© Рождественский Р. И. (наследники), 2016

© ООО «Издательство Астрель», 2016

* * *

Перед вами – сборник гражданской лирики, статей и черновых записей Роберта Рождественского (1932–1994), одного из плеяды «шестидесятников», поэтов «оттепели», переживших свою страну. Стихи расположены в хронологическом порядке, от ранних, наивных клятв пятидесятых («не изменю флагу цвета крови моей») до горьких последних стихов начала девяностых («ты меня в поход не зови, мы и так по пояс в крови»). Составители намеренно не вычеркивали излишне «коммунистические» стихи: на их фоне видно становление поэта, его взросление. И поэтому сборник можно читать как мемуары, очень личный отчет о временах «оттепели» и «застоя», а можно – как любовный роман, историю человека, который любил свою родину, свято верил всей ее прекрасной лжи и высокой правде, но потом его страна умерла, и вместе с растерянностью к нему пришла мудрость. А еще это – детектив, где тайны раскрываются слишком поздно, а убийцей оказывается время.

«Нахожусь ли в дальних краях…»

Нахожусь ли в дальних краях,

ненавижу или люблю, —

от большого,

от главного

               я —

четвертуйте —

не отступлю.

Расстреляйте —

не изменю

флагу

        цвета крови моей.

Эту веру я свято храню

девять тысяч

                 нелегких дней.

С первым вздохом,

с первым глотком

материнского молока

эта вера со мной.

И пока

я с дорожным ветром

                            знаком,

и пока не сгибаясь

                        хожу

по не ставшей пухом земле,

и пока я помню о зле,

и пока с друзьями дружу,

и пока не сгорел в огне,

эта вера

          будет жива.

Чтоб ее уничтожить во мне,

надо сердце убить

сперва.

Начало

«Я родился – нескладным и длинным…»

Я родился —

                  нескладным и длинным —

в одну из влажных ночей.

Грибные июньские ливни

звенели,

как связки ключей.

Приоткрыли огромный мир они,

зайчиками прошлись по стене.

«Ребенок

удивительно смирный…» —

врач сказал обо мне.

…А соседка достала карты,

и они сообщили,

                       что

буду я не слишком богатым,

но очень спокойным зато.

Не пойду ни в какие бури,

неудачи

          смогу обойти

и что дальних дорог

не будет

на моем пути.

Что судьбою,

                  мне богом данной

(на ладони вся жизнь моя!),

познакомлюсь

                   с бубновой дамой,

такой же смирной,

как я…

Было дождливо и рано.

Жить сто лет

                  кукушка звала.

Но глупые карты

                      врали!

А за ними соседка

                        врала!

Наврала она про дорогу.

Наврала она про покой…

Карты врали!..

И слава богу,

слава людям,

                 что я не такой!

Что по жилам бунтует сила,

недовольство собой храня.

Слава жизни!

Большое спасибо

ей

за то, что мяла меня!

Наделила мечтой богатой,

опалила ветром сквозным,

не поверила

бабьим картам,

а поверила

ливням грибным.

Стихи о моем имени

Ояру Вациетису

Мне говорят:

«Послушайте,

                  упрямиться чего вам?

Пришла пора исправить ошибки отцов.

Перемените имя.

Станьте

          Родионом.

Или же Романом, в конце концов…»

Мне это повторяют…

А у меня на родине

в начале тридцатых

                          в круговерти дней

партийные родители

называли Робертами

спеленутых,

                розовых,

                           орущих парней…

Кулацкие обрезы ухали страшно.

Кружилась над Алтаем рыжая листва…

Мне шепчут:

«Имя Роберт

                 пахнет иностранщиной…»

А я усмехаюсь на эти слова.

Припомнитесь, тридцатые!

Вернись, тугое эхо!

Над миром неустроенным громыхни опять.

Я скажу о Роберте,

                         о Роберте Эйхе!

В честь его

стоило детей называть!

Я скажу об Эйхе.

Я верю:

          мне знаком он —

большой,

            неторопливый, как река Иртыш…

Приезжал в Косиху

                          секретарь крайкома.

Веселый человечище.

Могучий латыш.

Он приезжал в морозы,

                               по-сибирски лютые,

своей несокрушимостью

недругов разя.

Не пахло иностранщиной!

Пахло

Революцией!

И были у Революции

                             ясные глаза…

А годы над страною летели громадно.

На почерневших реках

                               дождь проступал,

                                                      как сыпь…

Товарищ Революция!

Неужто ты обманута?!

Товарищ Революция,

где же твой сын?

В какую мглу запрятан?

Каким исхлестан ветром?

Железный человечище.

Солдат Октября.

Какими

          подлецами

растоптан,

оклеветан?..

Неужто,

Революция,

жизнь его —

зря?!

От боли,

            от обиды

напрягутся мышцы.

Но он и тогда не дрогнет,

                                  все муки стерпя.

В своем последнем крике,

в последней самой мысли,

товарищ Революция,

он верил в тебя!..

Да будет ложь

                  бессильной.

Да будет полной

                      правда…

Ты слышишь, Революция,

                                   знамен багровых

                                                         плеск?

