Глава 4
Пограничные врата

В том, что князь Монакский выбрал выкликателем для своей семьи Эдгара, не было ничего удивительного – князь хорошо знал Учителя Андрея, да и земли его лежали близко к Альдоге. Душу самого князя Монакского вызывал из иномирья Андрей. Не было ничего странного в том, что души его сыновей должен был приглашать в реальность его ученик. Но почему сам король Открытой долины отправил Инно разыскать и привести на свадьбу самоучку-выкликателя, вместо того чтобы обратиться в Обитель, как всегда поступали его предки, казалось загадкой. Свалить все на прихоть Великого Руддера не позволяли запавшие в душу слова Учителя: «Великий Руддер всегда держит курс к какой-нибудь цели. Пусть для нас его цель неведома, но она всегда есть, запомни это, мой мальчик. Если цели нет, и Великий Руддер мечется из стороны в сторону, это может привести лишь к одному – к катастрофе!»

Разумеется, в глубине души Эдгар считал себя лучшим – выкликнутые им души достались наследнику Монакского княжества (увы, младенец умер, душу его выпила неведомая Марта) и нескольким будущим эрлам. Но Эдгар был уверен, что королевский перст указал в его сторону не из-за личных качеств выкликателя. Одно время Эдгар пытался выяснить, не в родстве ли его семья с теми ловцами душ, что явились с первым королем из снежной страны в Открытую долину. Но ничего раскопать не сумел. Он был всего лишь мальчишкой из Воркбота, который прошел не такой уж прямой путь, прежде чем его отыскал Учитель. Мальчишка, бесспорно, одаренный, потому что редко кому удается ходить по пепельным полям, возвращая души, и при этом время от времени выдергивать живущих из реальности, чтобы на миг увидеть подлинный их облик.

Король Стефан принадлежал к мейнорцам – старинному роду, явившемуся с севера. Учитель Андрей рассказывал, что в землях за Северным хребтом по полгода стоят жуткие холода, земля скована льдом и засыпана снегом. Чтобы выжить зимой, надо летом запасать много еды. Будущий король теплых земель пять столетий назад явился в сопровождении небольшой свиты и двух выкликателей. Король был мейнорцем, как и владельцы княжеств на плоскогорье Бридж. Князь Пьемонта согласился пропустить небольшой отряд через свои земли с условием, что северяне никого не тронут в его владениях и заплатят пошлину за проезд драгоценными северными мехами. То было время великого холода, снег в долине выпадал чуть ли не каждую зиму – не то что ныне. Случалось, морозом побивало почти весь виноград и посевы. Народ голодал, волнения и бунты полыхали то там, то здесь, мятежная Альдога требовала независимости, и старая династия отдала пришлому авантюристу власть почти без борьбы.

У мейнорцев одного зачатия мало для того, чтобы ребенок появился на свет. Если не выкликнуть из иномирья душу, у женщины либо случится выкидыш, либо она родит мертвого ребенка. Так что новый королевский род, правивший с тех пор в долине, был одновременно могущественен и уязвим, как и все владыки Бургундии, Монака и Пьемонта.

Однако прежние короли всегда приглашали выкликателей из Обители. Непременно главного. Значит, в этот раз выкликать душу наследника должен был Учитель Георгий. На вопрос, почему нынешний король отказал Георгию в доверии и решил пренебречь обычаем, вряд ли мог ответить бастард в грязном плаще.

* * *

После сорвавшегося покушения в таверне Инно выбрал объездной путь. В столицу они двинулись не по главному радиальному тракту, по которому нынче на ярмарку катились одна за другой повозки и кареты, а взяли к югу по круговой дороге и уже потом вновь свернули на радиальный, которым не пользовался почти никто из-за неудобства. Дорогу эту так и прозвали – Несуразная дорога. Зато (так рассудил Инно) вряд ли могли их здесь поджидать наемные убийцы.

Милю или две ковырялись по колдобинам, каждые сто шагов, а то и чаще, поминая Великого Руддера, потом дорога пошла в гору, значит, приближались к старой границе между западными свободными приморскими землями и прежним крошечным королевством Тигура, которое сумело расшириться и занять всю Открытую долину. Одни говорили, что здесь с севера на юг пролегает хребет, старые, истерзанные ветром и дождями горы, погребенные под слоем земли и поросшие травой и кустарниками; другие – что под песком и травой прячутся огромные стены и валы великого города. Будто бы ворота нынешние не ворота вовсе, а украшения на старых вратах – так они были огромны. Но нынче остались только эти малые врата, стоявшие прежде на широченных и могучих плечах древнего монумента.

