Он снова, наконец, сел напротив меня, отведал вина, сильными белыми пальцами раскрошил пару бисквитов. Беседа не прерывалась. Талейран рассказал, что министр полиции Фуше покрыл всю Францию шпионской сетью. За спиной у этого изувера, голосовавшего в Конвенте за казнь короля, группируются все революционеры, пролившие реки невинной крови, – все те, которые до смерти боятся возвращения Бурбонов, потому что это будет означать неминуемые суд и жестокую расплату за былые преступления. Якобинцы дрожат за свою жизнь и богатства. Сейчас, когда Франция на распутье, эти убийцы особенно волнуются и пытаются влиять на Бонапарта. К счастью, первый консул своими глазами видел кошмары 10 августа, сочувствовал тогда Людовику XVI и его семье и нынче испытывает к якобинцам только презрение.

–– На наше счастье, он чувствует пиетет перед аристократами. Конде, Орлеаны, Мортемары – это очень громко для него звучит! Поверите ли, Сюзанна… В день нашей первой встречи, почти три года назад, он первым делом спросил меня, мой ли это дядя архиепископ состоит при Людовике XVIII. Я обратил тогда внимание: он сказал «при Людовике XVIII», а не при «графе Лилльском»⁵. – Глаза министра смеялись. – Так что он не безнадежен, этот наш корсиканец.

–– И вы хотите окружить его кольцом из аристократов? О, теперь мне прекрасно ясно, для чего нужен бал и я на нем.

Честно говоря, я не знала, что ответить на его приглашение. Для отказа Талейрану вроде бы не было никакой уважительной причины. Во-первых, я многим была ему обязана. Во-вторых, я и по-человечески не хотела разрушать его планы, хотя они и казались мне несколько иллюзорными. Или своекорыстными? Ведь нетрудно было видеть, что в воображаемой им «монархии» не только Франции будет хорошо, но и он, министр иностранных дел, останется влиятельной фигурой. Чувствовалось, что он имеет влияние на Бонапарта и намерен воспользоваться этим в полной мере. Но при всем моем желании подыграть Морису, как я могла бы объяснить свое появление на подобном балу? Мой муж находился в Париже как враг этой власти, пока еще непримиримый враг. А я – буду в это время танцевать в Нейи? Говорить любезности первому консулу?

Я открыла рот, чтобы сослаться на полное отсутствие у меня какого-либо гардероба, денег и драгоценностей. Это обстоятельство было чисто женской природы и, сославшись на него как на предлог, я могла бы сделать свой отказ извинительным. Но Талейран, откинувшись на спинку стула, сказал, прежде чем я успела что-либо произнести:

–– Мой друг, не стоит так паниковать. Щекотливость ситуации мне ясна без ваших слов. Но не смягчается ли она тем, что вы будете в Нейи не одна?

–– Не одна? – Я попыталась было пошутить: – Разумеется, меньше полутысячи народу вы обычно не приглашаете, мне это известно.

–– О, намекаете на прошлый большой бал в особняке Галифе? – Он улыбнулся. – Вы сами видели, мне тогда пришлось нелегко. Чего стоило сделать прием изысканным! Эти супруги директоров с их чрезмерной, мягко говоря, простотой, особенно – мадам Мерлен, бывшая белошвейка… Она бегала за мной по всем комнатам, допытываясь, сколько я потратил на банкет. Это только кажется, что справиться с их манерами было легко.

Он испустил притворный вздох.

–– Слава Богу, те времена далеко позади. Нынче мои празднества посещают герцог де Люинь, герцогиня де Флери, принцесса де Водемон… В Париж перебрался герцог де Лианкур, граф де Шуазель, герцогиня де Лаваль. Монморанси, Мортемары – все мои былые приятели в Париже. Маркиз де Куаньи недавно порадовал своим приездом, а он, если вы помните, был другом покойного короля.

–– Монморанси? Мортемары? – повторила я пораженно. – Они вернулись?

Талейран устало прикрыл глаза веками. Час был поздний, и это начинало сказываться даже на нем, полуночнике.

