2

Шмель не отставал уже неделю:

– Дай поиграть хотя бы на пару дней.

Рапай отбрыкивался:

– Сам пока учусь, отстань.

Счастливый обладатель «Пиратской гитары» лукавил. А попросту говоря, врал. Его «учеба» длилась не более двух часов, после чего бесхозный инструмент тоскливо заскучал в темном углу спальной комнаты, рядом с письменным столом, где Рапай обычно готовил уроки. Забросив гитару, он вернулся к своему любимому Джек Лондону.

«Ни одна собака не могла бы сделать того, что сделал Белый Клык. Он – волк», – философия одинокого, но сильного хищника затрагивали какие-то тайные струны Рапаевой души.

Правда, сначала он добросовестно пытался настроить свою гитару. Как учили дворовые пацаны, первую открытую струну – по второй, зажатой на пятом ладу. Но как не крутил колки и не дергал струны, нужного унисона не получалось. Плохо давались и «блатные аккорды» – ни Ам, ни Дм, ни Е – ничего толком не зажималось, пальцы плохо слушались, красавица-гитара пищала и выла, а играть не хотела.

Дело в том, что у Рапая не было музыкального слуха. Абсолютно. Никакого. Мало того, что медведь на ухо наступил, так еще Топтыгин плотно забил ушную раковину еловыми шишками.

По пению в начальных классах больше тройки у него не выходило. При всем уважении и почтении добрейшего «Баяныча», высокого, полного, с внешностью запорожского атамана учителя музыки. «Баяныч» был не просто учителем пения, но еще и композитором. Именно он посвятил «оду» своему любимому городу: «В пустыне зноем опаленной»… возник мечтою окрыленный «город новый, город новый, город Навои!» И именно он позже стал директором самого красивого в пустынных Кызылкумах "очага культуры" – ДК «Фархад».

Но однажды «Баяныч» вынужден был-таки поставить Рапаю «пятерку». А куда деваться? Если мальчонка так азартно, с таким чувственным надрывом спел… Нет, не спел, так про исполнение маленького Рапая сказать нельзя, просто изобразил свою версию азербайджанской народной песенки «Жип-жип, жужаларим», да таким образом, что ошарашенный учитель вообще забыл не только об аккомпанементе на своем трофейном немецком баяне, но и вообще о существовании каких-то там нот…

А Шмель пристал, как навозный жук. Он тоже играл на баяне – окончил музшколу, и теперь хотел освоить гитару.

– Как ты будешь лабать, у тебя вон рука вся в гипсе?

Действительно, его левая рука, как раз та, которой берут аккорды, была плотно перебинтована от запястья до локтя.

– А я аккорды правой буду брать, левой – только бой.

– Ладно, черт с тобой, забирай, – сдался, наконец, Рапай. – Но только до утра.

Обрадованный Шмель потянулся здоровой рукой за инструментом.

– И еще одно условие, – Рапай не отпускал гриф своей красавицы, хотя она, как ему показалось, уже была не прочь отдаться в объятья нового воздыхателя.

– Слушаю, – напрягся и вытянул губы бантиком Шмель.

– Гитара малость расстроилась, я же днем и ночью на ней упражняюсь, – по обыкновению, соврал Рапай. – Ты ее настроишь.

… Честно говоря, Рапай давно арендовал бы своему другу гитару, но ему было неудобно, что она не строит. У Рапая был друг по имени Толян, он жил в соседнем доме и учился на два класса старше. Странной была эта дружба. Два года в юношеском возрасте – это все-таки большая разница. Высокий парень шутливо уклонялся от почти настоящих ударов неказистого футболиста, а тот высоко подпрыгивал и яростно рычал: «Изведу, собаку!» Толян хохотал до слез и в изнеможении падал на траву.

Помимо бокса, Толян играл на гитаре. Правда, на семиструнной, на которой вместо нормальных аккордов нужно было зажимать всякие «звездочки» и «лесенки». И репертуар у него был другой, перенятый от отца фронтовика, до войны жившего где-то в средней полосе необъятной России. Толян пел не:

Тополя, тополя – все в пуху,

Потерял я любовь, не найду…

А:

Зачем живут на свете все пережитки эти,

Все женщины обманщицы любви…

Рапай хотел попросить Толяна настроить свою гитару. Но сомневался, сможет ли? Он знал, что строй у семиструнной другой.

