Вер встретил удар первого меча щитом, и отбил мечом клинок второго. Отскочил. Варрон стал вновь раскручиваться. Взведенную пружину не остановить. Но ее можно сорвать, заставить мгновенно утратить энергию и разящую силу. Удары клинков вновь обрушились на щит Вера, но, к изумлению Варрона, мечи не отскочили от металла, а будто увязли в поверхности щита – так умел парировать удары один только Вер. Вертушку Варрона заклинило. И тут же последовал молниеносный выпад Вера. Тупой меч не мог пробить лорику ^[57], но удар был силен, Варрон охнул от боли и отпрянул.

Противники разошлись. Теперь Варрон стал осторожнее. Но все же не настолько, чтобы отказаться от атак. А Вер, как всегда, был непредсказуем. Его меч один за другим отбил удары обоих клинков («Невозможно!» «Невероятно!» «Как он это сделал!»), а в следующий миг щит обрушился сбоку на голову Варрона. Гладиатор зашатался, его потащило вбок, ноги заплелись, и он едва не упал. Зрители повскакали с мест. Колизей буквально взорвался от крика. Вер театрально вскинул руки и прошелся вдоль сенаторских лож. Элий одобрительно кивнул. Остальные зрители Вера не интересовали.

Варрон несколько раз тряхнул головой, приходя в себя, и вновь ринулся в атаку. Он еще был уверен в победе. В этот раз он выбрал обратную вертушку, когда мечи шли снизу вверх, для Вера очень опасную: клинок Варрона мог подцепить щит снизу и вырвать. Вер пятился, выставив вперед меч. Клинки Варрона били по стали, как зубья неостановимо вращающейся шестерни. У этой вертушки был один недостаток, и Вер знал, какой. В одно из мгновений руки Варрона сплетались вместе. Вер отступал, ожидая нужного мгновения. Вот оно! Вер парировал удар идущего вверх меча, но парировал мягко, без отскока, заставив свой клинок прилипнуть к мечу противника. При этом Варрон не мог пустить в ход второй меч, пока не освободилась первая рука. И хотя его беспомощное состояние длилось лишь долю секунды, этого мгновения было достаточно – ребром щита Вер ударил в сплетенные руки противника. Несмотря на пластиковые наручи, Варрон содрогнулся от боли и прянул вверх. Возможно, удар переломал ему предплечья. Но об этом Вер подумал после. А сейчас он был машиной, созданной сражаться и рубить, пока поединок не закончен. Бешеная ярость охватила Вера. Его хотят лишить победы? Нет, не выйдет! Никогда! Клинок обрушился на шлем беспомощного противника. Варрон повалился на песок, неуклюже раскинув ноги. Воздух лопнул от тысячеголосого вопля.

Не сразу Вер осознал, что нанес удар неимоверной силы.

Гладиатор вскинул руки жестом победителя и побежал победный круг по арене. «Победа!» – рвался истошный крик из его горла.

При этом он смотрел на себя как бы со стороны и спрашивал с недоумением, почти с презрением: зачем этот крик, эта детская радость? Да, он удовлетворил свою прихоть, но разве можно по этому поводу выражать радость так вульгарно?! Ведь на самом деле он не радуется. Он лишь изображает радость. И победа ему не нужна. Зачем? К чему она?

Зрители в ответ неистово скандировали:

«Вер! Вер! Вер!»

Вер запрокинул голову. Существо, окруженное платиновым сиянием, взмыло в небесную синь и исчезло.

Победитель перевел взгляд на поверженного противника. Варрон не шевелился. Золотой песок возле шлема сделался красен. А потом Веру почудилось, что полупрозрачная аура отделилась от неподвижного тела и заскользила вверх, вслед за улетающим гением.

Кассий бежал к Варрону, а за ним спешили двое младших медиков с носилками. Кассий Лентул с разбегу упал на колени, взрывая песок. Ланцетом перерезал ремни шлема и замер. Девушка с нашивкой младшего медика на рукаве вколола в вену иглу капельницы, не обращая внимания не немую растерянность Кассия. Вер подошел к ним. Остекленевшие глаза Варрона смотрели на своего убийцу и не видели его. Мелкие песчинки золотыми искрами поблескивали на фоне черных зрачков. Но песчинки больше не мешали Варрону.

