Но священник, тихо повторяя слова молитвы, продолжает лежать, раскинув руки, точно пытаясь обнять кого-то невидимого.

Господь – Пастырь мой;

Я ни в чем не буду нуждаться:

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной;

Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.

Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни…

Внезапно старик перестаёт молиться. В храме на несколько секунд воцаряется мёртвая тишина.

– Он говорил со мной, пока ты не пришла! – сердится священник, продолжая лежать на полу.

– Отче, – продолжает старуха, – его везут, надо приготовиться, время начина…

– Оставь пустое! – слышится в ответ. – Не о том думаешь, сестра!

Игумен, повернув голову, вперивается карими, поразительно ясными для его возраста глазами в лицо старухи.

– Ты тоже чувствуешь это? – спрашивает священник, начиная, кряхтя, вставать с пола.

– Уже скоро, – отвечает Эльза, быстро пройдя вперёд и поддерживая игумена за руку, – грядут перемены.

– Уверена? – хмурится отец-настоятель, опираясь на посох.

Эльза кивает.

– Помнишь, я как-то с тобой говорила, правильно ли мы тогда истолковали знаки? – старуха вопросительно смотрит на игумена.

– Ты истолковала, – поправляет священник, идя к выходу. – Я привык доверять тебе, твоему чутью!

Старуха улыбается.

– Не все так считают, ты же знаешь, что люди говорят меж собой, что это всё от лукавого.

– Не смей поминать его имя в доме божьем! – злится священник, ударяя посохом об пол. – Не им решать, что богово, а что бисово! Мне! Ибо я их поводырь в этом мире, который они сами и загубили! Слепцы!

Опираясь на руку Эльзы, отец-настоятель выходит из храма, задирает голову и, прикрыв глаза ладонью, щурится от яркого солнца.

– Хороший знак, – шепчет игумен, – давно я такого светоча не видывал, давно… Ну, идём, сестра, – старик смотрит на Эльзу, – познакомишь меня с нашим, как я искренне надеюсь, новым братом.

Отец-настоятель и старуха, спустившись по длинной бетонной лестнице, направляются к толпе. Люди, склонив головы, расступаются. Священник останавливается перед воротами, поднимает руку, прислушиваясь к звукам, доносящимися с той стороны. Кажется, что собравшиеся перестали дышать, слыша характерный скрип, точно по снежному насту волочат что-то тяжелое.

– Отмыкай! – игумен машет рукой.

Пара дюжих мужиков, крякнув и поднатужившись, с трудом сдвигают примерзший за ночь засов, сделанный из бревна, и медленно, со скрипом, распахивают тяжеленные створки ворот.

Толпа подается вперед, жадно вглядываясь в искрящийся на морозе воздух. Люди видят, что по дороге, таща за собой привязанные верёвкой к поясу волокуши, на которых кто-то лежит, тяжело ступает Яр. Изо рта гиганта, запахнутого в вывернутую мехом наружу накидку, клубами валит пар.

Заметив толпу, Яр приветственно машет рукой. Воин, поправив огромный арбалет, притороченный за спиной, и поудобнее перехватив котомку, переброшенную через плечо, продолжает идти по дороге, ведущей к обители.

В этот момент игумен чувствует, как его руку стискивают пальцы Эльзы. Старуха делает шаг вперед, но её отдергивает отец-настоятель.

– Не время сейчас, заинтересованность выказывать! – шипит он Эльзе на ухо. – Терпи и жди, люди сами должны решить, как его принять! Жить ему или умереть!

Эльза поворачивает голову, взволнованно смотрит на священника.

– Помни, о чём мы говорили! Помни! – шепчет игумен. – Да укрепится вера твоя!

Старуха кивает и начинает мысленно молиться:

«Господи! Спаси и сохрани его! Помоги ему! Дай сил и избавь нас от лукавого! Сергей, я знаю, ты слышишь меня. Тень!»

* * *

Крик Эльзы, одновременно далекий и такой близкий, врывается мне в голову. Я вижу, что Яр тащит меня в монастырь, больше напоминающий средневековую крепость. Высокие кирпичные стены с бойницами, вдоль которых кто-то вышагивает с луком за спиной, башня колокольни вздымается над куполами храма. Замечаю, что на площадке под звонницей мелькает пара силуэтов. Нас явно ждут. Готовятся. Причем, Яр тащит меня по дороге, обходя монастырь по дуге, словно показывая его мне.

«Если там запереться, то брать его придется только штурмом, – почему-то приходит мне на ум. – Интересное местечко. Что же там?» – мысль точно повисает в воздухе, едва я, до хруста повернув голову, замечаю, что меня, застыв в распахнутых воротах, встречает вооруженная холодным оружием толпа.