–– Уверяю вас, мадам. Даже господин де Шатобриан⁶ – и тот будет моим гостем.

–– Шатобриан?! – вскричала я, не скрывая изумления. – Морис, вот насчет этого человека вы наверняка приувеличиваете. Я видела его и его брата на роялистских советах в Бретани!

Он остался невозмутим, лишь слегка приподнял брови.

–– Что же тут невероятного, душа моя? Разве вы… и даже ваш муж – не в Париже? Почему бы Шатобриану не быть здесь? Разве он хуже вас понимает, куда дует ветер, и кто сейчас заказывает музыку во Франции? Она, эта музыка, теперь вполне приемлема, никого не позорит и никому не режет слух.

Честно говоря, от услышанного у меня голова шла кругом. Приходилось признать, что там, в Бретани, я очень плохо понимала, куда движется Франция, и не успевала как следует прочувствовать изменения. А они были более чем значительны, если их уловили даже эмигранты, много лет скитавшиеся на чужбине. В изгнании им было несладко, но, даже придавленные бедностью, они не вернулись бы, если бы не чувствовали, что приход Бонапарта знаменует начало новой эпохи, в создании которой стоит поучаствовать.

Талейран, чувствуя, что меня обуревают сомнения, – возможно, даже более глубокие, чем я сама ожидала, – вкрадчиво добавил:

–– Если бы вы, мадам, сумели ненавязчиво донести то, что я здесь сказал, до сведения вашего мужа, это было бы благом для всех нас. Он и его друзья сейчас упорствуют. Но стоит ли игра свеч? Не нужно доводить упорство до глупости. Героя, как бы велик он ни был, украшает не только храбрость, но и здравый смысл.

В свете того, что мне нынче довелось узнать, я склонна была думать, что Талейран прав. Если во Францию вернулись столь знаменитые фамилии, для семейства дю Шатлэ так же не будет позором остаться здесь и примириться с существующей властью. Если уж на то пошло, вовсе не обязательно даже служить Бонапарту. Можно жить обычной жизнью частных лиц, растить детей и… надеяться на то, что план Талейрана о постепенном восстановлении Бурбонов на троне понемногу, исподволь, осуществится. Почему бы нет? Я видела в своей жизни столько всего удивительного и неожиданного, что такой поворот событий совсем не казался фантастическим.

–– Я вижу, вы загорелись моими идеями, – не без удовольствия произнес Талейран поднимаясь. – Браво, мадам. Я вознагражден за свои ночные усилия.

–– О, не стоит спешить с выводами, – попыталась возразить я. – Я всего лишь женщина, Морис, и не мне принимать решения. Я сейчас могу обещать только то, что появлюсь на вашем приеме в Нейи. Однако…

–– Однако? – Он улыбнулся. – Нет-нет, не договаривайте. Я снова закончу за вас. Клянусь, Сюзанна: вы хотели заговорить о платье.

Меня в который раз поразила его проницательность.

–– Вы догадливы, господин министр. Подобный дар в мужчине вызывает восхищение!

–– Ну, моя слава дамского угодника бежит впереди меня. Она преувеличена, разумеется… э-э, но я вполне понимаю, что вы уехали из Бретани без всякого гардероба.

Изящным жестом он достал из кармана сюртука и вручил мне визитную карточку какого-то магазина.

–– Завтра же, сразу после того, как увидитесь с мужем, обратитесь по этому адресу. И ни о чем не беспокойтесь. Там исполнят любой ваш каприз.

Чуть наклонившись ко мне, так, что я почувствовала запах гвоздики, исходящий от его светлых волос, Талейран уже тише добавил:

–– У меня большие амбиции относительно вас, друг мой. Что эти Мортемары и Монморанси? Королевой бала должны быть именно вы, я умоляю вас позаботиться об этом.

Мне не удалось сдержать улыбки:

–– Почему же именно я?

–– Почему? Sancta simplicitas⁷! Вы – последняя статс-дама Марии Антуанетты. Близкая ее подруга. Воплощение памяти о государыне… Вы – самый драгоценный камень в скромной пока оправе моего плана, и именно благодаря вам он может засиять так, как я это представляю.