– Он угодил в лапы к Орку. – Служитель Эскулапа тронул девушку за плечо, давая понять, что все усилия бесполезны.

Осколок шлема вошел Варрону глубоко в висок.

Желание Сервилии Кар было исполнено.

IX

Элий ждал гладиатора на стоянке в своей пурпурной «триреме». Мог бы и не ждать. Зачем сенатору встречаться с гладиатором-убийцей? Но Элий демонстративно распахнул дверцу, и Вер плюхнулся рядом с ним на заднее сиденье.

– Кажется, я должен пойти в храм? Таков ритуал? – Он не знал, как надо вести себя и потому был развязен.

– Рим потерял честного мужа, и мы пойдем в храм, чтобы Аполлон очистил тебя от убийства. Но не сразу.

Наверняка Элий думает, что Вер сходит с ума от отчаяния. Но Вер не сходит с ума. Он растерян – да. Его разум мечется зверем в клетке. Гладиатор проклинает нелепость происходящего. Но разве это те чувства, которые должен испытывать человек, убивший товарища?

– Я не хотел его убивать, – сказал Вер. – Варрон погиб из-за маленькой девочки, которую я никогда не видел.

Элий положил ему руку на плечо. Что, если изобразить раскаяние, боль? Может, тогда Вер ощутит и раскаяние, и боль? Но как долго придется изображать чувства? Час? Два? Всю жизнь?

– Куда мы едем? – Вер огляделся. К его удивлению, авто свернуло на Тибуртинскую дорогу.

– На Эсквилин ^[58]. В больницу.

– Зачем? Варрон мертв. Его нельзя воскресить. Будь у него один шанс из тысячи, я бы дрался за него в следующем поединке! – Хорошая фраза. Благородная. Так мог бы сказать Элий. Играй свою роль дальше, дружище Вер, и у тебя что-нибудь да получится.

– В этой больнице находится Летиция Кар. Я позвонил туда, и мне сказали, что ее состояние резко улучшилось. Она вышла из комы. Полагаю, нам стоит пообщаться со спасенной.

– Она получила жизнь, о чем еще говорить?!

– Хочу задать ей пару вопросов. Ты же будь за дверью. На всякий случай. Так даже лучше. Твоя черная туника может напугать девочку.

Черная туника. Траурная туника. Траур надевают на обвиняемого в суде. Вер будет носить черную тунику до конца Аполлоновых игр. Гладиатор, убивший противника на арене. С ним это впервые. За сорок игр – впервые. Какие муки ожидают убийцу в твердыне Тартара? Верно, свои сорок кругов. И свист плетей, и пронзительный скрежет железа. Как у Вергилия. Но даже мысль о посмертных муках не пробудила жалости к Варрону.

Вместо жалости явился гнев.

Все было подстроено! Домна Сервилия купила клеймо. Явился гений и стал угрожать. Элий подсказал «формулу независимости». И Вер скрепил кровью нерушимый договор с богами. Гений предал. А друг помог убить. Вер почувствовал, как где-то в глубине живота растекается ледяной холод. Но не знакомый сладостный и страшный холод азарта, а совершенно иной, сродни болотной жиже. Нет, это невозможно, Элий вне подозрений. Уж скорее себя Вер может подозревать, нежели Элия. И все же…

– Ответь-ка мне на один вопрос, дружище. Но только не лги.

– Лгать не стоит даже в сенате. Зачем обманывать тебя? – пожал плечами Элий.

– Кто тебя просил передать мне «формулу независимости»? Припомни.

Фраза хлестнула, как пощечина. Лицо Элия перекосилось.

– О чем ты!? Кто меня мог просить? Я позаимствовал ее из кодекса. Моя душа обращена к тебе, а ты обвинил меня в… – Элий замолчал на полуслове.

– Ты что не видишь, как все связано: твоя формула, заказ этой сучки Сервилии и смерть Варрона! – заорал Вер.