Время словно поворотилось вспять, разом отмотав назад пять или шесть столетий. Вижу мечников, копейщиков, арбалетчиков, несколько женщин в непонятных, точно сшитых в средневековье одеждах, даже одного ребенка, который указывает на меня пальцем. Надеюсь, что они не обсуждают, кому какая часть меня достанется на обед. Наш долбаный мир заставляет подозревать всех и каждого.

Потрошители приучили нас, там, в Убежище, что грань между зверем и человеком зыбка как утренний туман. Голод – страшное испытание. Тот, кто больше всех кричит и бьёт себя в грудь, что он скорее сдохнет, чем опустится до каннибализма – врёт. Особенно, когда от голода живот прирастает к спине, а ты начинаешь бредить, выплевывая на пол гнилые зубы. Обстоятельства бывают разные, уж поверьте мне. Я знаю…

Чем ближе толпа, чем сильнее у меня в груди стучит сердце. Колокол уже не звонит. Я различаю приглушённое дыхание людей. Внезапно к их тихому говору добавляется пронзительный свист, прилетевший откуда-то слева. В нескольких сотнях метрах от нас раздается размеренный гул и металлический стук. Пытаюсь понять, что это может быть. Грохот до боли знакомый, он кажется ирреальным в нашем мире. Внезапно меня осеняет. Я слышал эти звуки, когда сопляком, еще до Удара, смотрел какой-то старый черно-белый фильм про войну. Эти звуки может издавать только один механизм – паровоз.

Удивиться не успеваю. Толпа расступается, и Яр, дёрнув волокушу, затаскивает меня на двор монастыря. Ворота тут же закрывают. На меня смотрят десятки пар глаз. Взгляды цепкие, настороженные. Меня явно изучают, прощупывают, как барана на рынке. Кручу головой по сторонам. Люди одеты в странную одежду. Кто-то в длинные до пят накидки, кто-то в плотные стёганые бушлаты, обшитые металлическими пластинами и кольчужными кольцами. Бабы – все до одной в юбках. Лиц толком не разобрать из-за респираторов. В этот момент я ощущаю, как к руке прикасаются маленькие пальчики. Вижу мальца. Он смотрит на меня широко распахнутыми глазами и произносит фразу, молотом вдарившую мне по мозгам:

– Господь услышал мои молитвы и послал нам тебя!

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

– Авдий, – называет он странное имя, и, подумав, мальчуган, заглядывая мне в глаза, с гордостью добавляет: – Служитель бога!

Я киваю, пересекаюсь взглядом с женщиной лет тридцати, настороженно глядящей на меня. В следующую секунду она бросается вперед и закрывает Авдия собой. Больше никто не подходит.

Я пытаюсь улыбнуться, но вовремя вспоминаю, что на мне противогаз.

Внезапно слышу голос Эльзы:

– Несите его в братский корпус. Ему нужен покой!

Я уже ничему не удивляюсь. Поворачиваю голову, вижу, как от толпы, точно тень, отделяется сгорбленная фигура в накидке. Старуха подходит ко мне. Кладёт руку на лоб. Заглядывает, сквозь линзы маски, в глаза.

– Вот мы и встретились, Тень. Теперь ты дома.

– Уверена? – пытаюсь я пошутить.

Старуха смеется, затем серьёзнеет и отвечает:

– Это зависит от тебя! Думай о том, что будешь говорить!

Меня несут дальше. Ловлю на себе пронзительный взгляд. Скашиваю глаза. Вижу, что на меня смотрит старик, облачённый в рясу. Он стоит чуть поодаль от толпы, опираясь на посох. В отличие от остальных, лицо у него открыто. Глубоко посаженные, прищуренные глаза внимательно следят за мной как два остро отточенных клинка. Так смотрит хищник, выбирая себе жертву в стаде. Невольно ёжусь под его взглядом. В голову, как вихрь, врываются вкрадчивые слова:

– Бог все видит, все знает, и взывает к тебе: «Восстань, избавившись от скверны, прозри, исполнившись волею моей и завершив круг бытия, умри, чтобы воскреснуть!»

Мне кажется, что я схожу с ума. Невольно повторяю слова незнакомца. Позабыв про толпу, я точно растворяюсь в себе, проваливаясь в бездну. Перед глазами мельтешит калейдоскоп из лиц. Я точно наблюдаю со стороны, как Яр бережно отвязывает меня от волокуши и, взяв на руки как младенца, заносит в длинное одноэтажное здание с наглухо замазанными глиной окнами. Мутант проносит меня по коридору и, распахнув дверь, осторожно кладёт на деревянный пол. Вслед за ним в помещение входит Эльза, в сопровождении наголо стриженного здоровенного и чуть прихрамывающего парня.

– Данила, – говорит ему старуха, – будешь помогать мне. Раздень его.

Парень кивает. Снимает с меня противогаз, затем срезает одежду, которую уносит Яр. Вскоре здоровяк возвращается с огромной деревянной кадкой с водой, от которой валит пар. Эльза начинает меня медленно мыть.

