Глава вторая

– Весьма досадное упущение, – сказал Айзек Вудворд после того, как Мэтью заглянул под жалкое подобие кровати с соломенным тюфяком и не обнаружил ночного горшка. – Уверен, они просто недоглядели.

Мэтью уныло качнул головой:

– Я ожидал чего-то более приличного. Даже на сеновале мы смогли бы устроиться лучше.

– Как-нибудь и здесь переживем одну ночевку. – Вудворд повел подбородком в сторону единственного окошка, в закрытый ставень которого настойчиво стучался дождь. – А могли бы и не пережить эту ночь, отправься мы дальше в такую погоду. Так что нам грех жаловаться, Мэтью.

Засим Вудворд вернулся к процессу переодевания. Открыв сундук, он поочередно выудил оттуда свежую льняную рубашку, чистые чулки и светло-серые бриджи, аккуратно раскладывая все это поперек постели и следя, чтобы материя не зацепилась за какой-нибудь гвоздь или щепку. Сундук Мэтью также был открыт, и чистая одежда лежала наготове. Одно из правил Вудворда гласило: независимо от их местонахождения и прочих обстоятельств, к трапезе они всегда должны выходить одетыми как цивилизованные люди. Мэтью не видел особого смысла в том, чтобы всякий раз наряжаться этаким кардиналом – особенно перед каким-нибудь скудным ужином, – однако он мог понять Вудворда, без соблюдения таких условностей не ощущавшего себя достойным членом общества.

Вудворд взял подставку для париков и водрузил ее на низкий столик, наряду с кроватью и сосновым стулом составлявший всю меблировку комнаты. Затем на эту круглую болванку был надет один из трех его париков: нейтрального каштанового цвета, с буклями почти до плеч. Далее, при свете чадящей свечи в кованом потолочном подсвечнике, Вудворд приступил к осмотру своей лысины в зеркальце с серебряной оправой, проделавшем вместе с ним путешествие из самой Англии. Его белый череп был испещрен красноватыми пигментными пятнами, каковое зрелище всегда очень расстраивало Вудворда. Уши были опушены жидкой седой порослью. Он разглядывал свои возрастные пятна, стоя посреди комнаты в нижнем белье; круглое брюшко нависало над поясом подштанников, бледные ноги были тощими, как у цапли. Послышался тихий горестный вздох.

– Годы… – промолвил он. – Годы не щадят никого. Всякий раз, глядя в это зеркало, я нахожу новые поводы для огорчения. Береги свою молодость, Мэтью. Это величайшая ценность.

– Да, сэр.

Ответ прозвучал по-будничному невыразительно. Эта тема была далеко не новой для Мэтью, ибо Вудворд нередко впадал в лирику, рассуждая о печальных признаках старения. Мэтью начал надевать через голову чистую белую рубашку.

– А ведь когда-то я был хорош собой, – продолжил Вудворд. – Я был красив. – Он повернул зеркало под другим углом, исследуя возрастные пятна. – Красив и тщеславен. А сейчас осталось только тщеславие, увы.

Он пригляделся. Кажется, пятен стало больше с тех пор, как он их в последний раз пересчитывал. Да, определенно больше. Значит, больше и напоминаний о бренности бытия, об отведенном ему времени, утекающем, как вода из худого ведра. Резким движением он убрал зеркало в сторону.

– Сдаю помаленьку, не так ли? – обратился он к Мэтью с еле заметной улыбкой. – Можешь не отвечать. Сегодня обойдемся без самообличений. Эх, где моя былая гордость?

Он снова полез в сундук и на сей раз – с превеликой осторожностью и даже благоговением – извлек оттуда камзол. Но отнюдь не простой камзол. Темно-коричневый – цвета густого французского шоколада, – с подкладкой из превосходного черного шелка. Он был украшен тонкими полосками золотой тесьмы, которая заблестела отраженным светом, когда Вудворд расправил камзол, двумя руками подняв его перед собой. Такая же тесьма обрамляла два небольших полускрытых кармана, а все пять пуговиц были вырезаны из слоновой кости, которая с течением лет приобрела грязновато-желтый оттенок, но все же оставалась благородной слоновой костью. Замечательный наряд, реликвия из прошлой жизни Вудворда. Впоследствии бывали дни, когда его рацион состоял только из сухарей и диких ягод, когда в его кладовой – как и в его карманах – гулял ветер, но и тогда ему даже в голову не приходило продать камзол на рынке Чарльз-Тауна, хотя за него можно было бы выручить весьма приличную сумму. Эта вещь напоминала о его прежнем статусе состоятельного джентльмена, и Вудворду не раз случалось засыпать, прижимая к груди камзол как будто в надежде, что тот навеет сны о более счастливых лондонских временах.