Во имя Революции —

торжественно и прямо —

навстречу письмам

                         Эйхе

встает партийный съезд!

Рокочет «Интернационал»

                                   весомо и надежно.

И вот,

проклиная жестокое вранье,

поет Роберт Эйхе —

мой незабвенный тезка!..

Спасибо вам, родители,

за имя мое…

Наверно, где-то ждет меня

                                   мой последний

                                                       день.

Кипят снега над степью.

Зубасто встали надолбы…

Несем мы имена

                      удивительных людей.

Не уронить бы!

Не запятнать бы!

Сын Веры

Ю. Могилевскому

Я —

      сын Веры…

Я давно не писал тебе писем,

                                       Вера Павловна.

Унесли меня ветры,

напевали мне ветры

                           то нахально,

                                            то грозно,

                                                         то жалобно.

Я – сын Веры.

О, как помогла ты мне, мама!

Мама Вера…

Ты меня на вокзалах пустых обнимала,

мама Вера.

Я —

      сын Веры.

Непутевого сына

                      ждала обратно

мама Вера…

И просила в письмах

                            писать только правду

мама Вера…

Я —

сын Веры!

Веры не в бога,

                    не в ангелов, не в загробные штуки!

Я —

      сын веры в солнце,

которое хлещет

                     сквозь рваные тучи!

Я —

      сын веры в труд человека.

В цветы на земле обгорелой.

Я —

      сын веры!

Веры в молчанье

                      под пыткой!

И в песню перед расстрелом!

Я —

      сын веры в земную любовь,

ослепительную, как чудо.

Я —

      сын веры в Завтра —

такое, какое хочу я!

И в людей,

как дорога, широких!

Откровенных.

                  Стоящих…

Я —

      сын Веры,

презираю хлюпиков!

Ненавижу плаксивых и стонущих!..

Я пишу тебе правду,

                           мама Вера.

Пишу только правду…

Дел – по горло!

Прости,

я не скоро

             вернусь обратно.

«Та зима была, будто война, – лютой…»

Та зима была,

                  будто война, —

                                       лютой.

Пробуравлена,

прокалена ветром.

Снег лежал,

               навалясь на январь

                                        грудой.

И кряхтели дома

                      под его весом.

По щербатому полу

                          мороз крался.

Кашлял новый учитель

                               Сергей Саныч.

Застывали чернила

                          у нас в классе.

И контрольный диктант

отменял завуч…

Я считал,

             что не зря

                          голосит ветер,

не случайно

болит по утрам

                     горло,

потому что остались

                            на всем свете

лишь зима и война —

из времен года…

И хлестала пурга

                       по земле крупно,

и дрожала река

                    в ледяном гуле.

И продышины в окнах

                               цвели кругло,

будто в каждую

кто-то всадил

пулю!..

И надела соседка

                       платок вдовий.

И стонала она допоздна-поздно…

Та зима была, будто война, —

                                        долгой.

Вспоминаю

и даже сейчас

                  мерзну.

Счет

Сначала

           ровно тысячу дней,

потом еще четыреста дней,

а после еще восемнадцать дней

(так подсчитано)

шла война.

Невозможно было привыкнуть к ней,

невозможно было не думать о ней.

Благословляла,

крестила,

казнила

и миловала она.

И тот,

        чья юность осталась в ней,

кто сегодня не может забыть о ней,

говорит о ней

и молчит о ней

в окружении внуков,

                           лекарств

                                      и седин,

мечтает прожить еще тысячу дней,

потом еще четыреста дней,

потом еще восемнадцать дней.

А после —

хотя бы еще один.

Реквием (из поэмы)

Памяти наших отцов и старших братьев, памяти вечно молодых солдат и офицеров Советской Армии, павших на фронтах Великой Отечественной войны.

1

Вечная

         Слава

                 Героям!

Вечная слава!

Вечная слава!

Вечная

         слава

                Героям!

Слава Героям!

Слава!!

…Но зачем она им,

                         эта слава, —

мертвым?

Для чего она им,

                      эта слава, —

павшим?

Все живое —

спасшим.

Себя —

не спасшим.

Для чего она им,

                      эта слава, —

мертвым?..

Если молнии в тучах заплещутся жарко

и огромное небо

от грома оглохнет,

если крикнут

                  все люди земного шара, —

ни один из погибших

даже не вздрогнет.

Знаю:

солнце

         в пустые глазницы не брызнет!

Знаю:

песня

       тяжелых могил не откроет!

Но от имени

                 сердца,

от имени

            жизни

повторяю:

Вечная

Слава

Героям!..

И бессмертные гимны,

прощальные гимны

над бессонной планетой

                                 плывут величаво…

Пусть

        не все герои, —

те,

кто погибли, —

павшим

Вечная слава!

Вечная слава!..

Вспомним всех поименно,

горем

        вспомним

                     своим…

Это нужно —

не мертвым!

Это надо —

живым!

Вспомним

              гордо и прямо

погибших в борьбе…

Есть

      великое право:

забывать о себе!

Есть

      высокое право:

пожелать и посметь!..

Стала

вечною славой

мгновенная

смерть!