Элий верил и не верил… И вдруг мелькнула догадка:

– Ты прав, меня поймали, как самовлюбленного идиота. Месяц назад, выступая в сенате, я упомянул о «формуле независимости». Удачная речь, аплодисменты, текст полностью напечатали в «Акте диурне». Получается…

– Получается, что Сервилия Кар читает «Акту диурну» от первой страницы до последней. Только и всего, – перебил его Вер.

Да, продумано умно! Неведомо как, но Сервилия знала, что гений вмешается в это дело, и рассчитала все. Логично предположить, что Вер обратится за помощью к Элию, и сенатор, непременно вспомнит о формуле. Желание Элия помочь убило Варрона вместе с нежеланием Вера подчиниться. Но почему смерть? Никогда прежде с Вером не случалось подобного на арене, он всегда контролировал удары, всегда разил в полсилы, сознавая, то легко может убить даже тупым оружием. Но сегодня он будто обезумел. Он хотел победить во что бы то ни стало! Он дрался насмерть, как приговоренный к арене. Вот именно – приговоренный. Ведь формула независимости – формула смертников. И Вер сделался смертником, едва ее произнес. Зачем он сделал?! Если бы можно было повернуть время вспять! Нет, он бы не последовал совету Элия. Он бы вышел один против Варрона и против своего гения. И плевать на угрозы! Он бы все равно победил. Сейчас он был уверен в этом. Тогда бы Варрон не погиб. Но не это главное. Тогда бы ложь не победила – вот что важно!

Но что же кроется за таким естественным на первый взгляд желанием Сервилии Кар, если оплатить его пришлось смертью?

– Варрон погиб из-за меня, – сказал Элий, проводя ладонью по лицу, будто пытался стереть болезненную гримасу. Но у него не получилось.

– При чем здесь ты? Просто эта дрянь Сервилия провела нас обоих, как школяров.

– Значит, я виновен в глупости. И этому нет оправданий.

Вер не стал возражать. Интересно, что сейчас чувствует Элий? Вер пытался это представить, но не мог. Тогда он впился зубами в руку повыше запястья. И, ощутив во рту вкус крови, подумал: «Наверное, что-то похожее на это…»

Элий тряхнул его за плечо:

– Юний, прекрати, не сходи с ума!

Вер разжал зубы и улыбнулся. Губы его были в крови. Разве он, Вер, может сойти с ума? О нет, никогда! Он всегда логичен.

– Элий, а ты исполнил свое главное желание? – спросил Вер.

У Элия дрогнули губы, будто он хотел что-то сказать, но в последний момент не посмел.

– Ведь у тебя было главное желание? – продолжал допытываться Юний Вер, понимая, что доставляет Элию боль, но не мог остановиться. – Не пытайся спорить или врать. Я знаю – было. Ты исполнил его? Или… проиграл?

Элий отвернулся:

– Сейчас не время об этом говорить.

– Как раз наоборот. Скажи – да или нет?

– Нет, то, главное, я не исполнил. Я проиграл… тебе…

Всякий раз, когда Вер выходил против Элия, выигрывал Вер. Всегда выигрывал. И свое главное желание Элий проиграл ему.

Повторно брать клеймо нельзя.

Одно желание – одно клеймо. А что Элий загадал, о чем мечтал – неважно… Теперь уже неважно. Гладиаторы редко исполняют свои желания. Гораздо реже, чем кажется простым гражданам. Едва новичок попадает на арену, тут же торопится осуществить мечту. Ту, ради которой терпел столько лишений, ради которой явился в школу гладиаторов и ждал, ждал. Слишком долго ждал. Ждать еще, пока придет подлинное мастерство, просто нет сил. Едва ощутив под подошвами кальцей песок арены, каждый торопится наверстать упущенное. И проигрывает. Ибо новички должны проигрывать умудренным ветеранам. В одно мгновение заветная мечта обращается в прах. После этого остается лишь сражаться за других и утешать гордыню мелкими капризами. Но то, главное, ради чего ты вышел на арену, уже никогда не сбудется.