– Ворота видите? Подать готовьте, – сказал Храб, как будто он один знал тут дорогу, а Инно и королевские стрелки слыхом не слыхивали про старую границу и сборщиков податей. – Кто первым у ворот окажется и первым увидит дергальщика, чтоб о дерге сговориться, тому за сговор доля идет.

Наглости Храбу все же не хватило, чтобы скакать к воротам впереди мейнорца. Инно первым въехал под арку и остановился. Дергальщика не было. Лишь ветер пел в воротах. Он всегда тут поет – когда громче, когда глуше, сегодня ветру пелось в пол силы. А вокруг не то что дергальщика – вообще ни души не было. Лишь дорога, совершенно пустая, белым рушником падала за воротами с холма. Поля слева зеленели травами, справа волновалась пшеница. Опять же в полях никого. Нигде не то что подводы – мужика или бабы не углядеть.

– Эй, Храб, что же нас никто обирать не торопится? – насмешливо спросил Инно у подъехавшего за ним парня.

– Н-не знаю… – пробормотал тот. – Но лучше бы нас тут поджидали.

Мейнорец втянул воздух, прикрыл глаза.

– Смертью пахнет. Давней.

– Еще бы не пахло! – фыркнул Храб. – Видите вон ту полосу густой зелени? Там ров был откопан. Много людей благородных, из стафферов и из мейнорцев, женщин и мужчин, кто был королю Тигуру не угоден, в тот ров легли. Их по разным городам гвардейцы в одну ночь собрали, больше всего из столицы и из Альдоги, и сюда привезли. Они сами вырыли ров и встали на краю. Потом королевские стрелки в них стреляли. Кого стрелы не взяли, тех добивали мечами. Уже потом при внуке Тигура ров раскопали. Пять сотен тел отыскали да по человеческим могилам с положенными обрядами положили. И каждому на могильном камне особый знак выбили – опрокинутый факел.

– Ты так говоришь, будто сам видел, – заметил Инно неожиданно жестко. – А видеть ты этого никак не мог.

Видно было, что рассказ ему неприятен. И то: если Инно – бастард-мейнорец, то, как ни крути, связан с Тигуром кровно, пусть и тонкая ниточка, тоньше паутины, с той поры сохранилась, но, говорят, нет нити прочнее, чем нить мейнорской крови. В четырнадцатом колене наследник может ее ощутить. До Тигура бастарду было куда меньше четырнадцати колен.

– Сам, разумеется, не видел, и отец мой видеть не мог, а вот прадед тот ров раскапывал.

– Так долго не живут.

– Наш род энжерский, мы из высших стафферов, – гордо заявил Храб.

– Давнее дело, – не желал сдаваться Инно.

– Но ведь кто-то и про давние дни помнить должен! Сколько людей проезжало здесь, под этими вратами останавливались, слушали пение ветра, дергальщики собирали дань в королевскую казну, путники и лошади отдыхали после подъема перед спуском, неужели никто и никогда про ров тот не вспоминал?

– Ну, коли платы никто не ждет, то пора вниз, – отрезал Инно.

Начали спуск. Погонщики и охрана спешились, вели лошадей под уздцы да нажимали на деревянные тормоза.

– Эх, вместо того, чтобы рвы копать да людьми наполнять, лучше бы у дороги крутизну сбавили, – буркнул Эдгар. Они с Валеком выбрались из кареты и шли теперь пешком.

– Не иначе нарочно тут такая дорога, чтобы груза побольше разбивалось, – хмыкнул Храб, подпирая плечом карету. – Чтобы дергальщикам побольше доставалось. Потому как с разбитых телег груз – их добыча.

– Умен ты больно, – заметил Инно. Но без злости.

– Да уж не глуп.

– Если не глуп, то язык попридержи. А то Скорпиону придется каждую неделю доносы на тебя читать.

Кто такой Скорпион, Инно не объяснил, однако догадаться было нетрудно, что зовут так гвардейского офицера, поставленного над новобранцами.

На их счастье, карету не разогнало, ни одна ось не обломилась. С удивлением приметил Эдгар, что Инно один держит тяжесть не хуже пяти самых крепких мужиков. А ведь с первого пригляда вовсе и не сильный кажется этот мейнорец. Пожалуй, если бы, к примеру, вздумалось Храбу бороться с Инно один на один, бастард бы мигом положил парня на обе лопатки.

