Постепенно все мальчишки, которые крутились у “Нового махараджи”, стали толкать “дурь”. Зубик пытался остаться в стороне, но продержался лишь пару месяцев, а потом тоже начал сбывать наркоту на стройке, где работал. Чупа-Чупс барыжил в спортзале. Даже Бриато втянулся работать на Копакабану, для Николаса он вообще сделал бы все что угодно. Рынок был не таким огромным, как в восьмидесятые-девяностые: сначала Секондильяно подмял под себя все, потом сбыт оттянулся из Неаполя в Мелито. Теперь все перемещалось в исторический центр. Альваро собирал их каждую неделю и платил: получал больше тот, кто больше продавал. Они всегда могли подзаработать вне точки сбыта, быстро освоили нехитрые приемы: припрятать козявку гашиша, надуть приятеля, у которого водились деньги, или совсем откровенного простака. Но только не в Форчелле. Там цена за определенный вес была фиксированной. Николас нечасто приходил на точку, он сбывал “дурь” на дискотеках, ученикам отца, но деньги поплыли к нему, когда он начал продавать травку в своем художественном лицее. Продавал всем. В аудиториях, пока нет преподавателей, в спортзале, на лестнице, в коридорах и туалетах. Везде. Цены росли по мере того, как увеличивалось число лицейских вечеринок. Вот только приходилось вступать в политические дебаты. Однажды он даже подрался из‑за своих слов.

– Я считаю, что Муссолини был сильным человеком. Все, кто добивается уважения, сильные люди. И Че Гевара мне нравится, – сказал он.

– Ты Че Гевару не трогай. – Вперед вышел длинноволосый парень в расстегнутой рубашке.

Они сцепились, но Николасу было плевать на этого мажора с улицы Милле, и вообще он был из другой школы. Что он знал об уважении и силе? Если ты с улицы Милле, уважение достается тебе по рождению. Если ты живешь на юге Неаполя, ты должен завоевать уважение. Тот парень говорил что‑то о нравственных категориях, но для Николаса, который видел лишь несколько фотографий Муссолини да пару телепередач, такого понятия не существовало. Он врезал головой этому типу в нос, что означало: вот что я тебе скажу, недоумок, никакой истории не существует. Праведники и грешники, хорошие и плохие. Все одинаковы. На страничке в Фейсбуке у Николаса они были в одном ряду: дуче выступает с балкона, король галлов преклоняет колени перед Цезарем, Мохаммед Али рычит на поверженного соперника. Сильные и слабые. Вот настоящее различие. Николас знал, на чьей он стороне.

На этой своей личной точке сбыта Николас познакомился с Дохлой Рыбой. Они крутили косяки, когда один парень произнес волшебное слово:

– А я тебя видел у “Нового махараджи”!

– Ну и что? – ответил Николас.

– Ну, у меня там тоже дела. – А потом добавил: – Послушай, послушай эту музыку. Так Николас, который до этого момента слушал только итальянскую попсу, приобщился к жесткому американскому хип-хопу: в непонятную блевотину слов время от времени вклинивается “fuck”, расставляя все по местам.

Николасу понравился этот тип – наглец, конечно, но с понятиями. Так что иногда они звали его поработать во дворе известного дома в Форчелле, хоть тот и жил в другом районе.

Раньше или позже их все равно накрыли бы. Облава случилась под Рождество. Работал Агостино. Николас как раз подъезжал, чтобы сменить его. Их не успели предупредить. Дежурный наряд полиции остановил машину якобы для проверки, а потом неожиданно обрушился на них, они даже не успели избавиться от “дури”.

Позвонили отцу Николаса, тот пришел в полицейское управление. Стоял и отрешенно смотрел на сына, но постепенно взгляд его тяжелел и наполнялся злостью. Николас же потупил глаза и долго не решался взглянуть на отца. Когда же наконец он поднял голову, в этом взгляде не было смирения, и отец отвесил ему две оплеухи – сильно, наотмашь, ударом теннисиста. Николас не проронил ни звука, только на глазах выступили слезы – от боли, не от раскаяния.