Прямо над хижиной грянул раскат грома. Мэтью обнаружил протечку в одном из углов комнаты: вода сбегала по неотесанным бревнам и лужицей скапливалась на полу. Он также заметил тут и там крысиный помет и по размерам кучек предположил, что местные грызуны могут быть даже крупнее своих городских сородичей. Посему он решил попросить у Шоукомба дополнительную свечку и держать ее под рукой; а вздремнуть, если это удастся вообще, можно будет и сидя.

Пока Мэтью облачался в темно-синие брюки и черный сюртук, Вудворд натянул чулки, серые бриджи – несколько жавшие в поясе – и белую рубашку. Затем сунул ноги в сапоги, по возможности очищенные от грязи, после чего надел и застегнул свой драгоценный камзол. Настал черед парика, затем подправленного перед ручным зеркальцем. Вудворд ощупал лицо, проверяя, насколько чисто он побрился над тазиком с дождевой водой, которую Шоукомб принес им для умывания. Последним предметом одежды был бежевый сюртук – порядком измятый, но стойко перенесший не одно путешествие. Мэтью пригладил щеткой непокорный ежик черных волос, и наконец оба гостя были готовы к встрече с хозяином.

– Входите и располагайтесь! – возгласил Шоукомб, когда Вудворд и Мэтью показались в дверях общего зала.

Дыма здесь не поубавилось, – напротив, он стал еще более густым и едким. Сумрак отчасти рассеивался несколькими свечами, а перед очагом Мод и девчонка суетились у булькающего котла, подвешенного на крюке над багровыми углями. Шоукомб стоял посреди комнаты с объемистой деревянной кружкой рома в руке; другой рукой он сделал жест, приглашающий постояльцев к столу. По тому, как он сохранял – точнее, пытался сохранить – равновесие, было видно, что напиток уже возымел свое действие. Он оглядел вошедших и громко, с нарастающей силой, присвистнул.

– Боже, харкни в короля, это что, всамделишное золото?

Вудворд не успел податься назад, и грязная пятерня трактирщика, дотянувшись до камзола, заскользила по золотой тесьме.

– И сукнецо первостатейное! Эй, Мод, ты только глянь! Да он весь разодет в золото, ты хоть раз видала такое?

Старуха – чье лицо при свете очага напоминало маску из растрескавшейся глины, отчасти прикрытую длинными белыми космами, – оглянулась через плечо и издала ряд звуков, которые могли быть как невнятной репликой, так и просто сиплым клекотом. После этого она вернулась к своему занятию, помешивая варево и бормоча какие-то распоряжения или упреки в адрес девушки.

– Да вы важные птицы, как я погляжу! – заявил Шоукомб с широкой ухмылкой, которая напрашивалась на сравнение с рваной раной от удара тесаком. – Золотой павлин и черный дрозд, ни дать ни взять! – Он выдвинул стул из-за ближайшего стола. – Садитесь и расправляйте свои перышки!

Вудворд, чье достоинство было задето этой выходкой, взял другой стул и опустился на него со всем аристократическим изяществом, на какое только был способен. Мэтью садиться не стал и, глядя в лицо Шоукомбу, произнес:

– Ночной горшок.

– Чаво? – Кривая ухмылка застыла на физиономии трактирщика.

– Ночной горшок, – повторил молодой человек. – У нас в комнате его нет.

– Горшок, значит. – Шоукомб приложился к своей кружке, и ромовый ручеек сбежал по его подбородку. Ухмылка исчезла, а зрачки сузились до размеров булавочной головки. – Ночной, черт раздери, горшок? А лес вокруг чем вам плох? Коль приспичит отлить или продристаться, шпарьте туда. Зады можно листьями подтереть. А сейчас давайте к столу, ужин почти готов.

Мэтью остался стоять. Сердце его забилось быстрее. Он физически ощущал напряжение, которое повисло в воздухе между ними и стесняло дыхание так же, как и этот едкий дым. Вены на толстой шее трактирщика вздулись, набухая кровью, а на лице читался злобный вызов: он явно хотел, чтобы Мэтью его ударил и тем самым нарвался на ответ, куда более сильный и яростный. Пауза затягивалась, Шоукомб ждал следующего хода Мэтью.

– Успокойся, – негромко произнес Вудворд и взял Мэтью за рукав. – Присядь.

– В гостевой комнате должен быть ночной горшок, – упорствовал Мэтью, продолжая игру в гляделки. – Или хотя бы простое ведро.

– Мой юный господин… – Теперь голос Шоукомба сочился фальшивым сочувствием. – Вам пора бы уразуметь, где находитесь. Это не королевский дворец, и о культурных обхождениях тут никто сроду не слыхивал. У себя в Чарльз-Тауне вы, может, и привыкли тужиться над расписными вазами, но здесь мы это делаем за сараем, так уж оно повелось. И потом, вы ж не хотите, чтобы юная девица убирала за вами дерьмо. – Он насмешливо поднял брови. – Это будет как-то не по-джентльменски.