Но в этой истории самым абсурдным было то, что Элий не торопился. Он ждал, он долго выбирал момент. Вер появился на арене на год позже Элия. Первый поединок Вер проиграл ветерану Максиму, фавориту того года. А второй выиграл у Элия. А ведь тот имел к тому времени десять побед! Вер помнил, как Элий лежал на песке, а зрители кричали – одни от разочарования, другие от восторга. О боги, какое лицо было тогда у Элия! Вер кинулся его поднимать, решив, что тяжело ранил противника. Но побежденный оттолкнул его руку. Элий позволил служителям вытащить себя за ноги в сполиарий ^[59], изведал все унижения до конца. Тогда Юний Вер решил, что самолюбие патриций и бойца уязвлено тем, что Элий проиграл новичку. И только сейчас Вер понял, что же произошло на самом деле. Он отнял у Элия мечту.

Второго шанса боги не дают никому.

После того поединка они с Элием сделались друзьями. И натянутости в их отношениях Вер никогда не замечал. Элий не ставил ему в вину то поражение. Сейчас Веру хотелось попросить у Элия прощения. За свою победу и еще за что-то. Он даже не знал, за что… За свою силу? За умение? Нет, за другое. Он что-то не сумел совершить. Что-то важное… Но что? О боги, да что это с ним такое? Он сходит с ума? Где его гений? Пусть немедленно подскажет ответ! Но гений не может явиться, формула независимости все еще действует. И некому решить, что делать…

«Трирема» остановилась у входа в главное здание Эсквилинской больницы.

Портик с колоннами из розового мрамора, фронтон с излишне вычурным барельефом, – здание больше напоминало храм. В полукруглом атрии в глубоких нишах застыли мраморные статуи главных медиков Эсквилинской больницы. Мозаика на полу изображала цветущий луг, в зеленой траве пестрели колокольчики и ромашки. Шаги в атрии отдавались эхом, и все невольно понижали голоса, будто боялись разгневать бронзового Эскулапа, что расположился на гранитном постаменте возле бассейна с прозрачной водой.

С обитой кожей скамьи им навстречу поднялась Вилда. Этого еще не хватало! Она шагнула к Веру, и в первое мгновение гладиатору показалось, что в руке у нее нож. Потом он понял, что это всего лишь фотоаппарат.

– Ну, как ты себя чувствуешь, Вер? – Вилда нацелила фотоаппарат в лицо гладиатору. – Приятно быть убийцей? Ах, здесь еще и благородный Элий. Сиятельный, ты теперь можешь поделиться с другом своими переживаниями. Ведь и сам ты убивал, не так ли?

– К чему отвечать, – пожал плечами Элий, – если ты исказишь мои слова. Так сочини ответ.

– Гладиатор живет на арене. А все остальное – сон. Ты не скучаешь по арене, Элий?

– Теперь ты реже пишешь обо мне, Вилда. Это меня радует.

Вер понял, что Элий специально отвечает репортерше, чтобы перевести ее внимание на себя, и избавить Вера от докучливых вопросов. Элий думает, что ему, Веру, сейчас тяжело говорить. А Вилда при виде Элия обо всем позабыла. Она, как старый охотничий пес, вцепилась в добычу, и с наслаждением ее рвет:

– Зачем ты пришел? Чтобы навестить Варрона?

– Да, мы направляемся в морг, – кивнул Элий. – Поинтересуемся, достаточно ли холода в морозильнике, и удобно ли нашему другу лежать на металлическом столе патологоанатома.

– Тебе не жаль Варрона, ты бесчувственен! – возмутилась репортерша.

– Умирать так, как умер Варрон, легко, поверь мне. У меня в этом опыт.

Элий говорил эти слова не для Вилды, а для Вера. А репортерша в восторге, знай, строчит в записную книжку.

– Элий, все говорят, что у тебя на правой ноге протез.

– Да у меня и душа искусственная, разве ты не замечала?

Отвечая на вопросы, Элий постепенно отступал к дверям подъемника и увлекал за собой Вера. Едва двери распахнулись, как друзья заскочили внутрь, а Вилда осталась в атрии. Но Вилда, кажется, удовлетворилась полученными ответами и больше их не преследовала. Друзья вышли на третьем этаже. Длинная открытая галерея проходила вдоль всего корпуса. Слева шли двери в палаты больных. Друзья отыскали нужный номер и вошли в маленькую одиночную палату без окон. Матовые светильники на стенах, в центре палаты узкое ложе, застланное зелеными простынями. Приборы были выключены, а под простыней кто-то лежал.