Через год Толян попал служить на Черноморский флот, он приезжал в отпуск и щеголял по городу во флотском костюме с матросским воротником. Даже на танцы в «клетку» ходил, лихо задвинув на затылок свою фуражку-бескозырку. Старого другана уже не замечал.

А Шмель замечал, да еще как!.. Да и ладно, оно, может, и к лучшему. Пусть сам и настраивает гитару, у Шмеля талантов много.

Со Шмелем Рапай познакомился на уроке истории, кажется. Завуч привела какого-то дядьку в шортах с волосатыми ногами и объявила: «он будет учиться вместе с вами». Смеху было! Шестиклассник с волосатыми ногами встречается не часто.

Шмель не был второгодником, он был «осенником», старше других только на несколько месяцев. Просто его родители получили трехкомнатную квартиру в новом доме, по улице Толстого, напротив огромной скульптуры богатыря «Фархада» – символа ДК. На Театральной, Кольцевой, Толстого жило большинство учащихся средней образовательной школы N14 им. А. С. Пушкина. Вот и Шмеля, которого классная руководительница сразу посадила за одну парту с Рапаем, перевели в эту же школу.

Ребята быстро нашли общий язык. И спорт – новенький занимался баскетболом, и стихи. Шмель, как и Рапай, слагал вирши. Учительница литературы с чисто русской фамилией Дё даже рискнула послать их авторов на областную олимпиаду в Бухару. Но ничего путного из этого не вышло. Затея Анны Родионовны – да, литераторшу-кореянку звали так же, как няню Пушкина – чуть не вышла ей боком. Звонили рассерженные тетки из областного управления образования и возмущались, «каких хулиганов-стихоплетов вы к нам прислали, это же форменное безобразие!»

Спас рассудительный председатель конкурсной комиссии, мужик оказался с юмором, дескать, «проба пера», «орлята учатся летать» и всё в таком роде. Главное, нет никакой антисоветчины, только ребячья бравада. Скандал удалось замять. Помог, помимо прочего, видимо, и статус супруга Анны Родионовны Дё, он ни много, ни мало, а был городским судьей…

Шмель вернул гитару вовремя. И тут же продемонстрировал Рапаю свое умение. Он и на самом деле правой рукой брал аккорды, их аппликатура была уже другой, а левой, забинтованной отбивал ритм. За одну бессонную ночь Шмель не только выучился играть на гитаре, но еще успел родить собственное творение:

Тихо ветер играет ковылью степной,

Облака большие и белые.

Я лежу в тишине, под могильной плитой,

И поют о чем-то волки серые.

– Талант даже гипсом не убьешь! – искренне восхитился Рапай.

И потом, в разных компаниях, когда его друг брал в руки гитару, Рапай в красках описывал свое скромное участие в рождении нового барда с необычным именем Левша Гипс.

– Да если бы я тогда дал тебе гитару больше, чем на одну ночь, ты бы в жизни на ней не научился играть, – затыкал он рот пытавшему возбухать Шмелю.

Сама

1

Сама – с ударением на первом слоге – учился в ПТУ на сварщика. Точной его фамилии Рапай не знал: то ли Самойленко, то ли Самойчук, короче говоря, Сама.

В одном время, как раз после покупки гитары у Пирата, они тесно общались. Сама жил в соседнем подъезде, и часто приходил в гости к Рапаю, чтобы изучать боевые приемы самбо. Борцовским ковром им служили обычные половики, прикрытые подушками, чтобы было не больно падать после выполнения бросков. Приемы придумывали сами: захват за шею, бросок через бедро, задняя подножка, передняя подсечка…

Тренировались часами. Сама был парнем идейным. Если что ему в башку втемяшится, никаким «болевым» не выбьешь. А самбо ему было нужно для того, чтобы защищаться от пьяного отца, который, бывало, что и поколачивал. И его, и мать. Иногда и младшей сестренке доставалось. В семье у Рапая такого не водилось. Но он знал, что многие его сверстники страдали от домашнего насилия. Уму-разуму тогда учили просто: ремнем по жопе!

Сама страдал от двойного насилия, от притеснений дома и в ПТУ. Старшекурсники устроили жуткую «дедовщину»: отбирали стипендию, заставлять драить полы в заплеванной мастерской, гоняли за сигаретами и пивом, могли и просто избить не за что, не про что. Знающие пацаны говорили, что даже в детской колонии житуха была полегче.

Устав от головокружительных бросков и смертельных захватов, приятели пили чай со свежевыжатой вишней на маленькой кухоньке за деревянным самодельным столиком – отец сам смастерил. Было безумно вкусно!

