Не нужно так напрягаться

Дядя Федя категорически спрятал Гришкины сандалии в чулане – на плохую погоду.

Гришка босиком пошёл.

Дорога обволокла его ноги тёплой пылью. Пела вокруг него не вдруг различимая жизнь травы. И гулкое небо было приподнято над землёй высоко-высоко, словно и нет его – только привычка к голубому цвету над головой.

Гришка на речку пошёл.

На берегу, на пригорке, сидела незнакомая девочка Лиза в розовом платье. Показалось Гришке, будто она горюет. Гришка сел рядышком.

– Горюешь?

Девочка Лиза глаз от речки не отвела.

– Я, когда на речку смотрю, не люблю разговаривать, – сказала она. – А ты когда разговаривать не любишь?

– Я разговаривать не люблю, когда в небо смотрю. Там самолёты, – ответил Гришка таким голосом, от которого всякая грусть проходит.

Лизин нос приподнялся.

– Не в самолётах счастье…

Гришка вопрос себе задал: что такое счастье и было ли оно у него? Он перебрал в уме множество всяких прошедших радостей, восторгов, удовольствий и поделился с Лизой самыми, на его взгляд, замечательными. Девочка Лиза, которая ещё не знала, в чём счастье, но уже понимала, в чём счастья нет, воскликнула: «Какие пустяки!» – и задрала нос ещё выше. Гришка застеснялся и домой пошёл.

Девочка Лиза ничего не сказала о Гришкиной худобе. Это Гришка отметил.

На крыльце воробей вертелся, примеряя красивые позы.

– Аполлон, – спросил Гришка, – в чём ваше счастье?

Аполлон Мухолов ответил:

– В полёте!

И полетел. Быстро-быстро.

А когда вернулся и снова уселся на перила крыльца, повторил торжественно:

– Счастье в полёте.

– Может быть, – согласился Гришка. – Полёт – птичье дело.

– Увы, некоторые птицы тоже сути не понимают, просто перемещаются в воздухе в поисках корма. – Аполлон Мухолов вздохнул, перья на груди почистил, хвостом потряс и оглядел Гришку королевским взглядом. – Мне кажется, вы мог-ли бы. У вас это есть.

– Что? – спросил Гришка.

– Желание славы. Нужно ярко представить себе, какой вы замечательный, необыкновенный ребёнок, потянуться и устремиться…

Гришка тут же полез на кривую берёзу, которая росла неподалёку от дяди Фединого дома и на которую было нетрудно залезть.

– С берёзы нельзя! Вы с неё упадёте без опыта. Только с земли!

Отыскав небольшой бугорок, Аполлон Мухолов позвал Гришку и скомандовал важно:

– Приготовились!

Гришка представил, какой он замечательный и ни с кем не сравнимый. Но поскольку замечательной была в нём только его худоба, по крайней мере, только об этом он знал, он ещё больше утончился и вытянулся. Если бы теперь написать его имя в столбик заглавными буквами, то следовало бы прибавить в конце три восклицательных знака:

Г

Р

И

Г

О

Р

И

Й

!

!

!

– Пошёл! – крикнул Аполлон Мухолов. – Больше гордости! Больше гордости! Тянитесь и устремляйтесь.

Гришка потянулся и устремился – и не заметил, что пальцы его босых ног перестали касаться земли.

Он летел низко. Шею сводило, глаза выпучились. Не вздохнуть.

– Свободнее! – поучал воробей. – Больше самоуверенности!

Гриша чуть не заплакал. От этого полёта, кроме неловкости и непосильного напряжения, он ничего не почувствовал, наверное, потому, что никогда не думал о счастье, просто жил как живётся.

Было стыдно. В висках стучало. В ушах звенело.

Сквозь эти болезненные ощущения услыхал Гришка испуганный Аполлонов голос:

– Спасайтесь!

Стал Гришка на землю и оказался перед мальчишкой – очень крепким и очень насупленным. В руках у мальчишки рогатка, в зубах – соломинка жёваная. Отдышавшись немного, Гришка сказал:

– Тяжело летать, неловко. И всё-таки удивительно.

– Кто летает, кто на голове ходит, кто как выпячивается. Ничего удивительного. – Мальчишка прищурил глаза, похожие на отточенное железо, перекусил соломинку жёваную и выплюнул. – Я своё ненужное удивление променял на серьёзное дело. Твоему дядя Феде. Я ему удивление – он мне удар без промаха. У каждого своё счастье.

– Бессовестная ложь! – закричал Аполлон Мухолов откуда-то со стороны. – Не бывает злодейского счастья. Злодейская удача бывает, а также злодейские хищные радости. Но злодейского счастья не может быть никогда. Григорий, обратите внимание, перед вами злодей, Пестряков Валерий.

Пестряков Валерий растянул рогатку от плеча до плеча.

