных зеркал и на всякий случай перевел окна в непрозрачный режим.
– Недурно, – он бросил свою сумку на пол в гостиной. – Закажи обед в номер, а то я страшно проголодался. Да и ты, наверное, тоже. Я бы не отказался от лазаньи. Здесь можно заказать лазанью? Или фаршированные баклажаны?
Грация вызвала голограмму меню. Протянула браво световое перо:
– Выбирай. Что касается меня, что я обожаю креветки.
– Может быть, мидии?
– Что ты намерен делать дальше? Сидеть здесь безвылазно и есть мидии? – съязвила Грация.
– Перекусить, отдохнуть, прежде всего, – Джиано на миг задумался. – Вечером отправимся веселиться. Как ты смотришь на то, чтобы посетить Пирамиду?
– Саркофаги, мумии и поезд Анубиса. – Грация пожала плечами. – Мрачноватое веселье. Но очень подходит для профессионального киллера.
– И для патрицианки с Лация, чьи предки познали вкус крови и смерти. Хочешь принять ванну?
– Не против. Но ты, надеюсь, не собираешься подглядывать. – Грация достала из шкафа халат и полотенце.
– Придется. Я должен за тобой наблюдать. Хотя бы издалека.
– Не буду закрывать дверь в ванную комнату, – предложила Грация. – Но ты останешься в спальне.
– Не хочешь заняться любовью?
– Мы говорим: предаваться Венериным удовольствиям. И я отвечаю – нет.
Грация отправилась в ванную. Браво пошел за ней. Она раздевалась – он смотрел. Она вела себя равнодушно. Как будто он был массажистом или банщиком. Но никак не поклонником. Ни тени кокетства. Так мраморная статуя могла бы сбрасывать одежду. Но неронейца, жаждущего всегда и во всем одерживать победы, холодность должна была только разозлить и распалить. Грация это очень хорошо понимала.
Она погрузилась в воду. Густая пена скрыла очертания тела. Ванна формой походила на огромную раковину.
– Наш император купил на Старой Земле у галереи Уффици подлинник Сандро Боттичелли “Рождение Венеры”, – сказал Джиано, обходя ванную комнату по кругу. – Вот истинный художник нашего мира. Там нет никакой дали, ни намека на перспективу и глубину. Плоский ковер, изящество линий, и золотой век навсегда. Поедем со мной на Неронию, и ты увидишь подлинник Боттичелли, моя Венера.
– Мне больше нравится Примавера,[1] – отвечала Грация.
– Примавера пока на Старой Земле, – заверил ее Джиано.
– Неужели Нерония не сумела до конца разграбить несчастную Флоренцию? Почему бы вам не разобрать и не перевезти к себе Санта Мария дель Фьоре?[2]
– Это слишком дорого. Мы выстроили у себя точную копию.
– И дворец Синьории?
– А как же! Вы же соорудили у себя форум, Капитолийский храм и Большой цирк?
– О да, наши реконструкции истории очень похожи! – сказала Фабия.
– Наконец-то лацийцы это заметили. У вас патриции, у нас – браво.
– Патриции – не убийцы, – возразила Фабия.
– Сенат судит. Мы – тоже. В чем разница?
– Мы отправляем в изгнание, а не казним, – заметила Грация.
– Неизвестно, что страшнее.
– Вы не милуете никого.
– Браво не бывают милосердны, – сказал Джиано сказал с грустью в голосе. – Даже когда мы этого хотим.
Грация проснулась внезапно, как от толчка. Переведенные в непрозрачный режим окна не пропускали света, и понять, который час, было невозможно. Как и вспомнить, сколько дней прошло с того утра, когда Грация столкнулась в номере профессора Лучано со зловещим посланцем Неронии. Четыре дня? Пять? Может, больше? Она сбилась со счета. Вдвоем они бывали на улицах, на пляже, в барах и кафе, в Пирамиде и казино “Париж”. Нигде Джиано не приковывал ее к себе цепью, не держал за руку, нередко оставлял одну, но всякий раз она не могла – в этом было что-то загадочное, необъяснимое, мистическое, хотя Грация никогда не увлекалась мистикой, – не то, что сбежать, но даже позвать на помощь. Джиано полностью подчинил ее волю, но при этом позволял девушке насмешничать, говорить колкости, в общем, дерзить, хотя на самом деле она была сама покорность. Не просто укрощенная львица, а львица в ошейнике.
Как так получилось? Как? – Грация недоумевала.
Она включила ночник и долго рассматривала спящего Джиано. Во сне его лицо утрачивало суровость. В царстве Морфея он был просто ее любимым Джи, а не зловещим наемным убийцей. Когда Джи спал, Грация любила его.
Любила? О, нет! Он поработил ее, патрицианку, и полностью подчинил! Никому никогда Грация такое не простит! За одно это она может возненавидеть Джиано. И убить. Если бы у нее был бластер! Она бы выстрелила любовнику в сердце. Проклятое сердце убийцы.