Потом уже в зале, сидя на обшарпанном диване, чьи потертости были прикрыты дешевым хлопчатобумажным покрывалом, Рапай показывал свои похвальные грамоты и спортивные дипломы.

Вот, один из первых – Диплом первой степени «За первое место в зимнем многоборье за победу в первенстве по легкой атлетике среди групп начальной подготовки». А вот такой же диплом от ДСШ в беге на 300 метров – была такая нетрадиционная дистанция – с результатом 56,7. Его Рапай показал в четвертом классе – это норматив на «отлично» 8 класса.

А вот грамота за рекорд школы в прыжках в высоту – 1 метр 50 см… Хотя нет, этот рекорд Рапай установит немного позже, когда всего за один учебный год ему удастся вырасти сразу на 10 см и он из маленького пацаненка превратится в вполне себе нормального парня. Кто-то из друзей посоветовал записаться на баскетбол, дескать, все время будешь тянутся вверх, к баскетбольному кольцу… Сработало!

Особенно много в спортивной коллекции было дипломов за призовые места в различных футбольных соревнованиях, начиная с дворового турнира «Кожаный мяч» и кончая республиканскими соревнованиями Кубка ЦК ЛКСМ «Надежда».

А сам Рапай большего всего ценил грамоту, в которой от руки было написано: «Самому молодому участнику традиционного Навоийского пробега по улицам города…» Ее он получил три года назад, на Новый год…

Рапай хорошо помнил этот забег. Падал редкий снег и приятно холодил разгоряченное лицо. Бегуны взяли резкий старт от главного входа стадиона «Согдиана». Но не пройдя и трети пути, где-то на повороте на проспект Ленина, стали выдыхаться, переходя то на легкую трусцу, а то и вовсе на пеший шаг. Рапай обходил не рассчитавших своих сил спортсменов одного за другим, не прилагая к тому никаких видимых усилий. Для него бежать было так же естественно, как дышать. Не меняя темпа и не гонясь за рекордом, Рапай вернулся на стадион, даже ни грамма не запыхавшись.

Как потом выяснилось, это был четвертый результат официального городского забега на дистанцию четыре километра!

За четвертое место награды не полагалось. Но главный судья соревнований, удивившись, как быстро и легко такую сложную дистанцию преодолел столь юный бегун, решил грамоту, которая была приготовлена за третье место, вручить Рапаю.

Саму, однако, дипломы и похвальные грамоты Рапая не впечатлили:

– Вам дают эти бумажки, чтобы вы без дела по улицам не шлялись. Вот награды за учебу – это другое дело!

Нашлись награды и за учебу: Благодарность по окончании первого класса и Похвальный лист за «Отличные успехи в учебе, труде и примерное поведении» по окончании шестого. На эти «бумажки» Сама уже взирал с почтением, по-многу раз перечитывал, вроде не веря написанному, уважительно цокал языком.

– А сейчас, как учишься?

– Так, – отмахнулся Рапай. – До восьмого класса был «круглым отличником», а потом скучно стало.

– Ну эт ты зря! Чем мяч по полю гонять, лучше учись, раз способности есть! Вот у меня их нет, я и поперся после восьмилетки в училище. Но ничего, сварщик – тоже нужная в жизни профессия.

Сама был не по годам зрел и рассудителен.

2

На этот раз приятели не тренировались, а сидели на крыше своего четырехэтажного дома и загорали. До знойного саратона было еще далеко и греться под нежными лучами ласкового майского солнышка было одно удовольствие. С крыши до неба было ближе, чем с земли. Задумчиво плыли облака, через дыры в которых проглядывала бездонная синь. О чем-то своем, птичьем, не земном, ворковали голуби в самодельной клетке, обтянутой мелкой железной сеткой. Ни Сама, ни Рапай не были голубятниками, и не обращали на воркующих соседей никакого внимания.

Голубей держал Лёха Мордвин с третьего этажа. Он в отличие от своего старшего брата Казы, худющего наркомана, как-то по-началу больше тянулся к флоре и фауне. Вот разводил голубей, во дворе высаживал зеленные саженцы. А потом загремел на зону вслед за братом по той же статье. Анаша никого до хорошего не доводила, за нее чуть ли не пол-двора срок на зоне тянула.