– Летиция, – позвал Элий, но лежавшая на кровати не откликнулась.

Вер подумал, что для девочки спящая великовата.

– Летиция Кар…

На зеленой простыне расплывалось темное пятно. Элий сдернул простыню. Девушка смотрела в потолок застывшими темно-карими глазами. Точно такие же глаза были у Варрона там, на песке в Колизее. Черная полоса на шее, а подушка красна от крови. Они опоздали.

«Девчонка некрасива. И совсем не похожа на Сервилию», – разочарованно подумал Вер, как будто красота жертвы могла что-то значить.

Гладиатор открыл дверь и позвал на помощь. Проходящая мимо женщина в зеленой тунике бросилась в палату. Судя по нашивке на рукаве, она принадлежала ко второй центурии младших медиков Эсквилинской больницы.

– Летицию Кар убили, – сообщил Вер.

Медичка оттолкнула его и склонилась над девушкой. Но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что ни один служитель Эскулапа не в состоянии здесь помочь.

– Ты ошибся. – Женщина закрыла простыней лицо убитой.

– Разве она не мертва? – удивился гладиатор.

– Убитая не Летиция Кар. Эта девушка поступила к нам час назад в стабильном состоянии. Я должна предупредить вигилов…

Но Элий схватил ее за локоть и остановил:

– Я – сенатор Элий Мессий Деций, это дело государственной важности. Где теперь Летиция Кар?

Сенаторское звание Элия произвело на медичку должное впечатление. Но девушка мало что могла рассказать. Днем Летиция Кар пришла в сознание, при этом она выглядела так, будто никогда и не была больна – соскочила с постели и даже пыталась выйти погулять в перистиль. Ничего подобного в Эсквилинской больнице еще не видывали! Сервилия с утра находилась в палате, как будто ожидала подобного чуда. За Летицией вскоре прибыла медицинская машина, и девочку отправили неизвестно куда. Летицию сопровождал медик в тунике и брюках с узкой пурпурной полосой. Кассий? Веру почудилось, что медичка намекает именно на него. Кассий дежурил в Колизее, а потом повез тело Варрона в морг. Разумеется, после этого он мог заняться отправкой Летиции.

– Похоже, здесь нам больше нечего делать, – вздохнул Вер.

Он уже шагнул к двери, когда Элий остановил его.

– Там что-то лежит около кровати. Подними, – прошептал сенатор одними губами. – У меня что-то с ногой, – сказал громко.

Гладиатор нагнулся, делая вид, что осматривает больную ногу Элия. Возле ножки кровати лежала детская булла ^[60]. Шнурок был порван. Видимо, Летиция так торопилась, убегая, что не обратила внимания на потерю амулета.

– Может, я тебе помогу? – поспешно предложила женщина в зеленом и уже сделала движение нагнуться.

– Не надо, – отстранил ее Вер. – Это скорее дело сапожника. Сломалась подошва.

– Я всегда говорил, что третья центурия шьет отвратительную обувь. Хотя они получают деньги из казны за обслуживание инвалидов, – нахмурил брови Элий.

Когда они вышли на галерею, Вер отдал Элию найденную буллу.

– Зачем было убивать девочку? – прошептал Элий, прижимая золотой амулет к груди, проверял, хранит ли тот связь с хозяйкой или нет.

– Ты ожидаешь новых событий? – спросил Юний Вер.

– Пока падают только листья. Но скоро начнут валиться деревья, – ответил сенатор известной поговоркой.

– Надо помочь девочке, – произнес Вер с неожиданной горячностью. – Я исполнил для нее желание на арене. Этого мало. Там я играл в смертельную игру, но теперь все иначе. Я должен спасти ее, а не играть. Разве ты не чувствуешь, как она хочет жить? Ты сам говорил, что любой ребенок имеет право на жизнь…

Вер замолчал. Понял: он хочет спасти Летицию, потому что этого хочет Элий. Неужели он не способен желать и действовать сам? Именно он, Вер!

– Но ее смерть для кого-то значит очень много, – напомнил сенатор.