– Тебе не впервой, – шучу я, ничуть не стесняясь наготы.

– Каким ты был доходягой, таким и остался! – ухмыляется Эльза, осторожно обтирая тряпкой с горячей водой раны на запястьях. – Кожа да кости, но лучше молчи, тебе вредно говорить, ты крови много потерял.

– Как вам удалось спасти меня? – решаюсь я спросить.

– Не мы! – рубит старуха. – Такова воля бога! Его и благодари!

– Что дальше? – меняю я тему разговора.

– Посмотрим, – уклончиво отвечает Эльза, – от тебя зависит. Тебе нужно набраться сил. То, что ты в обители, ещё не значит, что тебя приняли. Всё будет зависеть от разговора с настоятелем и мнения схода. Как они решат, так и будет.

– Тогда скажи, зачем я вам нужен? – упорствую я.

– Не боись, – скрипуче смеётся старуха. – Людей мы не жрем, и в жертву потрошителям тебя приносить не будем.

Я ловлю на себе любопытные взгляды Яра и Данилы.

– Но… – пытаюсь я возразить.

– Лучше молчи! Надоел! – злится Эльза. – Забыл, чему я тебя учила?

– Молчуны дольше живут, – отвечаю я.

– Ну, хоть это ты запомнил.

Эльза встаёт. Подходит к двери. Повернувшись, она бросает Яру и Даниле:

– Домойте его и в келью свободную, как условились. Напоите, накормите, к ранам мазь приложите, перевяжите. Я потом приду, пусть он хорошенько выспится.

– Сделаем, – бубнит Яр.

– В лучшем виде! – вворачивает Данила. По взгляду парня я вижу, что он хочет что-то у меня спросить, но не решается при старухе.

– А ты боль терпи, она скоро вернется, – говорит мне Эльза, – но ты выдержишь, тебе не впервой.

Старуха уходит. Данила снова открывает рот, но заметив, что Яр мотает головой, точно затыкается.

– После испросишь, – бубнит гигант, – не время сейчас вопросы задавать, имей терпение.

Данила кивает и, снова бросив на меня быстрый взгляд, помогает мутанту обтереть меня холщовой тряпкой.

* * *

Не прошло и часа, как меня, переодетого в чистое бельё, порядком захмелевшего от выпитого самогона, уложили на полати, сбитые из грубо обструганных досок.

Келья – примерно три на два метра, куда меня определили, видимо, является наскоро возведенным пристроем к уже существующим нежилым комнатам. Наверное, меня не захотели подселять к остальным. Своеобразный карантин, только от болезни не телесной, а духовной.

Озираюсь по сторонам. На расстоянии вытянутой руки находится столик, на котором стоит глиняный кувшин, судя по терпкому запаху, с настойкой из трав и тарелка с нехитрой снедью. Одним словом – жить можно. Вот только как? Чувствую, как боль, тихо долбившая меня всё это время, разгорается с новой силой. Но она ничто по сравнению с тем, что у меня творится в душе. Ад – как он есть. Место, где я сам себя поджариваю на медленном огне, вспоминая, что произошло за эти дни. Вопль Машеньки все время стоит у меня в ушах. Хочется убежать, скрыться, только бы не видеть, как Митяй стреляет в нее, но картинка навечно отпечатана в мозгу как черно-белый негатив.

Тянусь за настойкой. Руки дрожат. Край кувшина стучит по зубам. Пью жадными глотками в надежде забыться. Горло обжигает огнем. Не знаю, как выпивка сочетается с учением о вере. Или, может быть, для меня сделали исключение? Честно говоря, мне все равно. Главное – результат.

Настойка действует даже слишком быстро. В голове все затуманивается, комната плывет перед глазами, веки тяжелеют. Ужасно хочется спать. Ловлю себя на мысли, что если кто подсматривает за мной, то на героя я совсем не тяну. Лысый, дрожащий от озноба измождённый доходяга, с лихорадочным блеском в глазах, взглянув в которые любому станет жутко, словно видишь саму смерть. Да, я многое пережил. Прошлое, будущее, настоящее. Все запутано и переплетено как клубок змей. Эта масса шевелится, шипит, поднимая уродливые плоские головы с раздвоенными язычками.

Твари смотрят на меня красными горящими глазами. Раззявленные, зубастые пасти все ближе. Я чувствую смрадное дыхание. Внезапно змеи поворачивают головы. Эти твари глухи, но видимо они чувствуют вибрацию, которая сотрясает здание. Грохот работающего двигателя. Слышу пронзительный свист. Выпускают пар? Почему-то, именно эта мысль приходит мне в голову. Да, эта обитель полна тайн. Под размеренный стук я засыпаю. Мне снится железная дорога. По ней движется мотодрезина с вооруженными людьми. Треск мотоциклетного движка разрывает мертвую тишину, повисшую над Климовском – страшным местом, где много лет назад я оказался в составе разведотряда чистильщиков…