Отсидев, Лёха вернулся домой весь поникший и разбитый. Жаловался, что долгое время не мог есть – ему вводили в желудок питательные вещества через катетер. Но прежних своих увлечений бывший зек не забыл. На даче отца-фронтовика, который всё время ходил с красным хмурым лицом (видно, стыдно было за сыновей), завел кроликов. «Знаешь, как их жалко бывает резать, жена просит-просит, а я не могу. Махну стакан, только тогда получается. А так – никак», – жаловался он Рапаю.

– А ты знаешь о чем я мечтаю? – нарушил молчание Сама, поправляя газетное сомбреро на голове, солнце – хоть и весеннее, но начинало припекать.

– Расскажи.

– Хочу девчонку нормальную найти, понимаешь? – речь Самы от волнения стала быстрой и сбивчивой. – Ну чтоб всё понимала, да?.. Вот, как мы с тобой тут сидим, загораем, в натуре, ну чтоб с ней тоже так можно было сидеть, чтоб настоящая пацанка была… и верная.

И после некоторый паузы он добавил уже другим задумчивым тоном:

– Я вообще, думаю, это самое главное в жизни – встретить такую девчонку.

Рапай не ожидал от будущего сварщика подобной философии. Облака, что ли, навеяли?

– Есть одна хорошая песня, ты наверняка ее слышал.

Рапаю показалось, что Сама сейчас запоет:

«Тише, люди, ради Бога, тише —

Голуби целуются на крыше».

Тем более, что их пернатые соседи что-то примолкли. Сама фальшиво, но уверенно затянул совсем другое:

«А мне б в девчоночку хорошую влюбиться…»

– Выучи ее на гитаре, классная песня.

– Хорошо, – пообещал Рапай, хотя эту песню не слышал и петь так же, как и его приятель не умел.

Опять замолчали. Солнце жгло все сильнее и сильнее. Так и кожу можно спалить. Но Сама хотел еще что-то сказать, Рапай чувствовал это и терпеливо ждал.

– Ты знаешь Пашку и Золотого с нового микрорайона? – спустился, наконец, с облаков на грешную землю Сама.

– Знаю.

Как же ему их не знать, этих двоюродных братьев! Эти два брата-акробата выступали за одну с Рапаем футбольную команду, и у них даже функции были одинаковые: один правый защитник, другой левый.

– А Рыжего?

– Знал.

Рыжий тоже играл в футбол, причем, играл прилично. Атлетически сложенный парень мог закатать плюху чужому ловиле от вратарской линии собственных ворот. Правда, не на большом поле, а несколько укороченном – 60 метров вместо 100. Оно находилось на площадке между школами 13 и 14. Детские турниры «Кожаного мяча» проводились как раз здесь.

Несмотря на отличные данные, в «Зарафшан» Рыжего не взяли, и на то были серьезные причины. Рыжий «глотал колеса». Он даже с дружками как-то заявился на хату к Рапаю, и Рапай выдал им какие-то таблетки, которые нашел в домашнем шифоньере.

Но загнулся Рыжий от передоза не в тот раз, а месяца через два-три.

– Ты сказал, что знал Рыжего, – переспросил Сама. – А что, теперь не знаешь?

– Он умер.

– Жаль. Рыжий мог бы лучше помочь, ведь он не с нового микрорайона, а вроде с Театральной?

– Да, он там жил.

– А откуда ты их всех знаешь? Ты же не блатной, вон у тебя и грамоты за хорошую учебу имеются.

– Я играю в футбол.

– Ну и че?

– Все блатные тоже играют в футбол.

И это было сущей правдой. В Навои Пеле был не меньшим кумиром, чем в Бразилии. Вся дворовая шпана увлекалась этим суперпопулярным в те годы видом спорта. Не боксом, не становящимся модным самбо. Уличная босота, по воровским понятиям, считала, что остро наточенная фомка эффективнее хука боксера или броска самбиста. И преспокойно отдавалась футболу.

А в этом виде Рапай был корифеем. Сколько себя помнил, столько играл в футбол, по-началу еще тряпочными мячами, а потом кожаными. Турнир «Кожаный мяч» на первенство города среди дворовых команд был чрезвычайно востребован. К его организации подходили очень строго. Для того чтобы не было «подстав» (это когда за младшие команды выступали старшие ребята), перед матчами проверяли метрики – свидетельства о рождении.

Перед финалом прошел слух, что в команде «Больничного городка» есть серьезная «подстава». Организаторы турнира выстроили команды, главный судья строго спросил:

– Кто из вас есть Рапай? – в голосе судьи слышался легкий прибалтийский акцент.