Конфронтационная напряженность и ее разрешение: горячка, навал, чрезмерное насилие

Теперь обратимся к детальному рассмотрению эмоциональной последовательности. Сначала происходит накопление напряженности, которая высвобождается в виде яростной атаки, когда ситуация позволяет это сделать с легкостью. Один из выводов предыдущей главы заключался в том, что это состояние представляет собой напряженность/страх, свойственные конфликту в непосредственной конфронтации с другими людьми. Эта конфронтационная напряженность нарастает по мере того, как люди, находящиеся в состоянии конфликта, приближаются друг к другу, причем не только потому, что именно в этот момент кому-то может быть нанесен удар – именно в этот момент придется столкнуться с другим, подчинить его или ее своему насильственному контролю вопреки его сопротивлению.

Напряженность может складываться из различных компонентов. У полицейских, участвующих в погоне на скорости, присутствует определенное ощущение опасности от быстро движущихся автомобилей, особенно в тех случаях, когда им приходится уворачиваться от других транспортных средств и препятствий; ощущаемое ими напряжение отчасти может представлять собой возбуждение, а отчасти разочарование от того, что они еще не поймали преследуемого. Для полицейских эта ситуация выступает усугубленным вариантом их привычного подхода к гражданским лицам, в особенности к подозреваемым: их усилия всегда направлены на то, чтобы контролировать ситуацию взаимодействия [Rubinstein 1973]. Сопротивление обычного гражданина стремлению сотрудника полиции контролировать ситуацию вызывает конфронтационную напряженность, повышая вероятность того, что полицейский использует не только свою официальную власть, но и неформальное давление, чтобы овладеть ситуацией. Как следует из этнографических наблюдений Джонатана Рубинстейна, полицейские стараются занимать такую позицию в пространстве, чтобы контролировать каждого, кого они останавливают для опросов; диапазон их невербальных маневров варьируется от положения, позволяющего обезоружить человека или одолеть его, до соприкосновения с ним при рядовом досмотре. Как минимум полицейские осуществляют более тонкий контроль, агрессивно используя взгляд при длительном и преднамеренном наблюдении за другим человеком, вопреки нормальным в приличном обществе обменам взглядами и зрительным контактам. Таким образом, во время погони полицейские получают длительный опыт обманутых ожиданий, оказываясь в ситуации, на которую они обычно не рассчитывают в ходе любого взаимодействия.

Напряженность, порождающую панику, можно наблюдать и в поединках один на один. Хорошим источником в данном случае выступают подробности биографии американского спортсмена Тая Кобба, участвовавшего во множестве стычек, которые хорошо задокументированы благодаря его славе лучшего бейсболиста своего времени. Например, в мае 1912 года Кобб запрыгнул на трибуну стадиона, чтобы напасть на болельщика, который его высмеивал. Этот инцидент произошел в Нью-Йорке, куда приезжала команда Кобба из Детройта. В ходе предыдущего матча в серии Кобб столкнулся с игроком нью-йоркцев на третьей базе в момент, когда он по своему обыкновению совершал агрессивные пробежки от одной базы к другой; два игрока стали пихаться, а болельщики тем временем бросались с трибун всяким хламом. Четыре дня спустя болельщик, сидевший неподалеку от игроков, не участвовавших в матче, постоянно громко оскорблял Кобба, и в четвертом иннинге – примерно через час – тот взялся за дело сам: «Перепрыгнув через перила, [Кобб] помчался по телам болельщиков, чтобы добраться до своего обидчика, сидевшего на трибуне дюжиной рядов выше. Он нанес не меньше дюжины ударов по голове Льюкера, свалил его с ног и бил беспомощного человека шипами ботинок по нижней части тела… [У этого зрителя] не было пальцев на одной руке, а на другой оставалось только два пальца [он потерял их в результате несчастного случая на производстве]… Фанаты разбежались с криками: „У него нет рук!“ По утверждению свидетелей, они слышали, как Кобб парировал: „У него нет ног? Да плевать я хотел!“» [Stump 1994: 206–207].

Это избиение, которое устроил Кобб, представляло собой типичное проявление его насильственного буйства: если он начинал кого-то избивать, то не останавливался даже после того, как противник оказывался на земле. Победа в схватке явно доставалась Коббу еще в самом начале, однако дальше следовала череда ударов кулаками, а затем пинков по поверженному телу, лежащему на земле. В описанном случае следует подчеркнуть неравенство сил, поскольку оказалось, что насмехавшийся над Коббом болельщик имел физические увечья³. Но когда Кобб находился на пике ярости, это его ничуть не смущало: в порыве наступательной паники любые признаки слабости жертвы не имеют значения, даже если тот, кто творит насилие, явно это осознает.