Вновь конные расселись по седлам. К сумеркам всем хотелось добраться до Стооконной таверны. По всем расчетам, была она недалече, возможно, уже за следующим холмом блеснет ее крыша на солнце и башня зеркальная. Рассказывают, на закате она так и горит, будто бы из огня созданная колдуном. Был, сказывают, в западных землях колдун, что умел создавать из огня дома, башни и стены крепостные. Но однажды обидели его сильно люди, и в тот же миг все, им созданное, обернулось огнем, и в том пламени сгорели обидчики. Одна только башня осталась в таверне Стооконной, потому как хозяин таверны не предал огненного колдуна. Вот и ставят с тех пор на камни надгробные или просто на камни придорожные перевернутый факел. Чтобы помнил народ краткопамятный: за дурное дело явится колдовской огонь, мигом слизнет все нажитое.

Инно замешкался, подтянул подпругу. Потом хотел ногу поставить на серый валун у дороги, но понял, что не для этой цели здесь камень лежит – различил на граните опрокинутый факел. Надгробие это. Заметил еще одно, потом еще. До того не замечал, а тут глаза, прежде сомкнутые, открылись. Под серыми камнями лежали люди изо рва, знак – перевернутый факел – грозил Тигуру, если душа его осмелится вернуться из иномирья. В каждом сне будут терзать его призраки. Пока маленький – станут мучить непонятными страхами, когда подрастет – каждую ночь будут являться замученные и грозить расплатой.

Как прикажешь жить человеку с такой душой?!

Лошади меж тем прибавили шаг: впереди показалась деревушка. Мирное такое селение. Над двумя или тремя крышами поднимался дымок. Хлеб пекли – запах свежего хлеба и сюда долетал. Путники разом оживились, Эдгар вытянул голову из повозки – от такого запаха даже у выкликателя живот подвело.

– Смерть, – сказал Инно и так дернул за повод, что гнедой его жеребец всхрапнул и поднялся на дыбы, замолотил в воздухе копытами. – Смерть.

А запах хлеба все густел…

– Засада? – Эдгар вглядывался в лежащую перед ними деревушку.

Объехать ее было невозможно. Развилка осталась перед воротами. А наверх обратно груз волочить у лошадей сил не хватит. Да и настигнут их в три скока в этом случае на подъеме. По полю не объедешь – по самые ступицы колеса увязнут.

– Засада, – подтвердил Инно.

– Можно проверить, – предложил беззаботно Храб. – Я съезжу, погляжу. Брать с меня нечего, разве что конягу. Да еще дубинку. Дозволь, уважаемый…

– Я с тобой, – сказал Инно. – Спешимся и пойдем через поле. Спрячемся в хлебах. Потом бегом. Так чтобы никто не разглядел.

– Далеко бежать, – запротестовал Храб.

– К смерти всегда успеешь, – Инно спрыгнул с седла и нырнул в пшеницу. Будто в воду ушел, ни один колос не дрогнул.

– А я по дороге. В открытую, – заявил Храб и хлестнул коня.

Чего ему прятаться-то в хлебах при его росте?

Так что, неси, коняга, неси шибко, да не очень, чтоб не слишком мейнорца опередить.

Деревня в самом деле была недалеко. Вмиг как-то домики приблизились. Запах свежего хлеба теперь уже совершенно одурял. На пороге ближайшего дома сидела старуха, укутанная в огромный серый платок и, скаля желтые редкие зубы, улыбалась.

– Иди, милок, или, хлебушка отведай, хлеба радости, гость ты наш долгожданный…

– Спасибо, бабушка. – Храб, однако, не торопился спешиваться. Миновал первый дом. Приметил, что-то странное. Поначалу не понял – что. Потом догадался. Чужой в деревне, а ни одна собака навстречу не выскочила, ни одна не облаяла. Непорядок. Да и жителей не видать. Вон только… чья-то нога торчит из-под железного корыта. Странно, право, спать на улице, укрывшись корытом.

К запаху хлеба примешивался теперь другой. Тошнотворный.

Ребенок где-то плакал. Плакал – надрывался. Но никто не торопился унять.