Он поцеловал мне руку. Мы расстались, договорившись ежедневно информировать друг друга записками о том, как продвигаются наши общие дела. Я чувствовала, что Талейран вовлекает меня в свои сети раньше, чем я переговорила с мужем, и это выглядело как-то неправильно, но, с другой стороны, действия министра казались мне разумными. Кроме того, час был такой поздний, и мне так хотелось спать, что я решила любые раздумья отложить до утра.

Отправляясь к себе, я бросила мимолетный взгляд на визитную карточку, оставленную мне Талейраном. Изящные золотые буквы на ней гласили: «Роза Бертен, улица Сент-Оноре, магазин дамского платья «Гран-Могол».

Это было имя знаменитой модистки Марии Антуанетты, у которой и я в юности много раз заказывала наряды. Не веря своим глазам, я некоторое время смотрела на карточку. Роза Бертен! Это имя звучало как привет из далекого и сладостного прошлого. Итак, она жива? И она – тоже в Париже? Сколько было слухов о том, что бедную женщину казнили на гильотине!

В том, что Талейран совсем не случайно оставил мне адрес легендарной портнихи, обшивавшей версальских дам, я не сомневалась… Этот соблазн встретиться с приятным прошлым был так велик, что противиться ему я не смогла бы при всем желании, и Морис наверняка предвидел это. Это была часть его плана, и я пока что следовала ему, завороженная намеками и обещаниями лучшей жизни, которые министр весьма щедро рассыпал.

Да и кто смог бы противиться? Впервые за много лет революции передо мной приоткрывался занавес светских удовольствий, веселья и беззаботности. Мне не исполнилось еще и тридцати лет, я была красива и полна сил – словом, я хотела бросить на эту веселую жизнь хоть один мимолетный взгляд. Возможно, это желание делало меня легкомысленной, но я готова была позволить себе эту маленькую женскую слабость. Всего разочек, чуть-чуть… такая малость легкомыслия с моей стороны никому, даже Александру, не причинит никакого вреда. По крайней мере, так мне казалось в ту ночь.

3

Постоялый двор «Нант» располагался в закоулках Пале Рояля, в довольно злачной части этого торгового уголка столицы. Вход в гостиницу был зажат между двумя мясными лавками, на такой узкой улочке, что сюда не заезжали никакие повозки – разве что тележки зеленщиков. Оставив экипаж неподалеку, мы с Брике пешком добрались до двери, минуя бесконечные ряды арльских колбас и овернских паштетов, обдававших нас головокружительными запахами. Брике почтительно пропустил меня вперед, провел до лестницы, по пути рассказывая о том, что ему удалось выведать во время визита в «Нант» на рассвете.

–– Это здесь, ваше сиятельство. Второй этаж, пятая комната слева. Утром я видел там Гариба, он чистил сюртук герцога… так что мне даже расспрашивать не пришлось, где ваш супруг живет, все и без расспросов выяснилось.

Разумеется, Гариба невозможно было с кем-то спутать. Я сказала Брике, чтобы тот ожидал меня внизу, и с сильно бьющимся сердцем почти взлетела по лестнице. Интуиция подсказывала мне, что я застану мужа на месте. Разве была у роялистов возможность свободно разгуливать по Парижу сейчас, когда переговоры с первым консулом не закончены? Окруженные сонмом полицейских соглядатаев, они наверняка коротают дни за преферансом и страшно скучают, потому что никуда не выходят. Так что я наверняка найду Александра дома… Предвкушая встречу, я была сама не своя от волнения. Мы не виделись почти три недели. Три недели, в течение которых каждый день мог закончиться для него расстрелом!..

–– Госпожа?!

Индус в белом тюрбане вынырнул из противоположного конца гостиничного коридора так неожиданно, что я почти столкнулась с ним и чуть не выбила у него из рук поднос, уставленный бутылками с вином. «Как видно, – мелькнуло у меня в голове, – предполагаемый преферанс щедро сбрызгивается бургундским!» Вслух я сказала:

–– Да, это я, Гариб. Не стоит удивляться до такой степени! Я приехала повидаться с супругом.