– О чем ты думаешь? – спросил браво, не открывая глаз, и улыбнулся. – О нашем будущем?
– У нас нет будущего! – отрезала Грация и встала.
Перевела окна в прозрачный режим, яркий свет хлынул в комнату.
– У нас нет будущего, – повторила она, стоя в потоке света и зная, что выглядит сейчас божественно. – Только настоящее. И весь вопрос в том, как долго мы будем за него цепляться.
– А мой план? – Джиано сел на кровати. – Чем он плох, дорогая?
– Он не подходит.
– Почему? Я же объяснил тебе: то, что мы задумали, сложно исполнить, но поверь, я смогу. Я и ты…
– Нет! – отрезала патрицианка. – Все отменяется.
Джиано не ответил, вскочил и стал одеваться.
– Куда ты? – обернулась к нему Грация.
– Не все ли равно?
Она не знала, злится он или нет. Просто в такие минуты браво становился похожим на камень.
– Не все равно! – передразнила Грация. – Не все равно, поверь! Ты запрешь меня в номере, заблокируешь балкон и отправишься по своим делам на весь день. Чем ты занимаешься, когда уходишь?
– У меня много дел, – пожал плечами Джиано.
– Убиваешь?
– Может быть. Не волнуйся, дорогая, я скоро вернусь, и мы пообедаем вместе.
Он ушел.
“Я должна убить его, – решила Грация. – Должна. Иначе возненавижу себя. Такие как я не могут подчиняться. Никому!”
Она выпила стакан фалерна и направилась в ванную. Долго лежала в теплой ароматизированной воде и чувствовала себя несчастной. Надо было вырваться уже в первый день, в первые часы, рискнуть! Вместо этого Грация повела себя как жалкая рабыня. Она – наследница рода Фабиев! Как она себя ненавидела. И одновременно сознавала, что память о своем унизительном подчинении не может оставить в наследство патрициям. Ни женщине, ни мужчине. Никому.
“Тебе прямой путь в плебеи, дорогая. Даже если ты убьешь его, уже ничего не изменится”, – сказал голос предков, подсказкам которого она так долго следовала.
– Я убью его, и это будет моим искуплением, – прошептала Фабия.
Он околдовал ее, зачаровал, загипнотизировал, как удав кролика. Грация слышала, про эту особенность браво – прежде чем убить, они полностью подчиняют волю жертвы. Иногда они предаются с жертвами самым необузданным Венериным наслаждениям. Предстоящее убийство их возбуждает. Фабию уже не волновало, насколько правдивы подобные рассказы, – это попросту было неважно сейчас. Она должна возненавидеть Джиано, собрать в кулак остатки мужества, убить его и бежать.
Она не слышала, как открылась входная дверь номера. Но внезапно почувствовала – в гостиной кто-то есть. Джиано вернулся? Он всегда двигался бесшумно.
Сейчас или никогда!
Грация выбралась из ванной. Не вытираясь, накинула на мокрое тело халат, из шкафчика в углу достала бутыль шампуня и принялась встряхивать. Когда Грация подойдет вплотную к браво, то нажмет на крышку бутылки, струя мыльной пены ударит проклятому в лицо. Это позволит выиграть секунду. В следующий миг – нанесет сомкнутыми пальцами удар в горло, как будто бы разит копьем. Этот прием несколько раз применял в рукопашных схватках ее дед. Она сможет ударить!
Браво все же недооценил Грацию. Спору нет, ей самой не доводилось еще никого убивать. Но память о том, как это делали отец и дед, смиряла бешеное биение сердца.
“Если смогу его убить, я свободна”, – твердила про себя Грация.
Она еще раз встряхнула флакон с шампунем и толкнула дверь. В спальне никого не было. На цыпочках миновала комнату, приоткрыла дверь в гостиную. Сможет она сделать все, как задумала? Сможет или нет?
Джиано стоял к ней в пол-оборота. На плече, на белоснежной рубашке вокруг черной дыры расплывалось алое пятно. В левой руке он сжимал новенький ручной бластер «Борджиа», лучший легкий бластер последнего десятилетия. Где же он все-таки его прятал? Под брюками? За прошедшие пять дней Грация не видела у него оружия.
– Не стоит мне мылить голову, – сказал Джиано, даже не скосив в ее сторону глаз. – Я вижу – ты решила немного подраться. Но я не буду рисковать. Выстрелю первым. Я не промахиваюсь в отличие от подобных придурков.
Он пнул лежащее на полу неподвижное тело. Громоздкое, неуклюже с нелепо повернутой шеей.
– Кто это? – спросила Грация. Зубы неожиданно выбили громкую дробь. Она затряслась, будто на нее, еще мокрую, только-только из теплой ванной, пахнуло ледяным ветром.
– Не знаю. Я этого парня не приглашал, и ключ от номера не давал.
Девушка приблизилась, заглянула в лицо лежащему, в его раскрытые неподвижные глаза.
– Ты заметил? Он… Нет, этого не может быть! – только и выдохнула она.
О проекте
О подписке