Напряженность в данном случае включает несколько компонентов. На переднем плане оказываются чрезвычайно враждебные отношения Кобба с игроками нью-йоркской команды и их болельщиками на протяжении четырех дней. При этом описанный инцидент вписывается в более масштабную закономерность: Кобб добился успехов в бейсболе именно благодаря своему чрезвычайно агрессивному стилю игры. За год до описанного происшествия он установил рекорд по количеству украденных баз* и продемонстрировал средний коэффициент отбивания* 0,420 – один из самых высоких в современный период ведения бейсбольной статистики. А в сезоне 1912 года, во время которого и произошел описанный инцидент, Кобб будет два года подряд демонстрировать беспрецедентный средний коэффициент отбивания свыше 0,400 (в матче, о котором шла речь выше, он показал результат 0,410)⁴. Отдельные люди используют свою способность достигать высокого уровня конфронтационной напряженности в качестве способа доминирования над другими. Но как только они достигают значительного возбуждения, они больше не могут контролировать себя – именно поэтому Кобб избивал зрителей и в этом эпизоде, и в других, предпринимая явно чрезмерные действия после того, как победа в схватке уже оставалась за ним.

Различные виды напряженности/страха, возникающие в порыве насилия, часто описывались как прилив адреналина. Может показаться, что солдаты во время сражения и сразу после него точно так же, как и полицейские в конце автомобильной погони или ареста, неспособны контролировать свой адреналин [Artwohl, Christensen 1997; Klinger 2004; Grossman 2004]. Однако наступательная паника представляет собой не просто физиологический процесс; дальнейшие действия человека в состоянии адреналинового возбуждения формируются в различных направлениях и в варьирующихся действиях в зависимости от ситуационных условий. После дорожно-транспортного происшествия без последствий водитель может пережить приступ неконтролируемой дрожи в теле. В момент, когда нужно резко повернуть руль, тело напряжено для действия, и лишь когда момент для него прошел и больше делать ничего не нужно, срабатывает полный эффект возбуждения. Некоторые реагируют на кризис сразу после его разрешения, разражаясь слезами. Эмоции, которые человек испытывает при достижении сложной цели (например, избавление от напряженности, возникающей при подъеме на горную вершину⁵), как правило, не являются агрессивными. Такие реакции, как гнев или яростное нападение на ставшую беспомощной жертву, возникают только при определенной организации ситуационных цепочек⁶.

Какого рода эмоции возникают в момент наступательной паники? Наиболее очевидно, что это гнев в его крайних формах – неистовство или ярость. В двух последних понятиях – а в особенности в таком понятии, как «исступление», – присутствует коннотация, заключающаяся в том, что гнев является всепоглощающим и непреодолимым. Однако в описанных ситуациях неконтролируемого насилия мы видим и другие разновидности эмоций. Одной из них может выступать истерический смех, упоминаемый в нескольких местах описания событий войны во Вьетнаме у Капуто. Смех случается в разгар сражения и оказывается чрезвычайно заразительным: Капуто катается по земле вместе со своим товарищем, спасаясь от пуль, а затем, когда он отчаянно дерзко вызывает на себя огонь снайпера, эта бравада вызывает смех у солдат, что провоцирует его еще более неконтролируемый смех. Обратимся к другому контексту – массовому расстрелу, совершенному двумя учениками средней школы «Колумбайн» в Литтлтоне (штат Колорадо) в апреле 1999 года. На видеозаписях этого инцидента видно, как убийцы истерически смеются во время стрельбы. Смех и общее хорошее настроение также могут сохраняться и в период после завершения наступательной паники. Полицейские, арестовавшие Родни Кинга, после его избиения находятся в приподнятом настроении; одна из причин, почему их поведение кажется таким шокирующим, заключается в том, что они не могут удержаться от того, чтобы продемонстрировать свое настроение, передавая шутливые сообщения по рации и отпуская комментарии в больнице, куда Кинг был доставлен с травмами.

Приподнятое настроение зачастую возникает как при совершении насилия, так иногда и после этого. В описаниях Капуто ощущения напряженности, страха и гнева чередуются с чувством высшего счастья. Эти смешанные эмоции плохо поддаются описанию при помощи стандартных формулировок. Многослойный настрой наступательной паники возникает из трансформации напряженности/страха в агрессивное неистовство, в центре которого обычно находится ярость. Если обратиться к истории войн, то в ближнем бою солдаты всегда издавали много шума – смесь из улюлюканья, проклятий, рева или истошного крика [Keegan 1976; Holmes 1985]. Капуто упоминает об этом в каждом из описанных им эпизодов [Caputo 1977]; случаи, не связанные с войнами, будут представлены в разделе главы 9, посвященном бахвальству. В момент победы весь этот шум может перерастать в демонстрацию восторга, иногда – в истерический смех, представляющий собой нечто среднее между самоободрением и рьяным энергичным выражением продвижения вперед. Похоже, что наступательная паника редко бывает тихой, ведь это состояние представляет собой кульминацию шума и насилия. Эта смесь агрессивной энергии, гнева и жизнерадостных громких возгласов зачастую переносится на ситуацию сразу после конфликта. В конечном итоге наступательная паника представляет собой тотальную победу – по меньшей мере локальную, а также на физическом и эмоциональном уровне, поэтому она требует торжества⁷.

