II

Я поднялся по трем полуразрушенными пролетам лестницы, которой так часто пользовался прежде, и постучал в маленькую дверь в конце коридора. Мистер Уайльд открыл мне, и я вошел.

Заперев дверь на два оборота и придвинув к ней тяжелый сундук, он приблизился и сел рядом, изучая мое лицо маленькими светлыми глазками. Полдюжины новых царапин покрывали его нос и щеки, а серебряная проволока, поддерживающая искусственные уши, сместилась. Я подумал, что никогда прежде не видел его столь гадким и притягательным одновременно. У него не было ушей. Искусственные, что ныне топорщились под углом из-за тонкой проволоки, являлись его единственным слабым местом – вылепленные из воска и окрашенные в нежно-розовый, тогда как лицо было желтым. Лучше бы он позволил себе роскошь вроде искусственных пальцев на левой руке, полностью их лишенной, но это, по-видимому, не причиняло ему неудобств. Восковые уши его устраивали. Он был почти карлик, не выше десятилетнего ребенка, впрочем, с превосходно развитыми руками, а его мощным бедрам позавидовал бы любой атлет. Но самым удивительным в мистере Уайльде, человеке невероятного ума и познаний, казалась голова – вытянутая и остроконечная, как у тех несчастных, которых запирали в лечебницы из-за слабоумия. Многие называли его помешанным, но мне было понятно: он так же здоров, как и я.

Впрочем, не отрицаю его эксцентричности. Маниакальное желание держать дома кошку и дразнить ее, пока она не кинется ему в лицо словно фурия, без сомнения, было крайне странным. Я никогда не мог понять, почему он терпел ее и что за удовольствие находил, запираясь в комнате с этой угрюмой, злобной тварью. Помню, однажды, оторвавшись от рукописи, которую изучал при свете каких-то сальных огарков, я увидел мистера Уайльда, застывшего на корточках в своем высоком кресле. Его глаза горели от возбуждения, пока кошка, поднявшаяся со своего места у печки, подбиралась, стелясь по полу, прямиком к нему. Прежде чем я смог пошевелиться, она распласталась на ковре, напружилась, задрожала и прыгнула ему на лицо. Воя и исходя слюной, они катались по полу, царапая и кусая друг друга, пока кошка с воплем не юркнула под шкаф. Мистер Уайльд перевернулся на спину, его конечности подергивались и сжимались, как лапки умирающего паука. Он и в самом деле был эксцентричен.

Мистер Уайльд забрался в свое высокое кресло, а затем, пристально рассмотрев меня, достал гроссбух с загнутыми страницами и раскрыл его.

– Генри Б. Мэттьюс, – прочел он. – Бухгалтер в «Уисот, Уисот и К^о», продажа церковной утвари. Заходил третьего апреля. Репутация испорчена на скачках. Известен неуплатой долгов. Репутацию надо восстановить к первому августа. Гонорар пять долларов.

Он перевернул страницу и пробежал костяшками беспалой руки по исписанным мелким почерком колонкам.

– П. Грин Дьюзенбери, священник, Фэйрбич, Нью-Джерси. Репутация испорчена в Боуэри. Должна быть восстановлена как можно скорей. Гонорар сто долларов. – Он кашлянул и добавил: – Заходил шестого апреля.

– Значит, вы не нуждаетесь в деньгах, мистер Уайльд? – поинтересовался я.

– Слушайте… – Он закашлялся снова. – Миссис К. Гамильтон Честер, из Честер-парк, Нью-Йорк. Заходила седьмого апреля. Репутация испорчена в Дьеппе, Франция. Должна быть восстановлена к первому октября. Гонорар пятьсот долларов. Заметка: «К. Гамильтон Честер, капитан корабля „Лавина“, приказ вернуться домой из эскадры южных морей первого октября».

– Что ж, – сказал я, – реставрация репутаций оказалась прибыльным делом.

Его бесцветные глаза встретились с моими.

– Я всего лишь хотел доказать, что был прав. Вы говорили, преуспеть в качестве реставратора репутаций невозможно и, даже если я достигну успеха в некоторых делах, расходы превысят доходы. Сегодня в моем распоряжении пятьсот человек, я плачу им немного, но они работают с энтузиазмом, который способен породить лишь страх. Эти люди принадлежат ко всем слоям и классам общества, некоторые являются столпами наших самых тайных и привилегированных организаций, другие – опора и гордость финансового мира, прочие имеют непререкаемое влияние в мире талантов и моды. Я выбрал их на досуге из тех, кто откликнулся на мои объявления. Это легко, все они – трусы. Я мог бы утроить их число в двадцать дней, если бы пожелал. Теперь вы видите: те, кто хранит репутации наших сограждан, у меня в кармане.

– Они могут взбунтоваться, – заметил я.

Он потер большим пальцем обрубки ушей и поправил восковые протезы.

– Пожалуй, нет, – прошептал он задумчиво. – Я редко берусь за кнут, и лишь один раз. Кроме того, плата им по душе.

– Как же вы беретесь за кнут? – настаивал я.

На миг на реставратора стало страшно смотреть. Его глаза сузились до пары зеленых искр.

– Я приглашаю их к себе для маленькой беседы, – мягко проговорил он.

Стук в дверь прервал его, и на лице мистера Уайльда вновь появилось любезное выражение.

– Кто там? – спросил он.