«Беда… ох, беда…»

И тут они выскочили. Трое. Ростом почти вдвое ниже Храба, а в плечах чуть ли не шире. Выи, точно стволы дубовые, головы маленькие, в железных шлемах. Зубы скалятся. Броня чешуйчатая.

Зазвенел клинок, ударяя о сталь – окованная металлом была у парня дубина. Но Храба потому так и прозвали, что страх ему неведом. Весело ему становилось, когда сталь о сталь начинала звенеть. Эх, нате, вороги, получайте хлебушко радости. Двоих он приложил, третьему клинок переломил. Дубиной, однако, махать – не мечом. Пот с Храба так и лил. Меч бы… вон тот, что первый карлик уронил. Парень спрыгнул с коня, ухватил трофейный клинок. В этот миг еще трое из ближайшего дома выскочили. Что ж делать-то? Дубину бросить? Или меч? Или тем и другим махать? Храб решил – тем и другим. И начал.

Устанет быстро, но ничего, сдюжит. Первого сын трактирщика мечом раскроил от плеча до паха, клинок так и застрял в крестце. Был меч – нет меча. Дубина надежнее. Тем временем нападавших уже не четверо – шестеро сделалось. И еще двое им на подмогу бежали. В этот миг Инно подоспел. Выскочил из-за угла и пошел мечом махать. Так махать, что не уследить за клинком, он будто блик света, сверкнул, и поразил насмерть. Коротышки валились, будто колосья под косой, навстречу сами бежали, чтобы тут же на землю лечь. Нападавших становилось все меньше, но они и не думали отступать. Даже, когда осталось их только двое, все равно полезли на мейнорца с Храбом.

– Берем живыми! – приказал Инно.

Подставил под удар кинжал, отбил и заехал навершьем меча нападавшему в голову. Тот рухнул как подкошенный. Инно ударил рукоятью по руке, отшвыривая меч. Потом поставил ногу пленнику на спину.

Храб, решив, что дело сделано, обрушил на голову последнему уцелевшему грабителю свою дубину. Со всей силы ударил. От души.

– Стой! – запоздало заорал Инно.

Пленник под его ногой дернулся, вцепился зубами в запястье. Тело выгнулось, судорога заставила руки и ноги молотить по земле. Миг, и парень затих.

– Что с ним? – изумился Храб.

– Отравился. – Инно отшвырнул ногой неподвижное тело. – На будущее. Ослушаешься приказа еще раз, пойдешь в рудники. Если сказано – идти через поле, значит ползи, землю жри, но ползи. Сказано – брать живым, хватай, ни на кого не глядя. Запомни: в другой раз так не повезет. Во всех смыслах.

Инно подцепил острием клинка шлем с головы убитого, металлический котелок покатился, гремя о камни. Лицо у мертвеца было темное, с серым налетом.

– Холды-южане. Лазутчики, – сказал Инно.

– У нас гости с юга тоже были. Трое, – сообщил Храб. – Да только отец их сразу приметил, мигом всех положили.

– Плохо, – сказал Инно. – Очень плохо. Раньше в это время года они никогда не появлялись в Открытой долине. Только зимой. Значит… – Он не договорил, вытащил из-за пояса кожаную книжечку, сделал несколько закорючек грифелем и спрятал обратно за пояс.

– Надо в столицу кого-нибудь послать предупредить, – сказал Инно.

– О чем? – не понял Храб. – Мы же их всех перебили!

– Лазутчики. Как минимум, второй отряд, ты же сам сказал, что были другие. Как ты думаешь, зачем они здесь?

Инно замолчал. Потому что увидел на дороге женщину в длинной грязной рубахе. Она стояла, держа двумя руками поднос, а на подносе лежал только что испеченный, духовитый, румяный каравай пшеничного хлеба. Пекли его по приказу холдорцев, а угощать вышли людей короля.

Инно снял перчатки из шкуры болотной ящерицы и отломил от горячего каравая кусочек.

* * *

Гвардейцы облазали все дома и подвалы, выглядывая, не притаился кто-нибудь из южан внизу. Но нет, все вылезли, когда началась схватка, ни один не попробовал отсидеться. Из деревенских уцелело не так уж и мало. Инно выслушал их сбивчивые рассказы, велел собрать трупы жителей в один из холодных подвалов. Тела же лазутчиков отнесли к околице, облили смолой и подожгли.