Вскоре прибежала разъяренная мать. Заняла собой весь дверной проем – уперлась руками в дверной косяк, будто подпирала здание. Муж отошел в сторону, уступая ей сцену. Она подошла к Николасу, медленно, как подкрадывается зверь. Приблизившись вплотную, как будто хотела обнять, зашипела ему в ухо: “Стыд, позор!” И еще: “С кем ты связался, с кем?” Муж слушал и не слышал ее. Николас рванулся в сторону, тогда отец снова набросился на него, прижав к стене:

– Полюбуйтесь! Пушер малолетний. Да как ты мог?!

– Пушер хренов, – прошипела мать, оттащив отца. – Позорище.

– А откуда, по‑твоему, – вырвалось у Николаса, – все эти вещи из “Фут Локера” у меня в шкафу? Я что, по выходным на заправке подрабатывал?

– Дерьмо. В тюрьму сейчас отправишься, – сказала мать.

– В какую еще тюрьму?

И тут она дала ему пощечину, хлесткую и звонкую, хоть и не такую сильную, как отец.

– Замолчи. Больше никуда тебя не отпущу, только под контролем. – Это сыну, а потом мужу: – Никакого пушера нет, понятно? Нет и не должно быть. Сейчас все уладим и вернемся домой.

– Проклятье, этого еще не хватало, – пробормотал отец. – Адвоката теперь нанимать!

Николас вернулся домой под конвоем родителей. Отец шел чуть впереди, задрав подбородок в праведном гневе, думая о тех, кто встретит их дома: Летиция и Кристиан, младший сын. Пусть полюбуются на негодяя, пусть вглядятся ему в лицо. Мать же шла рядом с Николасом, потупившись.

Едва завидев брата, Кристиан выключил телевизор и вскочил с дивана, преодолев расстояние до дверей в три шага. У них был свой ритуал рукопожатия, как в фильмах, – ладонь, рука, плечо – верные друзья, братья. Но отец остановил его испепеляющим взглядом. Николас едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Для младшего брата он был кумиром, он представил себе, что вечером в спальне им будет о чем поговорить. Проболтают допоздна, а потом Николас взъерошит братишке волосы, как всегда, перед тем как пожелать ему спокойной ночи. Летиции тоже хотелось обнять Николаса и спросить: “Ну как? Из-за кого это?”

Она знала, что Николас сбывает “дурь”. Конечно, кулон, который он подарил ей на день рождения, стоил недешево, но она не представляла, что ситуация такая сложная, хотя на самом деле ничего особенного не случилось.

На следующий день после обеда они сидели вместе, и Летиция размазывала по щекам и губам Николаса крем “Нивея”. “Чтоб скорее прошло”, – так она говорила. Эти нежности сближали их еще больше. Он готов был съесть ее, так и говорил: “Я как вампир из «Сумерек»!” – но к ее девственности относился серьезно. Смирился с тем, что решение зависело от нее, так что они вдоволь целовались, ласкали друг друга, используя дополнительные стратегии, и часами вместе слушали музыку, поделив наушники.

Из полиции их всех отправили домой, освободили до суда, даже Агостино, который попался с поличным и серьезно рисковал. В последующие дни они пытались вспомнить, о чем переписывались в чатах, поскольку телефоны у них конфисковали. В итоге нашлось очень простое решение: Альваро возьмет на себя всю вину. Копакабана подстроил наводку, и карабинеры нашли в подвальчике у Альваро наркотики. Признался он и в том, что привлек к сбыту мальчишек. Когда Копакабана сообщил Альваро про тюрьму, тот ответил: “Что?! Опять? Черт побери!” И только. В качестве компенсации ему был обещан скромный ежемесячный оклад в тысячу евро. И перед отправкой в Поджореале – румынская девушка. Однако он выразил желание жениться на ней. На что Копакабана дал односложный ответ: “Посмотрим”.

Тем временем они приобрели по дешевке новые смартфоны, ворованные: надо было как‑то работать дальше. Снова создали группу и договорились не писать в чате о случившемся, особенно на тему, беспокоившую всех, но только Чёговорю решился выразить это словами:

– Парни, Низида^[9] по нам плачет. Рано или поздно все туда попадем.

Каждый из них хотя бы раз в жизни представлял себе путешествие в тюрьму для малолеток. Проехать в полицейском фургоне по длинному каменному мосту, соединяющему остров с материком. Отсидеть там год и выйти другим человеком. Зрелым. Настоящим мужчиной.