Наступательная паника, какие бы эмоции ни входили в ее состав, обладает двумя ключевыми характеристиками. Во-первых, это «горячая» эмоция – ситуация, когда человек чрезвычайно возбужден и распален. Она возникает в порыве, взрывообразно, а для того, чтобы она улеглась, требуется время. Наступательная паника контрастирует с гораздо более необычным типом насилия – хладнокровным или отстраненным насилием, которое совершают такие «специалисты», как снайперы и киллеры (к нему мы обратимся в главах 10 и 11), – а также с нерешительным и опасливым насилием, которое было рассмотрено в главе 2. Во-вторых, наступательная паника ритмична и сильно захватывает. Охваченные ею люди вновь и вновь повторяют свои агрессивные действия: дорожный патруль продолжает бить дубинками нелегальных мигрантов, Родни Кинг получает серию ударов, морпехи Капуто поджигают одну хижину за другой, хотя уже знают, что там ничего нет, а Тай Кобб продолжает пинать свою жертву, лежащую на земле. Эта эмоция накатывает самоподдерживающими волнами. Испытывающий наступательную панику попадает в собственный ритм⁸; Кобб действует в одиночку, хотя на заднем плане он привык задавать ритм действия в бейсбольном матче, и его реакция на повторяющиеся – а следовательно, ритмичные – вопли болельщика представляет собой часть процесса, в который он включается в этот момент.

Чаще всего описанный процесс представляет собой групповую вовлеченность в некую коллективную эмоцию. Солдаты заставляют друг друга издавать ликующие возгласы, ругаться, иногда истерически смеяться, а одновременно они еще и стреляют – как мы уже выяснили, в основном неточно, но эта пальба из оружия – бам! бам! бам! бам! бам! – также является частью ритма, которым они охвачены. Как уже отмечалось, оба убийцы в школе «Колумбайн» истерически смеялись на протяжении всего расстрела, причем похоже, что они еще и держались вместе на протяжении всего это эпизода, хотя более практичным было бы разделиться и взять на прицел разные места, что позволило бы им в результате убить больше людей. Но пока они находились вместе, каждый мог подпитываться настроением другого, и это не позволяло им выйти из своего состояния бешенства и истерического восторга. Разумеется, можно усомниться в том, что они действительно испытывали восторг – к этой эмоции наверняка примешивалось ощущение, что сами они идут на смерть, ведь вскоре оба покончили с собой, а если бы им удалось выжить, то их ждали бы суровые наказания. Но именно в этом и заключается важнейший момент, касающийся эмоций, испытываемых в ситуации наступательной паники. Все компоненты, которые выходят наружу в горячке успешного, не встречающего сопротивления нападения, циклически возвращаются к самим себе. Гнев, освобождение от напряженности/страха, восторг, истерический смех, несусветный шум как отдельная форма агрессии – все это порождает социальную атмосферу, в которой люди снова и снова продолжают делать то, что они делают, хотя это может быть бессмысленным даже в качестве агрессии⁹.

Наступательная паника представляет собой насилие, которое невозможно остановить в тот момент, когда она происходит. Это чрезмерная жестокость, чрезмерное применение силы, намного превышающее то, что было бы необходимо для достижения победы. Те, кто сваливается из точки напряженности в ситуацию наступательной паники, как будто спускаются в туннель и не могут прекратить движение. Они делают гораздо больше выстрелов, чем требуется; они не только убивают, но и уничтожают все, что попадает в их поле зрения; они наносят больше ударов руками и ногами; они нападают на мертвые тела. По меркам той или иной разновидности конфликта – в конце концов, тот же Тай Кобб не убивает свою жертву, – присутствует гораздо больше насилия, чем, на первый взгляд, требует сама насильственная ситуация. Если в насилии участвует группа людей, то, как правило, возникает следующая закономерность: на жертву набрасываются все вместе, поскольку каждый хочет нанести удар или пинок упавшему – в спорте в таком случае употребляется формулировка «навал».

Наступательная паника всегда выглядит как чрезмерная жестокость. Она предстает вопиющей несправедливостью: сильный против слабых, вооруженные против безоружных (или разоруженных), толпа против отдельного человека или крошечной группы. Наступательная паника выглядит очень уродливо, даже если жертва не получила серьезных травм. Слишком оскорбителен именно моральный облик этого события. Когда кого-то действительно убивают или калечат, это становится зверством именно за счет способа, каким это происходит.