В полумраке коридора лицо Гариба казалось темным, как эбеновое дерево. Он совладал с первоначальным удивлением и, поклонившись, пробормотал, что хозяин совсем не ждал меня в Париже.

–– Разумеется, я не предупреждала заранее о своем визите. Но между мужем и женой во Франции это и не является обязательным условием… Ну-ка, проведи меня к герцогу.

–– Герцог спит, госпожа, – выговорил индус, меняясь в лице.

–– Спит? – Честно говоря, я никак не ожидала такого сообщения. – В полдень?

–– У хозяина сильно болела голова, как иногда бывает. Он выпил вина и уснул.

Что-то в тоне индуса заставило меня насторожиться. Я бросила взгляд на бутылки на подносе:

–– Куда ты несешь все это?

–– Друзья хозяина, благородные господа, приказали доставить.

–– Ну, так доставь. А потом мигом проведи меня к мужу.

Мой тон был так повелителен, что индус и не помыслил больше препираться. Поклонившись еще раз, он метнулся к одной из дверей и скрылся за ней. Бутылки позванивали в такт его движениям. Как ни быстры были его маневры, я успела бросить взгляд за дверь, распахнувшуюся перед ним на пару секунд, и мне показалось, что в клубах сигаретного дыма я различила массивную фигуру Кадудаля у окна. Ид де Невиль тоже был там. А еще – граф де Бурмон, мой прошлогодний воздыхатель, развалившийся на неубранной постели в довольно-таки небрежной позе. Вся эта картина, по правде говоря, вызывала уныние. Мне показалось, я заглянула к узникам в камеру, и от увиденного сердце у меня сжалось.

Гариб, одергивая сюртук, вернулся, сделал почтительный жест рукой:

–– Пойдемте, госпожа. Комната хозяина с другой стороны.

Минуту спустя я уже стояла посреди гостиничного номера – небольшого, но хорошо убранного, видимо, сказывались заботы индийского камердинера. Обстановка здесь состояла из платяного шкафа, стола и импровизированного умывального столика, устроенного в углу посредством какой-то хромоногой подставки и медного таза. Стол был чист, тарелки аккуратно сложены, чернильный прибор в безукоризненном порядке. Альков был задернут клетчатой домотканой занавеской. Отдернув ее, я увидела спящего Александра… и спустя миг почти отшатнулась: такой терпкий стоял здесь винный дух.

Растерянная, я обернулась к индусу:

–– Боже правый… да ведь герцог был пьян?

Стоило добавить «мертвецки пьян», но я не могла выговорить таких слов перед прислугой. Индус, пряча глаза, в который уже раз поклонился, словно хотел за этой почтительностью скрыть смущение:

–– С вашего позволения, госпожа, я буду внизу. Хозяин скоро проснется, вы сможете поговорить.

Не разглашая подробностей, он прикрыл за собой дверь. Недоумевая, я вернулась к мужу. Как ни мал был мой опыт общения с пьяными мужчинами, я легко могла понять, что такой беспробудный сон в сочетании с въевшимися в одежду винными запахами указывают на то, что мой супруг порядком прикладывался к бутылке – причем, наверное, в течение не одного дня. Может, пил все то время, что был в Париже, – иначе говоря, спивался… Сердце у меня пропустило один удар. Подобрав юбки, я села рядом с мужем, взяла его руку, сжала в своих ладонях.

«Мой милый… Господи, как же тяжело тебе, наверное, было!»

Мне не особо нужны были теперь подробности встреч роялистов с Бонапартом. И без объяснений было ясно, что роялисты не добились своего, что первый консул поставил их перед выбором, которого они наверняка не хотели делать: служба Республике или эмиграция. То-то так невесело выглядела комната Кадудаля… Когда прошла первая волна сострадания, я подумала: может быть, сведения, принесенные мне Талейраном, переубедят Александра? Или хотя бы смягчат для него тяжесть выбора? Ведь уехать навсегда в Англию – это слишком тяжелое решение для француза, можно сказать, невыносимое. Понятно, когда такое решение принималось во время террора, но сейчас… когда столько благоприятных возможностей открывается для нас во Франции – зачем примерять на себя судьбу изгнанника?

