– Ваш отец сошел с ума, Руфь! – воскликнул он. – Он совершенно спятил! И я отказываюсь общаться с ним!

– Эта встреча не по его желанию, – холодно ответила мисс Беллингем.

– Нет, конечно, – последовал гневный ответ, – это моя ошибочная щедрость. Но какой смысл в разговорах? Я сделал для вас, что мог, и больше ничего не сделаю. Не трудитесь провожать меня, я найду дорогу. Всего хорошего!

С коротким поклоном и быстрым взглядом на меня говоривший повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

– Я должна извиниться перед вами за такую необычную встречу, – сказала мисс Беллингем, – но полагаю, медиков трудно удивить. Представлю вам вашего пациента. – Она открыла дверь в соседнюю комнату и, когда я вошел вслед за ней, произнесла: – К тебе еще один посетитель, дорогой. Доктор…

– Беркли, – представился я. – Я действую от лица моего друга доктора Барнарда.

Больной, благообразно выглядящий мужчина лет пятидесяти пяти, сидевший на кровати, опираясь на подушки, протянул заметно дрожащую руку, которую я сердечно пожал, отметив про себя эту дрожь.

– Здравствуйте, сэр, – сказал мистер Беллингем. – Надеюсь, доктор Барнард не заболел?

– О нет, – ответил я, – он отправился в плавание по Средиземному морю. Возможность появилась неожиданно, и я проводил его раньше, чем он успел передумать. Отсюда мое бесцеремонное появление, которое, я надеюсь, вы простите.

– Конечно, – был сердечный ответ. – Я рад, что вы его отправили: он нуждался в отдыхе. И рад познакомиться.

– Вы очень добры, – сказал я.

Он поклонился, как может поклониться человек на постели в окружении подушек; таким образом, обменявшись, так сказать, бортовыми залпами вежливости, мы – точнее я – перешли к делу.

– Давно ли вы лежите? – осторожно спросил я, не желая показывать, что мой доверитель не сообщил мне никакой информации об этом случае.

– Неделю, – ответил он. – Fons et origo mali^[6] – двухместный кеб, сбивший меня напротив Ло-Кортс. Я упал посреди дороги. Моя вина, конечно, так, во всяком случае, сказал кебмен; наверно, он прав. Но для меня это не утешение.

– Вы сильно пострадали?

– Не очень, но я повредил ногу и ударился. Я уже немолод для подобного, понимаете.

– Таково большинство людей, – произнес я.

– Это верно, но в двадцать лет такое переносишь легче, чем в пятьдесят пять. Однако колену стало гораздо лучше – вскоре сами посмотрите и, как можете видеть, я полностью отдыхаю. Но это не все мои беды и даже не худшие из них. Дело в моих проклятых нервах. Я раздражителен, как дьявол, и нервничаю, как кошка. И ночью не могу отдохнуть.

Я вспомнил его протянутую дрожащую руку. Он не похож на пьяницу, но…

– Вы много курите? – дипломатично спросил я.

Он хитро посмотрел на меня и улыбнулся.

– Очень деликатный подход к теме, доктор, – сказал он. – Нет, я не курю много и не напиваюсь. Я заметил, как вы только что посмотрели на мою дрожащую руку… о, все в порядке, я не обижаюсь. Врач обязан все замечать. Но у меня, как правило, рука устойчивая, когда я не расстроен, однако малейшее возбуждение заставляет меня дрожать, как желе. Дело в том, что у меня только что был очень неприятный разговор…

– Думаю, – прервала мисс Беллингем, – доктор Беркли как раз находился по соседству и все слышал.

Мистер Беллингем беззастенчиво рассмеялся.

– Боюсь, я сорвался, – сказал он, – но я вообще импульсивный человек, доктор, а когда хочу сказать, что думаю, говорю прямо и резко.

– И громко, – добавила его дочь. – Доктору Беркли пришлось зажать уши.

Она посмотрела на меня и как будто даже слегка подмигнула серьезными серыми глазами.

– Я кричал? – не очень сокрушенно, как мне кажется, спросил мистер Беллингем, хотя тут же добавил: – Мне очень жаль, моя дорогая, но больше этого не произойдет. Думаю, мы в последний раз видели того доброго джентльмена.

– Я очень на это надеюсь, – ответила она, добавив: – А сейчас я оставлю вас, чтобы вы поговорили. Если понадоблюсь, я в соседней комнате.

Я открыл для нее дверь и, когда она вышла, слегка поклонившись мне, сел у кровати и возобновил консультацию. Это был очевидный случай нервного срыва, к которому имело несомненное отношение происшествие с кебом. Что касается других сопутствующих обстоятельств, меня они не касались, хотя мистер Беллингем, очевидно, считал по-другому, потому что сказал:

– Это происшествие с кебом оказалось последней соломинкой, оно меня прикончило, но я уже давно качусь с холма. На протяжении последних двух лет у меня очень много неприятностей. Но, вероятно, я не должен докучать вам своими личными проблемами.

– Мне интересно все, что связано со здоровьем пациента, если вы согласны мне рассказать, – ответил я.

– Согласен? – воскликнул он. – А вы встречали пациента, который не рад поговорить о своем здоровье? Как правило, возражает слушатель.

– Ну, ваш настоящий слушатель не возражает.