– Глупый ты, Аполлошка. Удар без промаха в широком смысле. Я теперь отличником буду, чемпионом по боксу, гроссмейстером. А выучусь – командиром, как товарищ Гуляев. – Пестряков Валерий улыбнулся сильной улыбкой. – Не понимает взаимной выгоды Аполлошка. А ещё образованный. Я с этой осени в первый класс пойду. Он бы мне в форточку по учёбе подсказывал, я бы ему за это муравьиных яиц, льняного семени, гречневой каши – дружба! Святой союз! Как говорится, за добро добром.

– Демагогия! – суетливо выкрикнул образованный воробей.

Пестряков Валерий, не целясь, попал из рогатки в ромашку, прямо в жёлтую сердцевину.

– Аполлошка, быть тебе без хвоста.

Гришка хотел сказать: «Это нехорошо. Птиц нужно беречь и охранять!» – но заробел. И услыхал зов:

– Григорий, сейчас же явись. Пулей лети!

Гришка приподнялся на цыпочки и полетел, оглохший от напряжения.

Чем порадуешь?

– От скромности я не умру, – заявил дядя Федя. – Я умру от ран!

– Ваши раны уже давно зажили.

– Я умру от свежей раны, которую ты мне нанёс! Скажи, пожалуйста, кто тебя учит летать?

– Аполлон.

– Вот она, рана! Тебя учит полёту самовлюблённый болтун Аполлошка. Что он тебе наболтал?

– Счастье – это полёт.

Дядя Федя засопел возмущённо.

– Глупости. Счастье – дело тяжёлое.

Вдруг дядя Федя исчез, но тут же появился возле колодца.

– Я, по-твоему, вывороченное дерево? Замшелая коряжина? – Дядя Федя снова исчез и возник у сарая. – Меня ты списал со счетов? Учишься полёту гордому. Но сумеешь ли ты перейти речку вброд?

– Переплыть можно…

– Если камни и бурный поток? Пахнет илом и порохом. Ты идёшь, а тебя опрокидывает, швыряет на камни теменем. – Дядя Федя всё это изобразил в движениях, напоследок сделал сальто-мортале и сказал отдуваясь: – Главное тут – не хрустеть.

И тогда послышался голос:

– Федька, тебе, что ли, делать нечего в твоём возрасте?

Калитку отворил пожилой человек в белой шляпе, с жёлтым кожаным чемоданом в руке.

– Пашка! – обрадовался дядя Федя. – А я удивляюсь, чего это ты не едешь. Я уже заскучал, тебя ожидая. – Дядя Федя ринулся к своему гостю.

Они принялись обниматься. Шляпа у гостя сползла на глаза. Незрячий, он наткнулся на Гришку.

– Это Григорий, он у меня внук, – объяснил дядя Федя.

– Какой ещё внук? У тебя и детей никогда не было… Федька, сознавайся: ты от меня что-то скрыл.

– Как детей не было? Серёжку помнишь? У нас в отряде был сын полка. – Дядя Федя приподнял Гришкину голову за подбородок. – Полюбуйся, это сын нашего сына полка Серёжки. Значит, он внук полка. А полк в данную минуту кто?

– Мы с тобой полк, – ответил гость, удивляясь. – Выходит, мы с тобой, Федька, деды.

Они стали плечом к плечу, старые седые солдаты, и спросили:

– Внук, внук, чем нас порадуешь?

Гришка от волнения носом шумнул – что Гришка сказать мог в ответ? А ничего пока.

– Обсыхай быстрее, – велел ему дядя Федя. – Пашка – мой лучший старинный друг. Мы с ним гражданскую вместе прошли, на заводе вместе работали, в Отечественную войну в отряде партизанского командира товарища Гуляева тоже вместе сражались. Пашка теперь академик. Академики не то что мы, моряки, – они на пенсию не уходят. Не стесняйся, называй его дядя Павел… Пашка, пойдём чай пить с дороги.

– Караси есть? – спросил академик Пашка.

– Вот такие, как поросята, – ответил его товарищ, заслуженный пенсионер Федька.

– Васька не появлялся?

– Эх, Васька, Васька… – Дядя Федя повёл своего старинного друга в избу, ласково подталкивая и приговаривая: – Седой ты как лунь, но крепкий…

Гришка хотел с ними пойти чай пить, но передумал: товарищам, которые давно не видались, наедине поговорить нужно, у них вопросов друг к другу много.

Гришка в деревню пошёл. Туда, где строится новый кирпичный дом с газом. Посмотреть, на сколько он за день вырос.

Чтоб без обиды

Возле дома сидели на брёвнах двое дошкольников – Пестряков Валерий и девочка Лиза в розовом платье. Оба постарше Гришки, оба собираются нынешней осенью в первый класс. Больше никого возле нового дома не было – вечер уже, строители отдыхать отправились.

Пестряков Валерий и девочка Лиза сидели рядом, но друг перед другом гордые. Гришка понял: у них спор происходит, кто в первом классе будет отличником.

