Таким образом, можно сделать вывод о том, что процесс эволюционного развития различных социальных групп следует анализировать с учетом социального времени, влияющего на сущность и содержание общественных отношений, складывающихся в рамках определенных социальных общностей, а также между ними.

Применительно к характеристике процесса правового регулирования данный вывод является основанием для заключения о том, что социальное время оказывает непосредственное влияние на содержание процесса правового регулирования, рассматриваемого в контексте соотношения его предмета и метода.

Традиционно предмет правового регулирования (общественные отношения, нуждающиеся в юридической регламентации) рассматривается как явление первичное по отношению к методу и, таким образом, данное соотношение представляет собой логическую связь причины (предмета – общественных отношений, нуждающихся в правовом регулировании) и следствия (метода – приемов, средств, процедур, при помощи которых правовое регулирование осуществляется на практике).

Вместе с тем в юриспруденции получила распространение концепция взаимного влияния предмета и метода правового регулирования. В соответствии с этой концепцией метод, возникая как следствие предмета, в свою очередь может оказывать стимулирующее либо ограничивающее действие на предмет и таким образом влиять на процесс развития соответствующих отношений.²² Причем в ряде случаев обосновывается точка зрения, в соответствии с которой метод правового регулирования может предшествовать предмету. В качестве примера ситуации подобного рода называются процессы приватизации и акционирования государственной собственности в России, имевшие место в конце ХХ века, связанные с законодательным закреплением методов правового регулирования, являющихся первичными по отношению к сложившимся на тот момент социально-исторического развития общественным отношениям. По мнению авторов, во многом негативные последствия названных процессов были предопределены не столько несовершенством механизмов, при помощи которых эти процессы инициировались и управлялись, сколько «неразвитостью» (с точки зрения соответствия социальному времени) общественного правосознания.

Вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что процесс правового регулирования ограничен в своем действии определенными сферами: пространственной, социальной, хронологической.

Хронологическая сфера правового регулирования представляет собой определенный временной срез (этап) социального времени, характеризующий уровень социальной (в том числе правовой) культуры обособленного (пространственной сферой юрисдикции государства) социума. В свою очередь, если социум живет в свойственном только для него социальном времени (хроносфере), то интеграция социумов приводит к «пересечению хроносфер».

Применительно к практике общественно-политического развития это означает, что зачастую методы социального (в том числе правового) регулирования в том случае, если они заимствованы у социума, жизнедеятельность которого осуществляется в рамках отличной от данной хроносферы, могут не принести желаемого позитивного эффекта; более того, в ряде случаев их внедрение в систему социального регулирования приводит к усилению деструктивных тенденций и не ускоряет, а напротив, замедляет социальное развитие и при определенных обстоятельствах может привести к качественному изменению социального времени (социальный прогресс может смениться регрессом).²³

«Пересечение хроносфер», то есть процесс интеграции своего времени и инспирированного другой стороной, по нашему мнению, может проходить в таких формах, как:

– инкорпорация;

– имплементация;

– рецепция.

В общетеоретическом смысле инкорпорация означает включение в структуру правового механизма государства такой юридической конструкции,²⁴ которая характерна для другого общественно-политического строя (хроносферы) и которая ранее не использовалась в рамках правовой системы (хроносферы) заимствующего государства.

Примером инкорпорированной дихронности может служить государство Куба, которое до 1959 года имело преимущественно испанское право, но после победы революции был провозглашен курс на социалистические реформы в стране. Революционные власти не стремились к немедленному и полному упразднению прежней правовой системы. Действующее после революции право представляло собой сложное переплетение старых и новых нормативных актов, основывающееся на сочетании новых социалистических правовых принципов, идей и институтов, заимствованных прежде всего у СССР как у «флагмана коммунистического строительства», с твердой приверженностью к национальным правовым традициям, которые были основаны на богатейшей правовой культуре бывшей метрополии – Испании, и на весьма интересном правовом опыте предреволюционного периода.

Процесс, протекающий в форме инкорпорации, имеет ряд недостатков. Во-первых, инспирированная юридическая конструкция существует обособленно и в какой-то степени автономно внутри правовой системы дихронного государства, что ведет к ее изолированности от механизма правового регулирования. Первый недостаток обнаруживает второй: такая изолированность существенным образом отражается на всей системе права, которая предполагает прежде всего совокупность юридических норм и их однородность, как в смысле происхождения и применения, так и в связи с их юридической природой, понимаемой здесь как принадлежность к определенной хроносфере. Все изложенное означает нецелесообразность переноса правовой конструкции, созданной в условиях одного общественно-политического строя (хроносферы), в другой, принципиально и по многим позициям отличающийся от первого. Действительно, если попытаться инкорпорировать институт частной собственности на землю, подразумевающий такие правомочия собственника, как владение, пользование и распоряжение, в социалистическое право, то это пошатнет принцип монопольного права государства на все недвижимые объекты и в конечном итоге приведет к краху всей социалистической системы, потому что частная собственность задела бы собственно экономическую и политическую основу всего государства. Поэтому за все 70 лет существования социализма и попыток создания коммунизма в СССР такая норма не была введена, хотя мировая практика знает этот институт со времен расцвета правовой мысли древнеримского государства.