Некоторые считали это геройским поступком и были готовы даже подставиться на какой‑нибудь ерунде. Впереди целая жизнь, времени хватит.

Первый свой поединок мальчишки выдержали достойно, держали рот на замке, из переписки их тоже ничего не всплыло. Так что Николас и Агостино наконец‑то получили приглашение от Копакабаны в ресторан “Новый махараджа”. Но Николас рассчитывал на большее: он хотел увидеть босса лично. Агостино собрался с духом и попросил родственника об этом. “Конечно, как же не познакомиться с моими ребятками!” – ответил Копакабана. И Николас с Агостино отправились в “Нового махараджу” в его, Копакабаны, сопровождении. Николас представлял его себе старым, но тому было едва за сорок. В машине по дороге в ресторан Копакабана говорил, что очень доволен их работой. Он относился к ним как к своим курьерам, разговаривал вежливо. Николаса и Агостино это интересовало мало, все их внимание было поглощено предстоящим событием.

– Ну как? Как там? – спрашивали они.

– Ресторан, – пожимал плечами Копакабана, но они хорошо знали, как там, внутри. На Ютубе были выложены видео с вечеринок и концертов, так что они уже ознакомились. Вопрос мальчишек “Как там?” подразумевал: что значит быть там, иметь отдельный кабинет, быть причастным к миру “Нового махараджи”, к вожделенной мечте?

Копакабана провел их с отдельного входа в свой личный кабинет. Конечно, они приоделись и даже похвастались родителям и друзьям, словно были приглашены на важный прием, на придворный бал. В какой‑то степени так оно и было – все сливки Неаполя собирались там. В таком месте ожидаешь увидеть жуткую безвкусицу, низкопробный китч. Ничего подобного. Интерьер был весьма элегантным: местную традицию майолики пастельных тонов дополняла забавная цитата из традиций Востока. Название “Новый махараджа” появилось благодаря гигантской картине в центре зала. Ее привезли из Индии, художником был какой‑то англичанин, который потом переехал в Неаполь. На картине сидел настоящий раджа – усы, разрез глаз, борода, шелковые одежды, мягкий диван, изящные украшения, драгоценные камни, сабля у пояса. Для Николаса, зачарованного огромным изображением махараджи, жизнь началась там.

Весь вечер Николас и Агостино разглядывали праздную публику, звуки шампанского лились нескончаемой мелодией. Кого только там не было! Бизнесмены, адвокаты, спортсмены, нотариусы, судьи обсуждали свои дела, поднимая бокалы с искрящимся вином. “Новый махараджа” не шел ни в какое сравнение с обычным рестораном или трактиром, где подают морепродукты. Туда не ходят, как в пиццерию, с семьей или даже с женой. Это место вряд ли тебе порекомендуют друзья. Там ты мог встретить нужного человека, там завязывались контакты, и это было абсолютно нормально: все равно что встретить кого‑то на улице. Там были все свои, даже новые лица.

Копакабана говорил и говорил, а в воображениии Николаса мелодия одного слова в добавление к красивой еде и нарядным гостям рисовала ясную картинку. Лазарат. Его экзотика.

Албанская травка стала новой силой. У Копакабаны фактически было два бизнеса: легальный – в Рио, и нелегальный – в Тиране.

– Как‑нибудь возьми меня туда, – попросил Агостино, потянувшись за очередным бокалом вина.

– Самые большие плантации в мире, парни! Трава – куда ни глянь, – отвечал Копакабана, имея в виду Лазарат. Деревня Лазарат стала главным поставщиком марихуаны. По словам Копакабаны, он купил там кое‑что интересное, но возникала проблема, как без помех переправить это из Албании в Италию: и морской, и воздушный пути были ненадежными. Грузы шли через Черногорию, Хорватию, Словению и попадали во Фриули. В его рассказе было все очень запутанно.

Агостино, ослепленный сверкающим вихрем вокруг, рассеянно слушал истории Копакабаны, Николас же весь превратился в слух.

