Глава 2

Сошел Грейтхаус с ума или нет, но в глазах у него заблестел огонек, а в голосе прозвучала некоторая гордость, когда он обратился к рабу:

– Ну что ж! Принарядился, молодец.

Понял ли Зед похвалу, осталось неизвестным. Невольник стоял спиной к двери, слегка ссутулив широкие плечи, как будто боялся нарушить державшийся на волоске мир. Взгляд его переходил с Грейтхауса на других посетителей таверны и обратно, и Мэтью казалось, что в этих черных бездонных глазах читается почти мольба. Зеду совсем не хотелось тут быть, как не хотели тут видеть и его.

– Это же ворона коронера! – пронзительно вскрикнула дама. – Я видала, он мертвяка нес, как пушинку!

Это не было преувеличением. Одной из обязанностей Зеда на службе у Эштона Маккаггерса было подбирать тела на улицах города. Мэтью тоже приходилось видеть, какие чудеса силы показывает невольник – в покойницкой в подвале ратуши.

Зед был лыс и огромен, почти такого же роста, как Хадсон Грейтхаус, но шире в плечах и груди. Глядя на него, можно было увидеть мощь Черного континента во всей ее полноте и таинственности, и так темен был Зед, что от плоти его под желтым светом ламп, казалось, исходит синее сияние. На его лице – щеках, лбу и подбородке – были начертаны племенные шрамы, выступавшие на коже в форме стилизованных букв Z, E и D, из которых Маккаггерс и составил его имя. Маккаггерс, очевидно, преподал ему самые основы английского языка, необходимые для работы, но, увы, не мог научить его говорить: задолго до того, как судно работорговцев пришвартовалось у Большого дока, Зеду отрезали под самый корень язык.

Но у Скелли язык был на месте. И как будто сама преисподняя взорвалась квакающим воплем:

– А ну-ка выкинули отсюда эту ворону!

– Это противозаконно! – крикнул Бейтер, как только опилки перестали сыпаться с балок потолка от голоса Скелли. Он был оскорблен, и его лицо, покрытое багровыми пятнами, выражало негодование. – Пусть убирается, или мы сами его вышвырнем! Да, Твердолобый?

– Против закона? Какого закона? Видит Бог, я здесь констебль!

Нэк снова зашевелился, но в его состоянии пошевелиться еще совсем не означало, что он сможет встать.

Твердолобый никак не отреагировал на грозные слова, вылетевшие из уст его товарища: Мэтью показалось, что он пока оценивает размеры нового посетителя, ведь череп у него не настолько крепкий, чтобы бросаться под такой таран. Но мужчины есть мужчины, а мужчины, пьющие крепкие напитки, смелеют по мере того, как опустошается кружка. Твердолобый отпил для храбрости и сказал (правда, почти не поднимая головы от своего бренди):

– Да, черт возьми.

– Джентльмены, давайте не будем! – Грейтхаус примирительно протянул к стойке бара ладони, и Мэтью снова увидел мелкие шрамы и узлы на бывалых костяшках его пальцев. – И ведь, конечно, сэр, – сказал он, обращаясь к Бейтеру, – вы вряд ли всерьез относитесь к распоряжениям, которые лорд Корнбери, может, достал из-под своего платья, правда?

– Я сказал, – раздался голос хозяина таверны, теперь уже больше похожий не на карканье или кваканье, а на металлический скрежет взводимого курка, – убрать этого зверя с моих глаз!

– И от наших носов, – сказал один из джентльменов, сидевших в глубине зала, и Мэтью понял, что друзей у них в этом заведении нет.

– Что ж, хорошо. – Грейтхаус пожал плечами, как будто все было окончательно решено и скреплено печатью. – Налейте ему выпить, и мы уходим.

– Мочи моей пусть попьет, а потом уж, так и быть, каплю спиртного я ему нацежу! – проорал Скелли, и фонари закачались на цепях над головой Мэтью.

Широко раскрытые глаза Скелли горели безумием. Его рыжая борода, в которую въелась тысяча и одна разновидность нью-йоркской пыли, тряслась, будто хвост гадюки. Мэтью слышал, как за стенами таверны завывает ветер, как он с визгом и свистом врывается в щели между досками, словно хочет разгрызть это заведение и превратить его в щепки. Двое работяг с причала были уже на ногах, один из них похрустывал костяшками пальцев. «Интересно, зачем люди так делают? – подумал Мэтью. – Чтобы кулаки больше казались?»

Грейтхаус все так же улыбался.

– Тогда вот что. Я покупаю выпивку себе. А потом мы уходим с миром. Так пойдет?

К ужасу Мэтью, здоровяк – здоровенный дурачина! – уже шел к стойке бара, прямо туда, где Твердолобый и Бейтер, очевидно, и жаждали его отметелить. Скелли стоял, не двигаясь с места, губы его искривила презрительная усмешка. Бросив взгляд на Зеда, Мэтью снова убедился, что невольник не горит желанием сделать еще хоть шаг навстречу здешней отраве, а отведать ее из грязной кружки у него и в мыслях нет.

– Да он же для вороны своей берет, вон чего задумал! – запротестовала дама – эта мысль уже успела пронестись и в голове у Мэтью.

«Мы ждем человека, которого я, возможно, приму на работу в наше бюро» – так сказал Грейтхаус.

Мэтью об этом ничего не было известно. Взять на работу Зеда? Раба, едва понимающего по-английски, который ни слова сказать не может? Пить тут Грейтхаус явно не собирался: ему с лихвой хватало тех убойных напитков, что он припас в пансионе Мэри Беловэр, где квартировал.