Второй формой «пересечения хроносфер» является имплементация, концептуальный смысл которой заключается во взаимном искусственном «наполнении» и дальнейшем «растворении» какой-либо юридической конструкции в хроносферах двух и более государств. Это означает полную ассимиляцию перенесенной конструкции в позитивном праве государств. Принимая на себя обязанности по включению в свою хроносферу новой правовой конструкции (будь то правовая норма, метод правового регулирования или институт права), государства должны обеспечить ее функционирование и реализацию, дабы такая конструкция не была «мертворожденной», чего не всегда удается избежать. В этом основной недостаток имплеменцированной дихронности. В государстве должны существовать механизмы реализации юридической конструкции, в противном случае она будет лишь декларативной, не повлечет никаких правовых последствий и не достигнет той цели, для которой была имплементирована. Государства-участники заранее должны учитывать социально-правовые и экономические реалии объективной действительности в смысле возможного усвоения и реализации правовой конструкции в рамках своей хроносферы; здесь вновь проявляется социальное время, характеризующее уровень социального развития общества. К примеру, Россия в Конституции 1993 года провозгласила себя правовым государством, вторя западным странам. Но каждый хоть сколько-нибудь задумывающийся над судьбою России человек осознает всю декларативность данного положения, потому что в нашем государстве нет еще той почвы, на которой можно взрастить древо правового государства, уже «цветущее» у наших западных соседей. В России не завершено правовое построение так называемой «системы сдержек и противовесов» между ветвями власти, до сих пор верховенство закона прописано лишь в самом законе и на практике воспринимается как лишенная реального значения декларация, основным законом государства продолжает оставаться «возведенная в закон» воля государства, а точнее, воля действующего главы государства – фактического российского государя. Получается, что имплементированная из иной политико-правовой системы формальная конструкция сама по себе не дает заметного положительного результата, играя роль абстрактного целеполагания в необозримой перспективе «движения в направлении бесконечности».

Иное дело – рецепция, то есть восприятие и усвоение обществом и государством какого-либо правового института, происходящего и функционирующего в рамках другой хроносферы. Данный вид правовой дихронности предполагает усвоение лишь собственно института, «оболочки», не затрагивая его содержания. Общеизвестно, что, начиная с ХII века, происходит и захватывает большинство государств Западной Европы один из важнейших исторических процессов всей эпохи феодализма – рецепция римского права. Она была необходима ввиду того, что действующая на тот момент правовая надстройка уже не удовлетворяла интересы отдельных феодальных государств. Римское право (преимущественно частное) как право рабовладельческого государства не могло в своем неприкосновенном виде стать законом общества, в недрах которого уже начали развиваться буржуазные отношения, поэтому-то оно в процессе рецепции подверглось многочисленным приспособлениям, далеко идущим толкованиям и переработке: из текстов извлекались общие принципы, многочисленные теории сделки, понятия и защиты владения и т. п., но самих этих теорий в Риме, конечно, не было. То есть из права Римского государства заимствовались лишь институты, но без их исходного содержания, потому что оно не могло быть приемлемым даже для государств Средневековья, не говоря уже о периодах Нового и Новейшего времени.

По мнению авторов, последний тип дихронности является наиболее предпочтительным, поскольку для него в меньшей мере свойственны те недостатки, которые были обозначены выше при рассуждении о других формах интеграции временных сфер.

Подведя черту под всем вышеизложенным, можно заключить следующее. Дихронный подход по своему смыслу не является ни одиозным, ни атрибутивным, т. е. обязательным. Это лишь еще одно суждение о таких понятиях, как общество и государство, право и время. Мы попытались провести касательную между этими категориями, находящимися под перманентным влиянием друг друга, совокупность которых охватывается понятием хроносфера.

При ближайшем рассмотрении хроносфера и есть то прокрустово ложе, в коем покоится связь между пространством и временем как социально значимыми категориями.

Функциональный подход к вышеочерченной проблеме обнаруживает принципиально новый взгляд на такие общетеоретические вопросы, как политический режим (а именно, его детерминированность определенной хроносферой), срок действия закона (в смысле возможного увеличения или, напротив, усечения данного срока в зависимости от той социально-политической действительности, в которой применяется закон), механизм правового регулирования (его подчиненное положение относительно хроносферы общества) и др. Таким образом, можно сделать вывод о целесообразности использования понятий «хроносфера», «дихронность» и «монохронность» для уяснения. Дихронность рождает пересечение хроносфер, происходящее в трех формах, причем оптимальной для социума представляется рецепция, характеризующаяся ассимиляцией юридической формы того или иного института права без заимствования его содержания, а следовательно, есть возможность изменить его и вложить в традиционную форму новый смысл, что сделает его приемлемым для того общественно-политического строя, куда этот институт внедряется.