Каждая партия товара – это пачки денег, и когда их становится слишком много, их невозможно утаить. Через несколько недель после вечеринки в “Новом махарадже” управление по борьбе с мафией начало расследование, о котором писали все газеты: взяли одного из наркокурьеров Копакабаны, и уже был выдан ордер на арест его самого. Ему не оставалось ничего, кроме как пуститься в бега. Возможно, он скрылся в Албании или смог уехать в Бразилию. Время шло, Копакабана не появлялся. На точке в Форчелле закончился товар.

Агостино хотел решить вопрос сам, но, поскольку Альваро был в тюрьме, а Копакабана вообще неизвестно где, у него ничего не вышло.

– А паранца Уайта работает… Чтоб мне сдохнуть, где‑то они берут товар… – говорил Чупа-Чупс.

Николас и его компания столкнулись с проблемами: куда идти за товаром, сколько брать, как и где продавать. Все точки в городе поделены между кланами. Если на этой карте появлялись новые имена, это означало чье‑то завоевание, чью‑то победу.

– Ну, что будем делать? – спросил Николас. Они сидели на нейтральной земле в зале, где объединились бар, табачный ларек, зона игровых автоматов и тотализатор. Всем нашлось место. Кто‑то смотрел на экран, проклиная слишком медленную лошадь, кто‑то уткнулся в свой кофе, кто‑то спускал зарплату перед игровым автоматом. Николас с друзьями и парни из паранцы Капеллони. Их босс, волосатый Уайт, был под коксом, он все чаще употреблял его внутривенно. Играл в настольный футбол со своими парнями – Петухом и Диким. Прыгал от одной штанги к другой, как укушенный тарантулом. Болтал без умолку, но и прислушивался к каждому слову, которое случайно долетало до его ушей. Он сразу уловил фразу Николаса: “Ну, что будем делать?”

– Хотите потрудиться, детки? А?! – спросил он, не переставая крутить штанги. – Поработайте‑ка на замене. Я буду вас отправлять на точки, где вас ждут…

Они неохотно приняли предложение, но другого выхода не было. После исчезновения Копакабаны точка в Форчелле окончательно закрылась.

Так они стали работать везде, где требовалось залатать дыры. Арестованные марокканцы, заболевшие пушеры, ненадежные парни, отстраненные от дел. Работали на клан Мочерино в квартале Санита, на Пезакане из Кавоне, иногда их посылали даже в окрестности Неаполя – в Торре-Аннунциату помочь клану Витиелло.

Постоянного места продажи наркотиков у них не было. Работали то на площади Беллини, то на вокзале. Им всегда звонили в последний момент, их номера телефонов были у каждой мелкой сошки каморры. Николасу это надоело, он все меньше и меньше занимался сбытом и все больше времени проводил дома. Те, кто был постарше, хорошо зарабатывали, хоть ничего из себя и не представляли, их ловили, сажали в Поджореале, потом отпускали: Уайт предлагал паршивую работенку. Но, кажется, им улыбнулась удача.

Такой вкратце был смысл сообщения, полученного Николасом от Агостино в тот самый момент, когда он стоял под окнами Летиции и пытался объяснить ей, что унижение Ренатино было доказательством его, Николаса, любви.

– Парни, Копакабана вернулся в Неаполь, – выпалил Агостино, как только подъехал Николас. Они с Бриато стояли, не заглушая мопедов, на последнем повороте по дороге к “Новому махарадже”. Отсюда ресторан казался еще более внушительным.

– Ну и дурак, его точно теперь возьмут, – сказал Бриато.

– Ладно, Копакабана вернулся по важному делу.

– Дать нам работу, конечно! – Бриато посмотрел на Агостино и улыбнулся. Впервые за этот день.

– Да-а-а-а! Я серьезно… Не верите? Он вернулся, чтобы организовать свадьбу Котяры и Виолы Стриано, парни!

– Ты серьезно? – спросил Николас.

– Да. – И для убедительности прибавил: – Чтоб мне сдохнуть!

– То есть эти из Сан-Джованни будут у нас тут распоряжаться…

– Да плевать, – ответил Агостино. – Копакабана здесь и хочет нас видеть.

– Где?

– Здесь, говорю тебе, сейчас… – Он махнул рукой в сторону ресторана. – Остальные уже едут.

Возможность все изменить. Николас знал, чувствовал, что она представится. Вот она. Нужно пользоваться случаем. С сильными нужно быть сильным. Конечно, он не знал, что будет дальше, но кое‑какие соображения у него были.