– Мистер Стейлетт, – раздалось из-за двери.

– Приходите завтра, – бросил мистер Уайльд.

– Невозможно, – начал визитер, но смолк, услышав рычание мистера Уайльда.

– Приходите завтра, – повторил тот.

– Кто это был? – спросил я.

– Арнольд Стейлетт, владелец и главный редактор великого «Нью-Йоркского ежедневника». – Он побарабанил по гроссбуху костяшками беспалой руки и добавил: – Я плачу ему не особо щедро, но он думает – это хорошая сделка.

– Арнольд Стейлетт! – пораженно повторил я.

– Да, – сказал мистер Уайльд, самодовольно покашливая.

Кошка, вошедшая в комнату, пока он говорил, застыла на месте и, глядя на него, зашипела. Он спустился с кресла, взял животное на руки и приласкал. Она прекратила шипеть и начала громко мурлыкать. Звук становился все более утробным по мере того, как мистер Уайльд гладил ее.

– Где записи? – спросил я.

Он указал на стол, и в сотый раз я взял стопку рукописей, озаглавленных:

«Императорская династия Америки»

Одну за другой изучал я ветхие страницы, ставшие таковыми исключительно из-за моего регулярного к ним обращения – и, несмотря на то что знал весь текст наизусть, от «Когда из Каркозы, Гиад, Хастура и Альдебарана» до «Кастейн Луис да Кальвадос, рожденный 19 декабря 1877», читал их с жадным, неослабевающим вниманием, останавливаясь, чтобы повторить некоторые части вслух, и специально задерживаясь на «Хилдред де Кальвадос, единственный сын Хилдреда Кастейна и Эдит Лэндс Кастейн, первый в ряду наследников», и т. д., и т. п.

Когда я закончил, мистер Уайльд кивнул и кашлянул. – Говоря о ваших законных притязаниях… – сказал он. – Как поживают Луис и Констанция?

– Она любит его, – просто ответил я.

Кошка у него на коленях резко подскочила, пытаясь выцарапать ему глаза. Мистер Уайльд отшвырнул ее и забрался в кресло напротив меня.

– И доктор Арчер! Но это вы можете устроить, когда пожелаете, – добавил он.

– Да, – сказал я. – Доктор Арчер может подождать, но самое время увидеться с моим кузеном Луисом.

– Самое время, – повторил он.

Потом взял другой гроссбух со стола и быстро пролистал его.

– Сейчас на нашей стороне десять тысяч человек, – раздалось его бормотание. – Мы можем рассчитывать на сотню тысяч в течение первых двадцати восьми часов, а через сорок восемь поднимется весь штат. Страна последует за ним, а те земли, что откажутся, я имею в виду Калифорнию и Северо-Запад, лучше бы были необитаемы. Мне не стоит посылать им Желтый Знак.

Кровь ударила мне в голову, но я ответил лишь:

– Новая метла чисто метет.

– Амбиции Цезаря и Наполеона меркнут пред тем, кто не знал покоя, пока не захватил умы людей, овладев даже их нерожденными мыслями, – сказал мистер Уайльд.

– Вы говорите о Короле в Желтом, – простонал я, дрожа.

– Он – Король, которому служили императоры.

– Я готов служить ему, – ответил я.

Мистер Уайльд сидел, потирая уши искалеченной рукой.

– Возможно, Констанция не любит его, – предположил он.

Я хотел было ответить, но внезапный грохот военного оркестра, долетевший до нас с улицы, заглушил мои слова. Двадцатый драгунский полк, располагавшийся гарнизоном на горе Св. Винсента, возвращался с маневров в округе Уэстчестер в новые казармы на Ист-Вашингтон-сквер. Это был полк моего кузена – множество бравых парней в бледно-голубых тесных куртках, украшенных кружевом, фуражках и белых панталонах с желтыми двойными лампасами, в которых их ноги казались литыми. Прочие эскадроны имели копья, на их металлических наконечниках трепетали золотые и белые флажки. Они прогарцевали под звуки полкового марша, следом ехали полковник и штаб. Лошади сталкивались и не могли разойтись, их морды качались в унисон, флажки дрожали на копьях. Драгуны, отличавшиеся прекрасной английской посадкой, загорели на полях этой бескровной кампании и были похожи на переспелые ягоды. Звон их сабель, бьющих по стременам, позвякивание шпор и карабинов радовали мой слух. Я нашел Луиса, ехавшего вместе со своим эскадроном. Он был самым красивым офицером, какого мне только доводилось встречать. Мистер Уайльд, придвинувший кресло к окну, тоже увидел его, но ничего не сказал. Проезжая мимо, Луис повернулся и посмотрел прямо на магазин Хауберка, и я заметил румянец на его бронзовых щеках. Должно быть, Констанция стояла у окна. Когда последние драгуны с лязгом пронеслись по улице и последний флажок исчез на Пятой авеню, мистер Уайльд выбрался из кресла и отодвинул сундук от двери.

– Да, – сказал он, – самое время вам встретиться с вашим кузеном Луисом.

Он отпер дверь, и я, взяв шляпу и трость, шагнул в коридор. На лестнице было темно. Спускаясь вслепую, я наступил на что-то мягкое. Раздалось шипение, и я размахнулся, чтобы нанести кошке смертельный удар, но моя трость разлетелась в щепки, сломавшись о перила, а тварь прошмыгнула в комнату мистера Уайльда.