– Я, – говорила девочка Лиза.

– Это ещё посмотрим, – говорил Пестряков Валерий.

Они молча говорили, только одним своим видом. А вид у девочки Лизы был такой, словно её поставили на трибуну и показывают всему народу – вот наша лучшая ученица, потрясающая отличница Лиза.

Чтобы не мешать им, Гришка сзади зашёл. Сел потихоньку за их спинами. Сидит Гришка, любуется новым домом. Дом уже на четыре этажа вырос.

– Давай сказки рассказывать. У кого лучше, – сказала вдруг девочка Лиза. Не выдержала молчаливого спора.

Пестряков Валерий поднялся, руку вперёд вынес.

– Давай. – И объявил: – Бой на Калиновом мосту!

– Нет, – отклонила девочка Лиза. – Это сказка уже давно сочинённая. Ты свою сочини.

– Ладно, – согласился Пестряков Валерий. – Но смотри, Лизка, если моя сказка твою победит, чтоб без обиды. Я тебя знаю. Начинай первая.

Девочка Лиза, вздыхая на разные лады и поджимая губы в нужных местах, рассказала сказку следующего содержания:

Сказка про солнечного зайчика

Однажды вечером, когда солнце садилось и уже остался гореть над землёй только самый краешек, оторвался от него солнечный зайчик – не захотел возвращаться домой.

Решил солнечный зайчик: «Поживу-ка я на земле. Побуду в этом красивом доме, вот как в нём чисто и всё в цветах». Прилепился солнечный зайчик на занавеску и сидит себе. Солнце совсем скрылось за лесом. Солнечный зайчик с занавески на люстру перепрыгнул. С люстры на вазу – развлекается один.

В этой комнате девочка была больная, с температурой.

«Ночь уже, а солнечный зайчик всё скачет, как странно», – удивилась девочка, лёжа в постели.

Девочка смотрела, смотрела на солнечного зайчика и уснула. И зайчику стало скучно. Вдруг стало ему холодно. Он на печку прилепился, а печка летом не топленная. На букет прыгнул – цветы тоже холодные, третьего дня срезанные. Скакал солнечный зайчик, скакал – сила у него уже на исходе. На потолок прыгнул. Подумал: «Может, с потолка солнышко увижу», – да не удержался на потолке и упал. Прямо девочке на щеку. А девочка ведь больная была, жар у неё был высокий. Согрелся солнечный зайчик на девочкиной щеке и уснул.

Утром солнышко встало. Озабоченное очень. Думает солнышко: «Наверно, пропал озорной солнечный зайчик, остыл и помер». Глядь, а он вот где, на щеке у больной девочки. Бросились к солнечному зайчику быстрые солнечные лучи. Подхватили его, подбросили, шевелят-теребят. Нашёлся! Как выжил?

А девочка повернулась на другой бок, вздохнула сладко и проснулась здоровая.

Ты свою расскажи

– Ерундовая сказка, – сказал Пестряков Валерий. – Ты зачем больную девочку сочинила?

– Для переживания. Ясно же… – Девочка Лиза тихонько всхлипнула.

– И не хлюпай. Тебе бы только похлюпать.

Девочка Лиза сделала губы шнурочком.

– Ты свою расскажи. Посмотрим, какая будет твоя.

– Я ещё не придумал до конца.

– Ну и не критикуй. Гораздо легче чужую сказку разругать, чем свою придумать.

– Ну, Лизка, если ты так вопрос ставишь… – Пестряков Валерий залез на самое верхнее бревно, откашлялся суровым кашлем, руку вперёд вынес и рассказал сказку следующего содержания:

Сказка про королей

Четыре чёрных короля сказали хором: «Раз!»

Четыре чёрных короля сказали хором: «Два!»

Четыре чёрных короля сказали хором: «Три!»

Бум! Бац! Трах! Бах! Вперёд! Ура-а!.. Коли!

Четыре чёрных короля все разом померли.

И ноги кверху…

Чего молчишь?

– Хорошая сказка… Таинственная, – прошептал Гришка.

Девочка Лиза к нему повернулась.

– А ты помолчи. Как ты здесь очутился?.. Это не сказка вовсе, а пустое Валеркино бахвальство. Ты, что ли, королей победил? – спросила она у Пестрякова Валерия. – Увидел бы короля, небось дал бы дёру.

– Плохо ты меня знаешь, – возразил Пестряков Валерий. – Во-первых, моя сказка со смыслом. А во-вторых, пусть теперь Гришка рассказывает. Может, у него лучше всех получится.

– Ну-ну… – произнесла девочка Лиза добреньким голосом, не ожидая от чужих сказок ничего путного. – Рассказывай, Гришка.

Гришка задумался. Собрал все наличные мысли в центр головы – ничего сказочного, одна быль. Гришка вопрос себе задал случайный: «Куда уходят трамваи, когда свернут за угол?»