Мэтью молчал. Вудворд тянул его за рукав, сознавая, что по такому поводу в драку лезть негоже.

– Мы как-нибудь обойдемся без горшка, мистер Шоукомб, – сказал Вудворд, когда Мэтью неохотно последовал его призыву и сел. – Так что у нас сегодня на ужин?

«Бах!» – громкий, как пистолетный выстрел, хлопок заставил их подпрыгнуть на стульях. Они повернулись в сторону очага, откуда донесся звук, и увидели старуху с увесистым деревянным молотком в руке.

– Застукала тварюку! – прохрипела карга и торжествующе подняла другую руку, двумя пальцами держа за кончик хвоста большую черную крысу с перебитой спиной, еще дергавшуюся в предсмертных конвульсиях.

– Ну так и сбагри ее с глаз долой! – распорядился Шоукомб.

Вудворд и Мэтью уже были готовы к тому, что добыча отправится в общий котел, однако же старуха добрела до окна, открыла ставень и выбросила полудохлого грызуна в штормовую тьму.

Распахнулась дверь, и в проеме возникла крыса иной породы, вместо хвоста волоча за собой шлейф ругательств и проклятий. Дядюшка Эбнер промок насквозь, вода капала с его бороды и одежды, а сапоги были покрыты толстым слоем грязи.

– Конец треклятого света, вот что это такое! – объявил он, закрыв дверь на засов. – Скоро всех нас смоет с лица земли, помяните мое слово!

– Ты задал корм лошадям?

Ранее Шоукомб приказал Эбнеру разместить лошадей и фургон путников под навесом у сарая, а также позаботиться о трех других клячах с провислыми спинами.

– Знамо дело.

– Не напортачил в этот раз? Ежели снова бросил их под дождем, я твой пердак на ремни порежу!

– Да в сарае они этом чертовом, а ты посмоктай мой стручок, коль не веришь на слово!

– Следи за пастью, покудова я ее не заштопал! А ну, бегом принес этим джентльменам рома!

– Больше с места не сдвинусь! – взвыл старик. – И так уже промок до самой селезенки!

– Лично я предпочел бы эль, – сказал Вудворд, вспоминая, как недавно чуть не сжег себе глотку, угостившись ромом Шоукомба. – Или чай, если он у вас есть.

– И я тоже, – сказал Мэтью.

– Ты слышал этих джентльменов! – напустился трактирщик на своего горемычного дядюшку. – Быстро неси эль! Самый лучший, какой есть в доме! Бегом, я сказал!

Он сделал пару шагов к старику, угрожающе поднимая тяжелую кружку как будто с намерением раскроить череп Эбнера, и попутно облил своих гостей вонючей жидкостью. Мэтью мрачно взглянул на Вудворда, но тот лишь покачал головой, не желая участвовать в этой пошлой комедии. Подмоченная бравада дядюшки спасовала перед гневом племянника, и Эбнер спешно отбыл в кладовую, напоследок грязно, со всхлипом выругавшись.

– Кой-кому нужно порой напоминать, кто в доме хозяин! – заявил Шоукомб, выдвигая стул и без приглашения подсаживаясь к путникам. – Прошу меня понять, джентльмены! Я здесь куда ни гляну, всюду вижу только недоумков!

«В том числе и в зеркале», – про себя добавил Мэтью.

Вудворд поерзал на стуле.

– Не сомневаюсь, что управляться с трактиром – дело очень хлопотное.

– Воистину так, видит Бог! Здесь бывают проезжие, но их совсем не густо. Пробавляюсь кой-какой торговлишкой с трапперами да индейцами. Правда, я тут осел недавно, всего месяца три-четыре тому.

– Вы сами построили этот дом? – спросил Мэтью, уже заметивший в зале с полдюжины мест, где бодрая капель свидетельствовала о прорехах в крыше.

– Своими руками. Каждое бревно, каждую доску.

– И больная спина не помешала вам валить лес и поднимать бревна?

– Какая больная спина? – озадачился Шоукомб. – О чем вообще речь?

– Я о спине, которую вы надорвали, ворочая тяжелые мешки. Вы же сами рассказывали о своей работе в порту на Темзе. Я так понял, что полученная травма не позволяет вам поучаствовать в переноске… к примеру… обычных дорожных сундуков.

Лицо Шоукомба окаменело. Прошло несколько секунд, и показался кончик языка, облизнувший нижнюю губу. Трактирщик вымученно улыбнулся.

– Ах да, – медленно проговорил он, – моя спина. Что ж… у меня был напарник. Он-то и корячился с бревнами. Еще мы наняли пару-другую краснокожих и расплатились с ними побрякушками. Я это к тому, что… у меня ломит спину больше в сырую погоду. А в иные дни я как огурчик.