– В таком случае, – сказал мистер Беллингем, – я доставлю себе удовольствие, рассказав вам о своих бедах: у меня не часто бывает возможность поворчать, жалуясь респектабельному человеку моего класса. И у меня действительно есть основания жаловаться на судьбу, с чем вы согласитесь, когда я скажу, что два года назад лег спать как джентльмен со значительными независимыми средствами и прекрасными перспективами, а проснулся утром и обнаружил, что стал практически нищим. Не очень приятное испытание, особенно в моем возрасте.

– Да, – согласился я, – в любом возрасте.

– И это не все, – продолжал он, – потому что в то же время я потерял брата, моего самого близкого и дорого друга. Он пропал – исчез с лица земли, но, возможно, вы слышали об этом деле. Проклятые газеты тогда были полны этим.

Он неожиданно замолчал, несомненно, заметив перемену в моем лице. Конечно, я сразу вспомнил то дело. С того момента, как я вошел в этот дом, воспоминание топталось на самом пороге памяти, и теперь слова мистера Беллингема сразу его вызвали.

– Да, – подтвердил я, – я помню тот случай, потому что наш лектор по медицинской юриспруденции привлек к нему наше внимание.

– Правда? – произнес мистер Беллингем, как мне показалось, немного встревоженно. – И что же он говорил об этом происшествии?

– Он сказал, что это дело может привести к очень серьезным юридическим последствиям.

– Ей-богу, – воскликнул Беллингем, – тот человек был пророком! Юридические последствия, поистине! Но он, конечно, не знал, какая адская путаница возникнет в связи с этим делом. Кстати, как его звали?

– Торндайк, – ответил я. – Доктор Джон Торндайк.

– Торндайк, – задумчиво повторил мистер Беллингем. – Кажется, я вспоминаю это имя. Да, конечно. О нем говорил мой друг юрист мистер Марчмонт в связи с делом человека, с которым я был слегка знаком, с неким Джефри Блекмуром, что исчез очень загадочно. Я вспомнил, что доктор Торндайк разрешил это дело с необыкновенной изобретательностью.

– Думаю, ему было бы очень интересно ваше дело, – предположил я.

– Конечно, – согласился мистер Беллингем, – но нельзя бесплатно тратить время профессионала, а я не могу заплатить ему. И это напоминает мне, что я занимаю ваше время, болтая о личных делах.

– Мой утренний обход закончен, – сказал я, – и более того, ваши личные дела чрезвычайно интересны. Могу ли я спросить, какова природа юридических затруднений?

– Нет. Если не хотите потратить весь остаток дня и вернуться домой в бреду. Скажу вам только, что неприятности связаны с завещанием моего бедного брата. Прежде всего, оно не может быть исполнено, потому что нет достаточных доказательств смерти моего брата, а во-вторых, если оно и будет исполнено, то все перейдет во владение человека, который никогда не должен был его получить. Само завещание – дьявольски раздражающий документ, когда-либо произведенный извращенной изобретательностью упрямо заблуждающегося человека. Это все. Взглянете на мое колено?

Так как объяснение мистера Беллингема (изложенное быстрым крещендо и закончившееся почти криком) привело к тому, что он побагровел и почти дрожал, я решил, что лучше закончить разговор. Поэтому я осмотрел колено пациента, которое почти зажило, и провел общий осмотр; дав джентльмену подробные наставления, как себя вести, я встал, собираясь уходить.

– И помните, – сказал я, пожимая ему руку, – ни табака, ни кофе, и вообще никаких возбуждений. Ведите спокойную жизнь.

– Все это очень хорошо, – ответил он, – но, предположим, придут люди и будут возбуждать меня?

– Не обращайте на них внимания, – улыбнулся я, – и читайте «Альманах Уитакера»^[7].

И с этим прощальным советом я вышел в наружную комнату.

Мисс Беллингем сидела за столом; перед ней лежала груда блокнотов в синем переплете, два из них были открыты, виднелись страницы, заполненные мелким аккуратным почерком. Когда я вошел, она встала и вопросительно посмотрела на меня.

– Я слышала, вы посоветовали моему отцу читать «Альманах Уитакера», – сказала она. – Это лечебное средство?

– Исключительно, – ответил я. – Я рекомендую это как лекарственное средство, как противоядие от возбуждения.

Она слегка улыбнулась.

– Это поистине не слишком эмоциональная книга, – хмыкнула она и потом спросила: – У вас есть какие-то другие инструкции?

– Что ж, могу дать обычный совет: сохранять оптимизм и избегать тревог, но не думаю, чтобы вы нашли его очень полезным.

– Напротив, – ответила она, – это превосходный совет. Люди в нашем положении, боюсь, не слишком веселы, но все же у них нет извращенного желания неприятностей. Беды приходят непрошеными. Но, конечно, вы не можете заниматься этим.

– Я практически не могу помочь, но искренне надеюсь, что дела вашего отца скоро наладятся.

Она поблагодарила меня за добрые пожелания и проводила до входной двери, где с поклоном и крепким рукопожатием отпустила меня.

Когда я вышел из-под арки, на меня обрушился очень неприятный шум Феттер Лейн, и эта маленькая улица выглядела очень убогой и беспокойной по сравнению с достоинством и монашеской тишиной старого сада. А что касается операционной, с ее клеенчатым полом и развешанными по стенам карточками страховых агентов в позолоченных рамах, то она была так отвратительна, что я для отвлечения занялся дневником и все еще деловито записывал результаты утренних посещений, когда вкрадчиво вошел Адольс, официант, и объявил, что ланч готов.