Александр был бледен, в темных волосах у висков серебрилась седина. Я смочила платок, отжала его, осторожно протерла мужу лицо, наклонившись, поцеловала. Он не проснулся, но какое-то подобие улыбки мелькнуло у него на губах. Вздохнув, я решила не тревожить его, не приводить в чувство насильно. В конце концов, я тоже почти не спала прошлой ночью. Сбросив с постели пару лишних подушек, я скинула туфли, распустила ленты шляпки и устроилась у Александра на плече. Некоторое время я просто лежала, уставившись глазами в потолок и горестно размышляя, а потом сама не заметила, как задремала.

-– Святая пятница! Я еще сплю? Или брежу?!

Этот возглас привел меня в чувство. Раскрыв глаза, я увидела над собой лицо Александра. Сам голос был громче, чем я ожидала услышать, а на лице при всем желании нельзя было прочитать никакой дружелюбной эмоции, разве что крайнее удивление. И, сказать прямо, неприятное удивление. Он был не рад, что видит меня!

–– Что здесь происходит?

Я не спеша спустила ноги на пол, чувствуя, как затекло тело от неудобной позы и как сильно корсет сдавил грудь.

–– По правде говоря, – сказала я ошеломленно, – я ожидала другого приема. Особенно после того, в каком виде вас застала…

–– Черт возьми, Сюзанна, вы…

Казалось, чуть ли не ругательство готово сорваться у него с языка. Однако, столкнувшись с моим взглядом, он осекся, подавил порыв грубости. Так и не продолжив фразы, Александр отошел в угол, к умывальному столику. Я не глядела в его сторону, слышала только, как он рывком опрокинул воду из кувшина себе на голову, ополоснул лицо и волосы, потом тщательно растерся полотенцем. Видимо, он хотел одновременно и прийти в себя, и преодолеть гнев. Однако откуда этот гнев взялся? Понятно, что я приехала к нему без предупреждения и увидела неприглядную картину. Но, с другой стороны, пьянство – не такой уж ужасный грех. Я же не с девушками легкого поведения его застигла!

Перекинув полотенце через шею, он подошел ко мне, протянул руку.

–– Присаживайтесь. По всей видимости, госпожа герцогиня, нам надо поговорить.

Мы уселись за стол друг против друга. Я попросила воды, и он мне подал ее в стакане. Пока я маленькими глотками пила, Александр не спускал с меня довольно-таки неодобрительного взгляда. Мне уже становилось ясно, что своим приездом я, по-видимому, перешла некую черту, вторглась на территорию, где меня вовсе не ждали. И это ощущение было так противоположно моим собственным ожиданиям, что я в тот момент даже не знала, что сказать.

–– Сюзанна, что происходит? – спросил он холодно.

Это было, по-видимому, начало разговора. Я пожала плечами.

–– Я приехала в Париж, Александр. Это преступление?

–– Черт возьми, я прекрасно вижу, что вы приехали в Париж. Однако зачем? Задавали вы себе этот вопрос?

–– Я хотела помочь вам. – Сказав это, я сейчас сама ощутила, насколько маловесома в его глазах эта причина. – Боялась за вас.

–– А в этой боязни было место благоразумию? Или только женская взбалмошность?

Поднявшись, он снова чертыхнулся и напомнил мне, что, когда конвой синих увозил его из Белых Лип, мы договорились о двух вещах: я буду ждать его в поместье… до тех пор, пока он не вернется. И если, паче чаяния, он-таки не вернется, то есть будет заключен в тюрьму или казнен, я вместе с детьми должна буду уехать в Англию, где все готово для нашей мирной жизни.

–– Как в этот план вписывается ваш приезд в Париж? – негромко, но жестко спросил он. – Вы оставили в Белых Липах нашего сына, которому и месяца не исполнилось. Потому я и спрашиваю: что происходит, Сюзанна? Кажется, вы живете своим умом, не прислушиваясь ко мне?