– А где теперь ваш напарник? – поинтересовался Вудворд.

– Заболел, – последовал быстрый ответ. При этом трактирщик по-прежнему смотрел на Мэтью. – Лихоманка скрутила. Совсем измаялся бедолага и под конец уехал в Чарльз-Таун.

– А почему он не отправился в Фаунт-Ройал? – продолжил Мэтью. В нем уже пробудился инстинкт ищейки: что-то здесь было нечисто. – Ведь там тоже есть доктор, не так ли?

– Знать не знаю, отчего да почему. Вы спросили, я ответил. Он уехал в Чарльз-Таун.

– Вот! Этого добра у нас довольно, чтоб упиться вусмерть!

Две деревянные кружки, налитые до краев, брякнулись на середину стола, после чего Эбнер – продолжая бормотать проклятья – пошел обсыхать к очагу.

– Это суровый край, – задумчиво молвил Вудворд, стараясь снять напряжение, возникшее между двумя его соседями за столом. Он подвинул к себе одну из принесенных кружек и с досадой обнаружил на поверхности эля маслянистую пленку.

– Это суровый мир, – поправил его Шоукомб и только теперь отвел взгляд от Мэтью. – Выпьем, джентльмены.

И он припал к своей кружке.

Вудворд и Мэтью проявили разумную осторожность, сначала лишь пригубив это пойло, и были сполна вознаграждены за такой недостаток смелости. Судя по вкусу, эль варили из перебродивших кислых яблок, а крепость была такова, что у обоих свело челюсти и перехватило дыхание. Вдобавок у Мэтью слезы навернулись на глаза, а у Вудворда защипало под париком – должно быть, выступила испарина. Тем не менее оба проглотили жидкость.

– Этот эль я достаю у индейцев. – Шоукомб вытер губы тыльной стороной ладони. – Ежели перевести с их языка, его название означает «змеиный укус».

– Я и впрямь чувствую себя укушенным, – заметил Вудворд.

– Второй глоток пойдет не в пример легче. А кто ополовинит кружку, заделается рыкающим львом или же заблеет, как агнец. – Шоукомб отхлебнул еще и прополоскал рот ромом, прежде чем его проглотить. Затем водрузил ноги на край столешницы и откинулся на спинку стула. – А позвольте узнать, по какому делу вы едете в Фаунт-Ройал?

– По судебному, – ответил Вудворд. – Я мировой судья.

– А-а-а, – протянул Шоукомб с понимающим видом. – Вы, сталбыть, оба – люди мантии?

– Нет, Мэтью – мой секретарь.

– Это все из-за тамошней заварухи, я угадал?

– Да, ситуация вызывает определенное беспокойство, – обтекаемо выразился Вудворд, не зная, много ли известно трактирщику о событиях в Фаунт-Ройале, и не желая снабжать его дополнительными нитями, из которых он смог бы сплести историю для проезжих слушателей.

– Будьте покойны, я и так знаю всю подноготную, – заверил его Шоукомб. – Никакой это не секрет. В последние пару месяцев тут уйма гонцов носилась туда-сюда, и я от них много чего наслушался. Скажите мне только одно: вы ее повесите, сожжете или обезглавите?

– Во-первых, обвинения против нее еще должны быть доказаны. Во-вторых, лично я не привожу в исполнение приговоры, это не входит в мои обязанности.

– Но выносить этот приговор будете вы, верно? Ну так скажите, каким он будет?

Чувствуя, что отвязаться от назойливых расспросов будет трудно, Вудворд решил ответить по существу.

– Если ее признают виновной, в данном случае наказанием будет повешение.

– Всего-то? – Шоукомб пренебрежительно взмахнул рукой. – Как по мне, надобно сперва оттяпать ей башку, потом сжечь всю без остатка и бросить пепел в море! Они ж не выносят соленой воды, знамо дело. – Он повернул голову в сторону очага. – Эй, вы там! Долго еще ждать ужина?

Мод что-то сердито прокаркала в ответ, брызнув длинной струйкой слюны.

– Тады заканчивай с этим быстрее! – Он сделал еще один глоток рома и вновь обратился к гостям. – Вот как я это вижу: Фаунт-Ройал надобно закрыть, спалить там все дотла, и дело с концом. Коли Дьявол облюбовал себе какое местечко, сладить с ним можно только огнем. Вы можете ее вешать или казнить на какой вам угодно манер, но Дьявол уже взял в оборот Фаунт-Ройал, и спасенья от этого нет.

– Я считаю это самой крайней мерой, – сказал Вудворд. – В других местах бывали схожие проблемы, но после исправления ситуации те поселки остались в целости, а иные процветают по сей день.