Инно отвел в сторону одного из гвардейцев, вручил ему сложенный в несколько раз листок бумаги, так что тот стал похож на скрученный червяком лист березы, и произнес несколько фраз очень тихо. Эдгар, подошедший к концу этого напутствия, разобрал последнюю фразу:

– … а разведку ширококрылов за Быстрицу.

Инно, услышав шаги за спиной, резко обернулся и уставился на выкликателя.

– Что тебе?

– Это покушение на меня? – спросил Эдгар.

– Не воображай о себе слишком много. Южанам ты не нужен.

– Что им нужно? Золото?

– Золото. И наши земли.

Гвардеец уже взлетел в седло.

– Скачи! – крикнул Инно и хлопнул коня по крупу.

Гонец умчался во тьму, что медленно наполняла долину.

Инно достал из-за пояса темный цилиндр, привычным жестом растянул его в жезл и приставил к глазу. Несколько минут он рассматривал бледно-серые облака на юге, потом оранжевые – на западе. Похоже, темная точка, медленно смещавшаяся к югу, привлекла его внимание, потому что Инно следил за ней довольно долго. Потом опять превратил жезл в короткий цилиндр и прошептал: «Нет, только не сейчас…»

* * *

До Стооконной гостиницы путники добрались уже в темноте.

Отсюда, от этого дорожного узла вместо трех радиальных трактов к столице шел только один, тот, по которому им теперь волей-неволей придется катиться в общем потоке.

Ночевали Инно и его спутники в отдельной комнате, положив набитые тростником тюфяки на пол. На кровать возлег один лишь Эдгар. Поначалу выкликатель пробовал отнекиваться, но Инно так взглянул на него, что слова застряли в горле. Однако ненадолго.

– С королем вы как говорите? – поинтересовался Эдгар не без ехидства. – Кто кому приказывает? Он вам или вы ему?

– По-разному, – ответил Инно и, завернувшись в свой замызганный плащ, растянулся на тюфяке.

Судя по тому, что почти сразу дыхание его сделалось ровным, Инно тут же уснул. А вот Эдгар долго ворочался на кровати, прежде чем вновь очутился на поляне снов.

Толстый Карл, как всегда, его поджидал.

– Хочешь, покажу тебе мой любимый сон? – спросил пеплоед, усаживаясь на плече у выкликателя.

– Про детство?

– Вот глупый! У пеплоедов нет детства. Идем, идем, видишь, сон золотой. Значит, снится уже не впервые. Золотой сон про золотой сад. Прогуляемся по дорожкам и…

– Стой! – одернул его Эдгар. – Я туда не пойду.

– Почему это?

– Я знаю, чей это сон. Не пойду!

– Тогда топай в свое сновидение.

– Мне снится эта поляна…

– Так посиди на травке, а я погуляю по золотым дорожкам чужого сна.

Эдгар растянулся на траве, заложил руки за голову. Синее небо над головой без единого облачка. По небу реяли чужие сны – радостные и грустные, веселые и страшные.

«Надо бы отыскать мамин сон, да ей присниться, – подумал Эдгар. – Она наверняка обрадуется…»

Он думал об этом уже не в первый раз, но так и не решился исполнить.

* * *

Утром, прежде чем отправиться в путь, Инно сел вместе с Эдгаром и Валеком в карету, достал из стоящего под сиденьем сундука книгу в переплете из телячьей кожи.

Когда мейнорец раскрыл ее, Эдгара обдало сначала холодом, потом – жаром. Потому что понял, что перед ним заповедная книга выкликателей – каталог душ. Учитель Андрей говорил, что таких книг на свете всего три – одна в Обители, одна неведомо где и одна – у короля долины. Учитель Андрей владел неполным списком с этой книги, малым каталогом. У Инно с собой, выходит, королевский каталог.

– Сколько раз тебе доводилось выкликать души? – спросил посланец.

– Трижды три раза, уважаемый. Для северных князей и эрлов, – Эдгар старался говорить как можно почтительнее, хотя это плохо у него получалось, против воли в голосе прорывались дерзкие нотки. Андрей говорил, что дерзость – это яд оскорбленной души, которому нужно выйти наружу. Если это так, то в душе Эдгара гноилась незаживающая язва.

– Разве есть другие мейнорцы, кроме королевского дома, в Открытой долине? – насмешливо спросил посланец короля, давая понять, что уточнение про северных князей и эрлов излишне.

– Был род князя Рада, уважаемый. Для него души выкликал еще мой Учитель. Но они все погибли.