Грейтхаус подошел к стойке бара. Твердолобый и Бейтер расступились, словно насторожившиеся волки. Мэтью встал, боясь, что в любой момент может начаться побоище.

– Может, нам лучше…

– Сядь, – твердо сказал ему Грейтхаус, быстро обернувшись и как будто предупреждая о чем-то. – Веди себя прилично, мы же в хорошем обществе.

«В хорошем, мать вашу», – подумал Мэтью.

И неохотно сел.

Двое портовых работяг двигались к ним. Грейтхаус не обращал на них внимания. Нэк протирал глаза, щурясь на черного исполина, перекрывшего дверной проем.

– Всего кружечку, – сказал Грейтхаус, буравя Скелли взглядом. – Вашего лучшего напитка, пожалуйста.

Скелли не пошевелился.

– Я плачу, – холодным, спокойным голосом продолжал Грейтхаус, – за одну кружку.

Он потянулся к карману, достал монету и опустил ее в кассу на стойке.

– Ну ладно, – сердито глядя, заговорил Бейтер. – Пусть выпьет и уводит отсюда эту черную скотину. К чертям их всех.

Грейтхаус не спускал глаз с мрачного хозяина таверны.

– Джентльмен дело говорит, – сказал он.

Скелли неожиданно улыбнулся, но зрелище это было не из приятных. Обнажились его черные, сломанные передние зубы – когда некоторые улыбаются, они смахивают на дьявола, примеряющего нимб. Не стоило ему этого делать. Увидев этот безобразный оскал, Мэтью почувствовал, как в зале сгущается опасность, словно кто-то натягивает тетиву, чтобы выпустить губительную стрелу.

– Конечно, сэр, конечно! – сказал Скелли и отвернулся, чтобы взять с полки кружку и откупорить бутылку фирменного отвратительного бренди. Он эффектным движением налил как раз столько, сколько можно было купить на монету, и со стуком поставил кружку перед Грейтхаусом. – Пожалуйста, сэр. Пейте!

Грейтхаус помолчал, оценивая расстояние до Твердолобого, Бейтера и двоих медленно приближающихся портовиков. Трое хорошо одетых джентльменов были уже на ногах, дымя трубками и внимательно наблюдая за происходящим. Мэтью снова встал, несмотря на приказ Грейтхауса. Он бросил взгляд на Зеда-невольника и увидел, что даже тот чуть согнулся, приготовившись, – правда, Мэтью не знал к чему.

Грейтхаус протянул руку и дотронулся до кружки.

– Минутку, сэр, – остановил его Скелли. – Вы ведь сказали, что хотите лучшего, да? Ну так я вам подслащу. – С этими словами он наклонил голову и пустил в кружку струю мерзкой коричневой слюны. – Ну вот, сэр, – закончив, сказал он с той же дьявольской ухмылкой. – Можете сами выкушать, ну или, может, ворону свою угостите.

Грейтхаус уставился на кружку.

– Гм, – сказал он.

Его левая бровь, та, которую пересекал шрам от брошенной чашки, задергалась. Какое-то время он больше ничего не говорил. Твердолобый захихикал, а дама загоготала. Диппен Нэк схватил свой констебльский фонарь, черную дубинку и стал пытаться встать, но, так как у него не было третьей руки, достигнуть цели у него не получалось.

– Гм, – снова сказал Грейтхаус, рассматривая пену, пузырившуюся на поверхности налитой ему жидкости.

– Пейте же, – призвал его Скелли. – Бальзамчик что надо, правда, парни?

Надо отдать должное их здравому смыслу: никто ему не ответил.

Грейтхаус убрал руку от кружки. Он внимательно смотрел Скелли в глаза.

– Боюсь, сэр, у меня прошла жажда. Прошу прощения за наш нежданный визит, и позвольте мне лишь забрать мою монету, ведь я не успел отведать вашего… лучшего напитка.

– Нет уж, сэр! – Ухмылка исчезла с лица Скелли, как будто он получил пощечину. – Вы же купили выпивку! Значит, монета моя!

– Но вы можете вылить напиток обратно в бутылку – у меня в этом нет ни малейших сомнений. Уверен, вы часто так делаете, когда у посетителей уже нет сил допить свою порцию. Ну, я беру монету, и мы пошли.

Он потянулся к кассе, и Мэтью увидел, как у Скелли дернулось правое плечо. Мерзавец нащупал за стойкой топор.

– Хадсон! – крикнул Мэтью, и кровь застучала у него в висках.

Но руку здоровяка было не остановить. Грейтхаус и Скелли продолжали смотреть друг на друга в упор, каждый безмолвно испытывая силу воли противника: рука одного продолжала тянуться, а другого – готовилась оттяпать ее в запястье.

Грейтхаус неспешно запустил руку в кассу, и его пальцы коснулись меди.

Трудно точно описать то, что случилось дальше: свирепое действо разыгралось так быстро, что Мэтью показалось, будто все вокруг расплылось, как во сне, – будто одного только запаха бренди было достаточно, чтобы вызвать белую горячку.

Взлетел топор, крепко зажатый в руке у Скелли. Сверкнул на лезвии отсвет фонарей, и Мэтью уже был уверен, что завтра на урок фехтования Грейтхаус не придет. Топор достиг высшей точки и на секунду завис там. Скелли стиснул зубы и изготовился обрушить его, рубя плоть, сухожилия и кости.

Тут-то все и расплылось, ибо удар топором так и не был нанесен.